Bumpy Ride

Оглушив последнего нападавшего метким ударом в ухо, Илья отпихнул обмякшее тело в сторону и, едва переведя дух, обернулся к Наполеону. У того с дыхалкой было не лучше — тщетно пытаясь откинуть со лба взмокшую прядь смоляных волос, Соло жадно хватал ртом душный воздух. Илье хватило одного взгляда, чтобы сопоставить тяжелый, терпкий цветочный запах, преследовавший его с самого начала «спасательной операции», и то, как быстро мутнели васильковые глаза. При условии, что к пыткам Вебер приступить не успел. Курякин усмехнулся. Соло стиснул зубы, жестче сжимая пальцы на подлокотниках железного стула, совершенно точно не желая знать, что будет дальше, хотя в сознании отчетливо билась мысль «ты ведь знаешь, что сделает любой нормальный альфа с течным, непомеченным и к тому же абсолютно беспомощным омегой, не так ли?» Очень хотелось верить, что Илья нормальным альфой не был. — Почему ты молчал? — зло спросил тот, одним движением руки расправляясь с кожаными ремнями на запястьях и лодыжках напарника, бросая всю свою выдержку на то, чтобы поменьше дышать. Напарники, несколько раз повторил про себя Илья, стараясь сопротивляться давящим на виски гормонам. Нужно было уходить. А Наполеону нужны были его подавители. Прямо сейчас. Пока не стало слишком поздно. — Тебе… тебе нужны… где твои таблетки? — сбивчиво закончил он, схватил американца за отвороты пиджака и помог подняться на ноги. — Знаешь, я не думаю, что, будь ты омегой, ты бы стал кричать об этом налево и направо, — выдохнул Наполеон, поспешно облизывая губы и стараясь держать себя в руках. Пальцы уже начинали предательски дрожать, а по низу живота мягко разливалось тепло. Господи. Илья Курякин был последним, кому Наполеон предпочел бы «отдаться», раз уж природа не предоставила ему другого выбора. Господи. — Вебер их забрал, — признался он, невольно вцепляясь Илье в плечо: ноги затекли от неудобного положения и плохо держали, тело начинало вести. Только бы успеть. — Аптека? — Нет, — мотнул головой Соло, стараясь как можно быстрее спуститься по лестнице; если уж этому и суждено было случиться — он предпочитал мягкую гостиничную кровать, а не грязный подвал на окраине города. Теперь вопроса о том, случится это или нет, уже не стояло вовсе: Наполеон дураком не был, а еще очень хорошо смыслил в физиологии, и, по правде говоря, его удивляло, почему Илья сейчас не втрахивал его в ближайшую стену, а чертовски любезно помогал справиться с «издержками профессии». — В отеле. К тому моменту, как их подобрало такси, он уже начинал забывать, каково это — дышать ровно. Пульс учащался с каждой секундой, пот лился с висков и лба, взлохмаченные волосы лезли в глаза и липли к лицу, и сам Соло уже был в дюйме от того, чтобы не начать приставать к Илье прямо в гребаном такси. Блядская течка. Блядские подавители. Блядский Вебер. Он негромко выругался, прислоняясь лбом к холодному стеклу автомобиля — то ожидаемо запотело от температуры его тела, и принялся мысленно прокручивать в голове тригонометрические формулы, чтобы хоть как-то отвлечься. Помогало плохо, но Наполеон надеялся на лучшее, пусть это и было бессмысленно — в компании такого альфы, как Курякин. Илье в этом смысле повезло больше — держался он чуточку лучше, чем Соло, но тот вполне обоснованно списывал это на чертову физиологию, да и подготовка в КГБ была лучше. Хотя… русский намертво вцепился в ручку двери, грозя к чертям оторвать ее вместе с дверцей, закрыл глаза и неимоверным усилием воли не двинулся с места. Еще. Совсем. Немного. Он прекрасно понимал: из такой авантюры выпутаться без последствий не удастся при всем желании — ни ему, ни, тем более, Наполеону, каким бы самонадеянным мудаком он ни был. И то ли гормоны били в голову так сильно, что отключался мозг, то ли Соло в самом деле был чертовски привлекателен — но поездка в такси уж точно не должна была стать финалом этого насыщенного событиями вечера, решил для себя Курякин. Удивление насчет того, что напарник-бета вдруг оказался омегой, да еще омегой непомеченным (полнейший нонсенс для агента КГБ, куда омег брали настолько редко, что об «интрижках по работе» ходили только легенды), стремительно отступало перед липким возбуждением, охватывавшим Илью от взъерошенных