Тяжело ли умереть молодым?

      «Тяжело ли умереть молодым?» - задался вопросом Лёня Красильников. Задался он этим самым вопросом будто бы невзначай, что называется «от нечего делать», шагая пасмурным вечером по знакомой дороге, в такую знакомую детскую поликлинику.       «Наверное, ненормально такому простому подростку, как я, рассуждать над такими сложными вещами, – немного подумав, он добавил: - Тем более подростку с такой фамилией».       Рассуждал Лёня часто. Не сказать, чтобы все думы его были возвышенными или, например, романтично настроенными, наоборот, он часто рассуждал о том, что ему нужно сделать сегодня, что завтра, а что послезавтра вечером около восьми, когда его родители соберутся спать. Однако мы не можем позволить себе пересказывать его мысли слишком часто. Поэтому, пожалуй, попросим нашего героя самого рассказать о том, что его тревожит.

***

По сути-то? Я ведь не особо сильный, поэтому умирать в драке попросту неинтересно. Это Цыганок мог себе позволить умереть в весёлой схватке с сопровождающими, даже не заметив своей смерти. Пираты могут погибнуть в лихой схватке. А я что? Меня убьют, даже не заметив. Это, конечно, страшно. Шагать по дороге было неудобно – повсюду в свете фонарей мерцали грязные лужи, в которые я нет-нет, да попадал своими дешёвыми ботинками. Они, конечно, тут же намокали, и дальше я пытался идти аккуратнее. Тщетно. Бес-по-лез-но. И погода очень меня раздражает. Я вообще-то не очень люблю осень, но мой друг признаёт это время года вполне милым. Очень трудно спорить с другом, если этот самый друг – ты сам. Да, всё правильно, дорогой мой Леонид, я говорю о тебе. Оглянувшись на стук чьих-то сапог по тому же грязному асфальту, по которому мягко шлёпал я, заметил резво скачущую женщину. Это, конечно, препятствие для меня. Самое время постоять и подождать. И всё-таки. А что, если бы я умер от передозировки, скажем, снотворным? Это, конечно, неприятно. Очень неприятно. Да и вдруг откачают? Немало таких историй я знаю. Вообще, если говорить по сути, правду и только правду, как на суде, то я – неудавшийся суицидник. Может быть – трус, а может – грустный оптимист. Вот, вроде бы, стою я на грани своей жизни и смерти, чувствую, что там, за гранью, мне будет проще, а потом оборачиваюсь назад и вспоминаю о том, что я и мира-то не видел толком. А ведь хотелось бы, правда же, Леонид? Нет, ты, конечно, прав, может и не получится ничего, но… Женщина резво простучала мимо, и я, ещё немного неуверенно потоптавшись на месте, двинулся вслед за ней. Этот город я знаю всего два года. Даже нет, «знаю» - громко сказано. Ничего я не знаю. Кроме, возможно, этой самой улицы, по которой я шагал на работу всё лето, а чаще – в поликлинику. Куда и сейчас направляюсь. Улица не сказать, чтобы тихая. Бывает, что тут и дорогу-то не перейти, зато есть небольшая посадка. Если попасть в удачное время в эту самую посадку, то можно ощутить себя в лесу самоубийц, который печально известен в Японии. Конечно, для такого вот нужно обладать очень хорошим воображением и знанием того, что ты воображаешь. Иначе ничего не выйдет, так ведь, Леонид? Думаю, что так. Я частенько там останавливаюсь. Представляю, как было бы красиво, если бы вместо мусора, висели трупы. Например, я. Хотя, конечно, тут опять свои проблемы. Я вот не умею плести крепкие узлы. А что самое главное для того, кто намерен повеситься? Крепкий узел. Так и вижу себя в такой ситуации – завяжу свой узел, поставлю стул, включу торжественную музыку, сигану с ветки, и… Сломаю копчик. Или руку, например. Палец там. Два пальца. А верёвка на шее будет болтаться. Звучит грустно, но, как говорят «се ля ви». Или не так говорят. Не суть. Ещё у нас тут крыши новые построили. Зачем построили – чёрт их знает. Зачем тебе новая крыша, если твоя собственная голова совсем уже дырявая и протекает? Непонятно. Я, например, сначала свою голову укреплю, а потом крышей займусь, если дом будет. Вот, помнишь, Леонид, как наш одноклассник хвастался? Смотри, говорит, какую мы крышу построили! А что интересного в крыше? Лучше бы он нам показал книгу, которую написал за каникулы, или рисунок, который нарисовал в прошлое воскресенье. Но он, конечно, этого не понял бы. Ещё бы и пальцем у виска покрутил. Сказал бы: «Дурррак ты, Лёнька! Не понимаешь ты ничего!». Так бы и сказал. Я знаю. Поэтому и покивал головой, серьёзно