Дом, в котором жила бы Эля

— Что же тебе спокойно не живётся, если выжила? — час назад она задавала мне этот же вопрос, но с другой интонацией — она была в шоке, когда увидела меня: живую, невредимую, немного постаревшую, но в целом — выглядевшую неплохо для живого мертвеца. Впрочем, мертвецом всё это время я оставалась только для неё — она почему-то была уверена, что меня убили или я сдохла от передоза. И вправду: что же мне спокойно не живётся? Вон её подружка, которую она сама же посадила в тюрьму, — живёт спокойно с тех пор, как я её вытащила: почти уснула за барной стойкой, на лице застыла нелепая улыбка пьяной эйфории. — Расслабься, — отвечаю я своей давней… подруге? Злейшему врагу? Сейчас, в клубе, среди сотни живых людей, среди настоящей жизни, кажется, что я всё это выдумала. — У меня нет оружия, — продолжаю я, — твоя охрана меня так облапала, что я и в сиськах бы ничего не пронесла, — выпиваю; выпивка не даёт поднять из пыли воспоминания, но они поднимаются, и я снова выдаю: — Контора у тебя крутая, а атмосфера та же самая — шлюшарник. Лет десять назад я получила бы от нее по морде, упала бы на пол, мне вкололи ли бы дозу, и я бы поплыла навстречу очередному или очередным…. Сейчас она улыбается, топит оливку в пойле, смотрит на свою подружку — Надежду. Какое потрясающее имя, и с этим именем она почти сдохла — нет тут у нас никакой надежды. — О, дорогая моя, кто кого сегодня домой повезёт, — она теряет интерес к нашему разговору, трясёт Надежду за плечо, — та оживает, что-то говорит, но дурацкая музыка своим бум-бум-бум заглушает всё, и я ничего не слышу. «…Музыка твоя — говно», — вспоминаются слова Данилы Багрова. Алёна Владимировна потянула свою подчинённую в дамский гадюшник; зовут меня с собой, но я вовремя соображаю, что именно там она и сможет избавиться от меня, а заодно и от этой глупой Наденьки. В толпе она не будет устраивать расправу; или это всё моя паранойя. Отмахиваюсь — я никуда с тобой не пойду, подожду здесь. — Тогда закажи что-нибудь, мы быстро, — командует Алёна. Идеальный момент. До чего только ни доводит отчаянная месть: я верю, что это сработает; ведь это уже сработало, я это видела; главное — ничего не перепутать. Ярик предупреждал, что со спиртным мешать не стоит — возможна смерть; а мне и нужна смерть этой суки, за этим я сюда и приехала. Достаю телефон, чтобы позвонить Антону. Не знаю, что я ему скажу, но он хотя бы будет знать, где меня искать, если что-то пойдёт не так. «Эля, можно вернуться домой?» — сообщение от Кристи. Этого ещё не хватало! Словно если я напишу «Нельзя» — она не вернётся вместе с этим чудаком. Не ждала я, что так быстро они сдадутся и свернут назад. Мать вашу! «Можно. Я тебя жду», — одной рукой вру, второй собираюсь убить: стакан Алёны Владимировны наполняется чем-то ужасным, на флакончике корявым почерком Ярика написано: «Память». «Вечная память, Алёна Владимировна!» — всё внутри меня ликует; хотя было бы правильнее «Вечное забвение»: хочу забыть о тебе раз и навсегда, чтобы ты больше и не думала появляться ни в моём прошлом, ни, тем более, в моём будущем. Всё закончится. Сейчас. Не так кровопролитно…. Впрочем, это можно будет устроить позже. Они возвращаются к стойке. — Эля, а вы давно в городе? — Надя обгоняет Алёну и… хватает её стакан! Нет! Нет! Нет! Если я закричу — я себя выдам, если я выбью стакан — я себя выдам тем более! «Спасибо! Мы выезжаем завтра утром!» — сообщение от Кристи. Господи! Как всё неправильно! Как всё не вовремя! — Проблемы? — Алёна закидывает мне руку на плечо, пытаясь попутно заглянуть в экран моего телефона; она потягивает безопасный виски; яд выпила её подруга. Скидываю её руку, залпом выпиваю то, что было в стакане, закрываю лицо руками — всё должно было быть не так. Как и тысячу лет назад. Сука! — Повтори, — бросаю я бармену. — Мне… не… на… до… — закрывая стакан ладонью, мямлит Надюша. — Да ладно тебе! — Алёна толкает её в плечо. — На посошок и по домам! Девчонке явно плохо. Не для тебя был этот стакан. — Давай на брудершафт, — я отвлекаю эту суку от бедной девочки, иначе смерть наступит раньше и именно здесь, а у меня больше нет времени. — Мне всегда нравилось, когда ты была пьяная: такая смелая, любвеобильная, — мы переплетаем руки, Алёна шепчет мне это на ухо; она не представляет, с каким бы удовольствием я бы сейчас засветила ей по морде, но… выпиваем. — Надо поцеловаться, — она наваливается мне на плечо, тянет свои измазанные красной помадой губы. — Я не настолько пьяна, отъебись, — отворачиваюсь, но она целует в щёку и тут же заливается смехом. Действительно: ты снова победила, но не радуйся так скоро, я обязательно ещё вернусь, как только разберусь со своими котятами. — Сейчас поймаем такси, и всё будет отлично, — мы обе берём Надю под руки и ведём к выходу; по дороге пристаёт какой-то парниша лет двадцати пяти и предлагает помощь; Алёна готова бросить нас обеих и идти с ним, но… Я ещё не закончила. — Мальчик, иди уроки учи, а не приставай к взрослым тётенькам, — я отталкиваю его назад, Алёна надувает губы, вздыхает — мол, как жаль, что я всё обломала; снова берет Надю под руку. Шлюха. Как была ею, так и осталась. Холодный воздух моментально возвращает к чувствам, но, кажется, только меня одну. Надя сама залезает на заднее сиденье, Алёна занимает место впереди — решила, что хотя бы с таксистом проведёт остаток вечера? Сажусь к Наде. — Вы так и не ответили, — вдруг оживает Надя, — вы давно в городе? Так и должно быть? Или это всё из-за алкоголя? Какого черта она разговорилась? — Куда едем-то? — таксист оборачивается к нам, взглядом указывает на Алёну, которая… уснула? Стаканы не перепутали? Она выпила то, что предназначалось для неё?! Всё получилось?! — К Алёне Владимировне, — Надя называет адрес, который тут же вылетает у меня из головы. Всё получилось! Ничего не перепутано! Сработало! Господи, сколько я всего пережила ради этих мгновений! — Я в гости приехала, — отвечаю наконец-то на вопрос девчонки, которая тоже удобно устраивается у меня на плече. Нет, она точно не могла выпить из её стакана. Всё сложилось так, как нужно. Осталось только развести их по домам и валить. За эти три дня я так соскучилась по своему дому. Там безопасно. Там меня никто не станет искать. Остался только сам Ярик. Звонить Антону уже нет никакой необходимости — я справилась сама, без его помощи.