волос на макушке и до самых кончиков пальцев. Как, впрочем, и всякий этикет вкупе с «ну и что, что таксист — бета, ему тоже может быть неприятно». Илья очень надеялся, что пресловутому таксисту не захочется высадить их где-нибудь за полторы мили до отеля. Наполеон постоянно облизывал пересыхавшие от сбитого дыхания губы, чуть дальше отодвинувшись от Ильи, будто почувствовав, что тот не меньше него хочет, будто еще что-то соображая, будто… к черту. Илья глухо, хрипло зарычал, рывком дернув Соло на себя, и бесцеремонно толкнул язык ему в рот, сразу же прикусывая мягкие губы, до боли вжимая локтем в кожаное сиденье. Целоваться? Немного не то, чего так отчаянно ждало тело — но все же лучше, чем ничего. Наполеон шире разомкнул зубы, позволяя глубоко, грязно и мокро трахать свой рот, вцепляясь рукой Илье в бок, уже не разбирая — хочется оттолкнуть или прижать к себе ближе, толкнулся бедрами навстречу чужой ладони, выдохнул глубже и вцепился русскому в волосы, не давая отстраниться. С легким шуршанием гравия под резиной колес такси затормозило у парадного входа в отель. — Так, голубки, оторвитесь друг от друга ненадолго, пришло время платить. И у меня тут не гостиница, так что проваливайте трахаться к себе, — язвительно бросил паренек, затягиваясь сигаретой. Илья, в другое время непременно научивший бы парня вежливости, отреагировал не сразу, продолжая вылизывать чужой рот, наваливаясь на Наполеона всем телом и едва позволяя дышать, отстранившись только после нескольких настойчивых тычков локтем под ребра. Надо же, Соло еще что-то слышал. Одной рукой с силой схватив его за волосы, Илья достал из кармана смятую двадцатку, протянул ее хмуро кивнувшему парню, с ноги открыл дверь и потащил Наполеона за собой, слыша вслед непристойные ругательства на испанском — со стороны таксиста и тихое, сдавленное шипение — со стороны Соло. Свежий воздух и лихо унесшийся прочь автомобиль ненадолго отрезвили обоих, однако этого хватило только на то, чтобы дойти до дверей. Швейцары-альфы напряженно втягивали носом воздух, учуяв запах повисшего на Илье Наполеона, однако не решились двинуться и с места, видя рядом с течным омегой двухметрового русского здоровяка. Кажется, Илья спасал его второй раз за вечер. Чудесно. Около пятидесяти шагов до лифта — косые взгляды всех, кто встретился им по пути — абсолютное безразличие ко всему, кроме друг друга — серебристая плавность лифта — пустота внутри — трясущиеся как в лихорадке пальцы — мутный, расфокусированный взгляд, едва нашедший на панели неловкую «8» — тихий щелчок закрывшихся дверей. Наполеон, с придыханием на окончаниях слов прошептав что-то вроде «черт бы все это побрал», откинул со лба хлесткие темные пряди и снова потянулся к Илье, сглатывая вмиг ставшую вязкой слюну и позволяя вжать себя в железную стену, запрокидывая голову назад под острыми зубами, чувствуя, как жмется к ребрам кулак. Блять. Если бы не восемь этажей, Илья выебал бы его прямо здесь, в чертовом лифте, до боли впечатывая в сталь, стискивая ладонь на горле, разводя ему ноги так широко, как только можно, заставляя бессильно царапать чужую спину ногтями и умолять — умолять, до слез зажмуривая глаза и касаясь ртом влажной шеи, проезжаясь по стене с каждым толчком — слыша, как охуительно тот стонет от распирающего изнутри узла. Но лифт словно издевательски остановился, распахивая двери, и Наполеон с перехваченными одной рукой запястьями вывалился в коридор, утягивая за собой Илью. Несколько шальных взглядов на мелькающие перед глазами цифры — и вот уже они оба рылись по карманам в поисках чертовых ключей. Руки не слушались, но каким-то чудом Илья все же вставил ключ в замочную скважину, провернул несколько раз, налег плечом на затрещавшее дерево, чуть не проламывая его насквозь, ворвался в номер, буквально швырнул Наполеона внутрь и захлопнул дверь за обоими. — Презервативы, — рыкнул Соло, сдавленно выдыхая куда-то Илье в ухо, подаваясь навстречу рвущим одежду рукам и безнадежно опрокидываясь на кровать. Член Ильи. В себе. Сейчас. Но если этот русский ублюдок только попробует забить на контраце… блять. Наполеон выгнулся в спине, вцепляясь руками в простыни, помогая Илье стянуть с себя брюки вместе с влажным от смазки бельем, отбрасывая