подтвердив, что да, крыша отличная. Хотя, честно вам скажу, так себе крыша. Я ещё часто думал, что было бы здорово соблазнить женщину-полицейскую. Я бы собрал волю в кулак, попросил бы посмотреть пушку, которая, конечно, у неё была бы, и выстрелил бы. Красиво бы выстрелил себе прямо в висок. Она бы, конечно, удивилась и расстроилась, но что поделать? Она ведь сама виновата, что соблазнилась. Но это, конечно, шутки всё. Я ведь далеко не соблазнитель. Нос у меня картошкой, прыщи, веснушки, глаза маленькие – и всё это, к сожалению, на одном и том же лице – на моём. Тут впору женщин-полицейских пугать, а не соблазнять. Но, чтобы пугать, надо бегать хорошо, а я и бегать-то не умею. Ещё, как Нойз пел, можно было бы вены в ванной попробовать порезать. Я даже читал, что резать их надо не поперёк руки, а вдоль вен. Так действеннее. Но ещё я читал, что, когда меня найдут, это будет воистину ужасное зрелище: ванная, в которой кровь, выделения, выделения, ещё раз выделения, вокруг - смерд, вонь, мухи, которые, непременно, появятся откуда-нибудь даже сейчас, в октябре. Будет у меня опухшее лицо и выпученные глаза, а я итак далеко не красавец. Так что нет, точно нет. Я, конечно, не такой уж и гордый, но позволить людям увидеть меня таким вот – мало того, что прыщавым, так ещё и опухшим и смердящим ужасным образом – непростительно. Посмотрев на своё отражение в витрине магазина, я нахмурился и тут же отвернулся – вдруг какая-нибудь незадачливая продавщица решит, что я нарцисс и смотрю в каждую витрину. Нет, я не такой. Пусть знает. Ещё одна причина, по которой мне будет очень сложно умереть – я очень нерешительный, а ещё я люблю всё просчитывать, а вы ведь знаете, что если всё просчитать, то уже и перехочется – либо станет страшно, либо скучно, ведь ты уже пережил этот момент в своих расчетах. Совсем неинтересно. Я резво перебежал через пустынную дорогу, не забывая при этом смотреть во все стороны так часто, что в итоге получил небольшое головокружение. Вестибулярный аппарат – друг человека, но у меня друзей нет. Вот только Леонид. Ещё раз оглянулся – вдруг кто-то смотрит на меня. Убедился, что никто не смотрит, нырнул глубже в чёрный капюшон своего старого, но бесконечно любимого пальто, и зашагал дальше. Дорога теперь намного приятнее. В медицинском городке ходят только больные, да роженицы, хотя - всё одно. Здесь ходят только больные. Да и идти недалеко. Тем более – выходной день. Я знаю, когда выгоднее болеть. Тут ещё неподалёку высотку строят в овраге. Думаю, станет отличным трамплином для самоубийц. Я бы хотел услышать о первых таких смельчаках как можно скорее, а они всё тянут со своим строительством. Сам я, конечно, не прыгну, нет. Во-первых, туда пробраться тяжело будет. Никто меня не пустит, а если и проберусь, то всё равно поймают, ведь я бегать-то не умею. А во-вторых, если посудить, то первой причины достаточно. Что? Если кто-то составит мне компанию? Ну, Леонид, дорогой мой, о чём ты? Разве найдётся здесь кто-то, кто согласится променять такую чудесную жизнь, на пару секунд свободного падения? Нет, не найдётся. Да, я уверен. Мужчина, сидящий вон в той каменной будке – дядя Миша. Я так его называю, чтобы называть его хоть как-то. Конечно, он там не один, но разве имеет это значение? Там сидят дяди Миши, которые поднимают и опускают свой шлагбаум, чтобы впускать и выпускать блатные машины в медицинский городок. Я не блатной, поэтому для меня дядя Миша шлагбаум не поднимает и не опускает. Я хожу через ворота. Иногда я думаю, что было бы забавно умереть от удара шлагбаумом по голове. Однако это рискованно. Или я покажусь дурачком, который встал под шлагбаумом и мешает дяде Мише его опустить, или получу сотрясение и стану каким-нибудь инвалидом. Нет-нет, нам такого счастья не надо, поэтому я в очередной раз прошёл через ворота. В поликлинике, конечно, пустынно, ведь сегодня выходной. Я зашёл в лифт и решил, что умирать в лифте тоже очень страшно. О таких смертях я не читал, но уверен, что это ужаснее всего. Никогда не желал себе такой смерти. Я уверенно кивнул, и направился в кабинет, где, наверное, уже ждали меня дежурные врачи. Ну что, спрашивают, у тебя. А что у меня? Как всегда. Я у вас неделю назад был, вы что, не помните что там у меня? Так и порешили. Вышел со списком лекарств, которые, естественно, не куплю. Устало выдохнул, посмотрев в окно. И пошёл домой.