Пятница, тринадцатое

Ее волосы — мед, и каленая сталь — глаза. Если она смеется — где-то гремит гроза. Рокотов ненавидел чувствовать себя третьим лишним, но оставаться с Лавровой наедине ненавидел еще больше. Вот как сейчас, наблюдая, как она медленно заходит в воду, подобрав подол чересчур длинного платья, больше похожего на легкие доспехи. Среди грустно склонившихся ив, осторожно переступающая по золотистому песку, что просвечивает сквозь прозрачную хрупкость вод, она кажется русалкой. Смеясь, поманит тонкой рукой, опутает взглядом, словно сетью, уведет в пучину... Нет от русалочьей песни спасенья, так звени же, ярче и громче, зови своим пеньем! За тобою хоть в омут, хоть в ад, хоть в рай... Но прошу, прошу, только пой... И прощай. Это было больно физически. Каждая секунда, казавшаяся вечностью, каждый насмешливый мимолетный взгляд невыносимо-синих глаз... В груди жгло, словно разгорался мучительный, иссушающий, сжигающий заживо костер. И звонкая, отчаянно-тягучая, полная безнадежной тоски песня, звучавшая откуда-то издали, вобравшая в себя страдания многих и многих людей, болью отдавалась внутри, такой дикой болью, что хотелось заставить сердце умолкнуть. Хоть навсегда, хоть бы оно и не забилось больше никогда, только не чувствовать, как тебя раздирает на части за то время, пока вдвоем. Мука. Адская мука всего в несколько минут, которые длятся вечность. И кричи не кричи, зови не зови, моли не моли — не услышит, не сжалится, не придет. Не спасет. Это все было мукой: солнцем слепившие длинные пряди, тонкость пальцев и след ногтей, прочерченный по коре; это пытка: изящные ступни в песке; это ад, уж поверь: раз десять считать до ста, сжимать кулаки и металл ощущать на губах. Это боль, это, девочка, хуже копья и костра, и воды ледяной, и меча не-в-твоих руках. Это — смех, это счастье в твоих глазах, это приговор, девочка, что страшнее всех мук на земле. Это — любовь, предназначенная не мне. Время рвется на части, осколком засев груди — ты не Снежная, я не Кай, так прошу же, прошу: иди. Хоть полшага, полслова, полвзгляда, и прижаться позволь к руке. Мне же больно, девочка, больно; давай не ломать копье, не рубиться плечом к плечу и не возводить стену. Мне осталась пара секунд. И мне все еще больно, валькирия. Я молчу.