разошедшуюся на рукавах рубашку куда-то под кровать. Мозги отшибало настолько сильно, что единственным, что действительно имело хоть какое-то значение, было нереальное желание получить уже, наконец, блядскую сцепку. — К черту, — по-русски зашипел Илья, грубо хватая Наполеона за бедра и разворачивая к себе спиной, проехался ногтями по влажной коже, навалился сверху, заставляя прогнуться сильнее, и прижался зубами к выпирающим на холке позвонкам. Наполеон и рад бы послать Курякина вслед за чертовыми презервативами, но вместо этого он только подался назад, не в силах отстраниться хотя бы на дюйм, упираясь телом в каменный стояк, до боли обхватывая руками железные прутья изголовья кровати и зажмуривая глаза. Илья медлил, обводя пальцами неровный контур лопаток, с силой прикусывая кожу повыше ключиц, другой рукой расстегивая едва не рвущиеся от возбуждения брюки, бросая чудовищно мешавшую одежду куда-то к рубашке Наполеона и проводя ладонью по крепкому члену, приставил головку к истекавшему смазкой входу, но не двинулся с места — будто испытывая силу воли обоих. Наполеон сдался первым, полностью теряя контроль и отдаваясь ощущениям, становившимся в разы сильнее с каждым мгновением. — Пожалуйста, большевик, — хрипло застонал Соло, потянувшись рукой назад и схватив Илью за запястье, мягко пережимая вену и до боли закусывая губу. Ну же, черт возьми. Тревожно бьющее в висок «ты же понесешь, идиот» вылетело из головы в секунду, уступая давящему на виски жару и крупной дрожи от нереального желания трахаться. Илья тряхнул головой, взлохмачивая светлые волосы, скользнул совсем мутным взглядом по распластавшемуся под ним Наполеону, жестко схватил за бедра и толкнулся вперед, входя так восхитительно глубоко, что у последнего напрочь вышибло дух. Наконец. От этой нереальной силы, пульсирующей внутри, сжимавшей кожу до фиолетово-багровых синяков, давящей острыми краями зубов на позвонки, шею, ключицы — крышу срывало на раз, на щелчок пальцев, на глухой вздох у самого уха, и дышать уже тоже становилось совершенно нечем. Наполеон тек, как последняя сука, извивался под Ильей, скулил и всхлипывал, подаваясь назад с каждым толчком, так по-блядски желая получить еще больше, чувствуя себя кем-то похуже уличной шлюхи, чувствуя волнами накатывавший жар и безумное желание трахаться до полного изнеможения. Внутри него все хлюпало, и чертовски пошлые шлепки плоти о плоть едва не заставляли его краснеть — вместо этого он только беспрестанно кусал губы, царапая ногтями железные прутья, стараясь не закричать в голос. И имей Наполеон сейчас возможность думать о чем-то, кроме скользящего в заднице члена, он бы непременно подумал о том, что вот так безжалостно задыхаться его еще не заставлял ни один альфа. От резкого толчка под каким-то другим углом у Соло предсказуемо свело спазмом низ живота, и он хрипло заскулил, подмахивая бедрами Илье, и, не в силах больше держаться, крепче впился пальцами одной руки в железо, а другой потянулся к болезненно прижимавшемуся к животу члену, обхватывая ладонью и снова едва не пробивая губу зубами. Илья вдруг зарычал, с силой схватил Наполеона за волосы, заставляя поднять голову, и отчеканил ему в самое ухо, до боли прикусывая мочку: — Руки. На изголовье. Блять. Наполеон знал, что Илья — редкостный мудак, но не настолько же, черт возьми. Громко охнув от возмущения, он все же вернул вторую руку на место, вцепляясь крепче — русский начинал ускоряться, втрахивая покорное себе тело во влажные простыни, скользя губами по позвоночнику, царапая ногтями бока и бедра, выходя почти полностью и тут же загоняя член по самые яйца, с каждым толчком выбивая из Наполеона громкие бессовестные стоны, чувствуя, что и сам уже долго не протянет. Стоило Соло только вновь отнять руку, как Илья глухо, зло всхрапнув, перехватил оба его запястья вместе и резко дернул вверх, заставляя шипеть от боли и все же не давая возможности отстраниться, вскинул ему бедра вверх и втолкнул еще глубже, без предупреждения, до белых точек перед глазами. Наполеон тут же дернулся по инерции назад, захрипел, подобрался весь и кончил — с членом в заднице и руками за спиной, без всякой возможности прикоснуться к себе, от одного только глухого рыка где-то над ухом