***
Последнее время Адриан был не в духе. Он держался с достоинством и старался как можно больше времени проводить в кругу семьи, но мысли его с незавидным упорством возвращались к помещениям, принадлежащим Юпитеру, ученому-экспериментатору. Бронзовые дверные петли, обмазанные смоляно-черным — прямое указание на возможную опасность. Адриан точно знал, за какой дверью «живет» Миранда, но не спешил пользоваться сомнительным этим знанием. И как все пришло именно к такому?.. В случившемся виновата одна только она. Она! И чем больше Адриан думал об этом, тем сильнее разум вязкой патокой заволакивала Холодная Ярость, выметая остальные мысли прочь. Каждая клетка бессмертного тела ею наливалась, и он позорно, вяло подчинялся — своей жестокой презренной владычице, что могла толкнуть его на убийство и заставить скоро о нем позабыть. Все должно вернуться на круги своя. Миранда — всего лишь обыкновенная человеческая женщина. Предсказуемая, ничтожная. Разве впервые за двести три года умирают или становятся безвольными игрушками те, кто попадает в его замок? Так почему же… Адриан падал в бездонную черную пропасть, и Холодная Ярость омывала его разум, подтачивала его подобно непокорному, страшному шторму, безжалостно размывающему податливый песок. Неподъемная тяжесть давила на сердце — Миранда жива, но от нее осталась одна лишь пустая оболочка. Хрупкая яичная скорлупа, выеденная хищником. С каждым пробуждением Адриан будто хватал жадно спасительный глоток крови, чтобы вновь провалиться в беспамятство. Ничего не изменилось. Все так же он болтал с семьей за обеденным столом, все так же пытался распознать тонкие нотки вкуса очередного чая, преподнесенного старшей сестрой, но внутренне он падал. Падал в бездонную черную пропасть, и Холодная Ярость омывала его разум, подтачивала его подобно непокорному, страшному шторму, безжалостно размывающему податливый песок. Было нелегко ее сломать. Если ты захочешь, чтобы она была рядом всегда, Лука или другой вампир третьего поколения обратит ее для тебя. Миранда была тупым лезвием, раз за разом вспарывавшим его тело безжалостно. О, если бы он только мог стереть себе память, если бы только мог свыкнуться с мыслью, что той веселой, улыбчивой, жизнерадостной Миранды никогда не существовало… Он мог приказать Луке убить Миранду. Мог попросить Юпитера избавиться от нее как от пройденного, испытанного материала. Так было бы лучше. Для всех. Но Адриан не предпринял ничего. Холодная Ярость достигла пика. Она надавила на что-то внутри, заставила незримое треснуть и разлететься мириадами хрустальных осколков. Мурашки пробежали по коже, импульс пронзил конечности, заставил тело мелко содрогнуться. И память возвратилась медленно, по крохотной капле. Она просочилась сквозь разбитое стекло невидимых барьеров внутри его души, окутала разум болезненно привычным и забытым. Она смешалась с Холодной Яростью, туманными витками отравила разум сильнее, еще сильнее. Адриан вспомнил свое истинное имя, свою значимость и деяния. Вот только в этом не было никакого смысла. Какой прок от того, что он Нахтигаль, Первородный вампир, какой толк, что силы его поистине огромны… Если даже такой он никогда не сможет спасти и вернуть одну-единственную Сломанную.***
Может, прошел год. Может, лишь один день. Адриан растворился во тьме и утратил ток времени. Решение пришло спонтанно, единственно верное, неоспоримое. Нитями тончайшей паутины оно заволокло взор, чернилами спрута помутило разум. Он вновь сидел у себя в кабинете, утопая в дорогом мягком кресле. Переплел тонкие пальцы в замок перед лицом и отстраненно думал, глядя рассеяно на дрожащий огонек одной из свечей. Сегодня Лука обратит ее. Андриан сам его об этом попросил. По-прежнему находясь во власти демона-ярости, он следовал за своей собственнической гордыней. Чужая кровь кипела в жилах его, стоило только подумать, что эта человеческая женщина была так высокомерна и глупа. Она задела его сердце, задела болезненно и посчитала наивно, что может остаться безнаказанной. Адриан скорее умер бы, чем признал, что катастрофически погорячился, отдав ее Юпитеру. Он глубоко вдохнул, ловя ртом обжигающе-сладковатый воздух, в котором так нуждалась она, глупая, безалаберная человеческая женщина. Миранда. Он сдался. Бездна жадно пожрала его и довольно сомкнулась беспросветной густой чернотой. Демон по имени Холодная Ярость возликовал и наконец поглотил его душу. Когда он был Нахтигалем, он сгорел от одиночества, от страшного осознания собственного всесилия, от убийств, сотворенных им из-за вселенской скуки. Когда он был лордом — нет-нет-нет — Адрианом, он рухнул под могильной плитой неискупленной, ужасающей вины. Адриан медленно, очень медленно повел рукой. Сознание заволокло туманной дымкой, сизо-белой, как разбавленное молоко. Он откинулся на спинку кресла, блаженно прикрыл глаза, чувствуя, как теряет опору и падает стремительно в ослепительно-снежную бездну. Мир померк. Ничего не осталось. Беги, беги, Нахтигаль, беги от себя! Ведь это для тебя всегда простейший выход…***
Он открыл глаза с трудом, устало заморгал от ярких всполохов пламени. Стены незнакомой, чуждой комнаты давили, заставляли желудок сжиматься. Он не понимал, куда попал. Он не мог вспомнить, кто такой и откуда пришел. Простое осознание заставило его оцепенеть. Конвульсивно сжались заледеневшие пальцы, процарапали бархат мягкого дивана. — Лорд, вы очнулись… — мелодичное женское сопрано резануло по ушам, заставило недовольно поморщиться. Он приподнялся на локтях, прищуренно, едва ли не испуганно вгляделся в лицо незнакомки. Смуглое, худое, с впалыми щеками и небольшими синяками под глазами… Чужое. — Кто вы? — спросил он хрипло. Связки отозвались болезненной вибрацией, и он неловко стиснул горло, не чувствуя болезненной пульсации крови. — Миранда, ваша служанка и собственность, лорд, — ответила она, лучезарно вглядываясь в его лицо, и почтительно склонила голову. Такой красивый оттенок радужек — будто грозовое небо, заполоненное тяжелыми тучами. Но глаза… Пусты, и нет в них ничего, кроме почтительного, подобострастного страха. Сердце болезненно кольнуло. Плечи дернулись и опустились. Против воли он сжал ткань на груди и сипло выдохнул сквозь стиснутые зубы. Даже если он забудет окончательно, даже если образ ее сотрется из его памяти… До конца веков он будет нести бремя своей вины.