и резкого, чертовски глубокого и совершенно безжалостного толчка. И совершенно точно это не был последний раз за следующие несколько дней. Боже. Кажется, кричал он слишком громко, потому что свободной рукой Илья тут же зажал ему рот, заставляя сдавленно выдыхать через нос. Беспомощность — так это называлось. Наполеон даже прикусить толком не мог, даже руками пошевелить, даже отстраниться — только беззвучно пытаться прийти в себя после ударившего по ушам оргазма. Самое ужасное во всем этом было то, что это чудовищное бессилие только подливало масла в огонь, распаляя и без того сдавшееся под натиском феромонов сознание — и Соло по-настоящему нравилось не чувствовать ровно никакого контроля над ситуацией. Тело не слушалось, мелко дрожа; Илья даже не думал останавливаться, глубоко втягивая носом тяжелый от бьющего в нос ландышевого запаха Наполеона воздух, начиная двигаться еще быстрее — и тот вновь чувствовал волнами накатывавшее возбуждение, усиленное в разы собственным положением: взмокший от жара, буквально распятый под Ильей, чертовски беспомощный, с льющейся из припухшей дырки смазкой и все еще нуждающийся в том, чтобы его ебали как-нибудь пожестче. Господи, сейчас — если бы это, конечно, хоть сколько-нибудь зависело от него — он бы даже позволил русскому пометить его, хоть и понимал, что после того, как схлынут гормоны, он непременно об этом пожалеет. Почувствовав, что вот-вот уже тоже не выдержит, Илья впился зубами в холку Наполеона, отпуская его руки и всем весом наваливаясь сверху, вылизывая бледную кожу за ухом. Узел набухал стремительно, чертовски широко распирая Соло изнутри, отчего тот едва ли не в голос принялся материться на всех известных ему языках, больше не выпуская Илью, заставляя только сильнее вжаться в податливое тело под ним, обхватить руками и притиснуть к себе, не позволяя даже вздоха сделать. Заполненность, блядская заполненность, наконец-то Наполеон ее чувствовал, изгибаясь под сильными руками и не в силах никуда уйти от тянущего внизу живота ощущения — в такие моменты он бы ни за что не променял свою сущность омеги на что-нибудь еще. И, пожалуй, так хорошо ему не было еще никогда. Когда внутрь него полилась охуенно горячая сперма, а узел и не думал опадать, Наполеон снова выгнулся и забился в руках Ильи, кончая в третий или четвертый раз за эту пару часов, краем сознания понимая, что даже это — только начало. Илья держал его крепко, не позволяя вырваться из железной хватки, медленно растягивая его еще сильнее, а теперь и вовсе вжал лицом в подушку, накрывая пальцем бешено бьющуюся венку на шее и не давая даже на дюйм приподнять голову. Наполеон зарычал от осознания происходящего, но только выше вскинул бедра, невольно дергая плечом от тепла заливавшей его спермы — о последствиях сейчас бы задумался только последний идиот. Просто невъебенно хорошо, прохрипел он, закусывая губу и насаживаясь еще глубже. Очнулись они оба только под утро — а может, это был вечер, черт разберешь эти сумерки — от адской ломоты в костях и нереального желания размять затекшие мышцы. Проведя напоследок зубами по пестреющей алым лопатке, Илья с неприличным хлюпаньем выскользнул из Наполеона, обессиленно падая на спину и расслабленно закрывая глаза. Последнему в этом смысле повезло гораздо меньше — течка и не думала кончаться, а дойти до комода, где лежали таблетки, возможным не представлялось совершенно. Из растраханной дырки все еще текла смазка, и болезненно свело судорогой живот. Наполеон негромко выругался, поводя плечом, опрокидываясь на бок и замирая так на несколько секунд. Едва отдышавшись и почувствовав, что может сделать хоть что-нибудь, Соло осторожно приподнялся на локте, облизнул губы и взглядом «добрался» до подавителей, непременно лежавших в третьем ящике. Вот только… стоило ему лишь свесить ноги за кровать, как рука Ильи требовательно сжала его волосы, с силой потянув на себя. Наполеон недовольно зашипел, вцепляясь рукой в смятые простыни. — Какого… черта? — сиплым голосом пробормотал он, тщетно пытаясь освободиться. — Если ты думаешь, что я разрешу тебе сидеть на таблетках, — устало, но совершенно безоговорочно произнес Илья, рывком притягивая Наполеона ближе к себе, — ты чертовски ошибаешься, ковбой.