***
Гарри приходит в тот же дом на следующий день, становясь у того же разбитого окна, смотря на такое же хмурое небо, ожидая Луи, хотя по факту они ничего не обещали друг другу. Наверное, он просто слишком очарован маленьким парнем с большими голубыми глазами, но он никогда не скажет ему об этом. Возможно. Когда время подходит к вечеру и на улице уже темнеет, Гарри начинает думать о том, что зря пришел, потому что его кофта не греет, ноги замерзли, а пальцы все в порезах от стекла, которое он слишком часто берет в руки и вертит от скуки. Гарри начинает думать о том, что если Луи не придет через несколько минут, то он точно пойдет домой, и если навстречу поедет машина, он не отойдет. — Гарри! — звонкий голос вселяет каплю надежды, и Стайлс вздрагивает, стряхивая с себя слой отчаяния. Он поворачивается и видит счастливого, растрепанного Луи перед собой. — Давно тут? Где твои краски? — парень подходит почти вплотную и от него исходит запах ромашек, хотя сейчас середина ноября. Гарри улыбается, кажется, как полный дурак, потому что глаза Луи словно далёкие звезды в грёбаном неизведанном космосе. Кажется только что он мысленно вложил все свои сбережения в переименование Космоса именем Луи. Это не лечится. — Ладно, это странно, — шепчет Гарри, наблюдая за быстрыми и неуклюжими движениями Луи. — Что ты делаешь? — Ты когда-нибудь курил травку? — спрашивает парень, кротко поглядывая на Гарри и продолжая рыться в, кажется, бездонных карманах своей грязно-зелёной куртки. — Конечно. Томлинсон падает на холодный пол, прямо на стёкла, они скрипят под ним, вызывая мурашки у Гарри. Луи морщится, доставая из кармана маленький пакетик и улыбается. Возможно, если бы Гарри был менее влюблён, он бы ударил Луи по рукам и выбросил бы это дерьмо, но всё же он слишком чертовски влюблён в самого маленького человека на всей планете, чьи ладони помещаются в одну руку Гарри. Он определенно слишком влюблён в космос, Луи, настенную живопись и ромашки, которыми пахнет от его (не твоего, Гарри, очнись) маленького мальчика в середине ноября. Так что, да. Гарри крутит им по косяку, его руки дрожат от холода, и Луи смеётся над этим. Гарри клянется, этот звук лучше любого самого красивого звука, который он когда-либо слышал. И, может сейчас они слишком счастливы вместе, чтобы понять, насколько сильно умирают их легкие, пока они делают это: лежат на чертовски холодном, как ледник, полу, смотря на небо через огромную дыру в деревянной крыше. — Разрушь меня, Гарри, — и Гарри рушится сам, потому что надеется жить с Луи где-то на Нептуне. Потому что Луи сказал «Разрушь меня» и Гарри готов разрушить его, когда тот попросит, ведь он слишком влюблён в запах ромашек и мяты, и в космос, и в холодно-тёплые глаза Луи. И в Луи. Больше всего в Луи. В самого маленького мальчика.***
Через месяц, во вторник, Луи приносит шоколадные кексы и бутылку вина. Его белые кроссовки пачкаются в грязи, а ладони потеют, когда он достаёт клетчатое одеяло из своего рюкзака. Он кладёт его на пол, слишком серый от одиночества. Одеяло ложится с мягкостью, перебиваемой тихим полушепотом и музыкой в наушниках. — Эй, Хазз, — говорит он, с едва тронувшей губы улыбкой. — Я принёс поесть. Гарри стоит возле окна, спиной к Луи. В руке он держит кисть, его щёки испачканы синей краской, а ноги плотно обхватывают узкие джинсы. На секунду Гарри прекращает рисовать, смотря на Луи голодным взглядом и улыбается. — Спасибо, — говорит он. Его голос мягкий и добрый. Такой, словно тысячи котят живут в его теле, и Томлинсон не может понять, откуда взялся ком в его сердце. Гарри садится на покрывало, рядом с Луи, оставляя на бутылке вина следы краски и своих пальцев, когда пьёт из горла. Луи хотел бы украсить его цветами, с головы до пят. Розовые отлично подошли бы. — Пойдёшь со мной на свидание? — спрашивает он, когда губы Гарри слишком красные и похожи на вино, а глаза — на воды пляжа Бонди. Луи тушит свою сигарету об пол, пепел въедается в тёмное дерево, из раны под его губой течёт кровь. Гарри поворачивает голову, смотря на него с яркой выразительностью в глазах и улыбается. — Только если поцелуешь меня сначала. И, конечно же, Луи вынужден согласиться.***
Гарри одет в бежевое пальто, когда они встречаются возле ворот парка в субботу. Ветер развевает его кудри, они выглядят как попкорн с карамелью и шоколадные конфеты, которые Луи съел сегодня утром. Пальцы в его карманах ледяные и замёрзшие. Томлинсон улыбается, протягивая свои кожаные перчатки, и думает, что Гарри похож на солнце — яркое, но недосягаемое для того, кто с рождения живёт во тьме. — Спасибо, — говорит Стайлс. Он изгибает губы в красивой и нежной улыбке, такой, словно ей он может растопить весь снег мира. — Куда пойдём? — Предлагаю сначала на аттракционы, — Луи смеётся, и в его глазах играет озорной огонёк. — Хочу на что-нибудь высокое и страшное, хорошо? Гарри кивает в ответ, продолжая улыбаться. Он даже не любит страшные аттракционы, но это не имеет значения. Когда его руки переплетаются с руками Луи, всё становится туманным. Они покупают хот-доги немного позже, рука Гарри все ещё продолжает держать руку Луи, и он видит тысячи звёзд перед своими глазами. Луи хихикает, кидая кусочки хлеба уткам в озере, мутная вода блестит под лучами солнца. Луи приобнимает Гарри за плечи, холодные пальцы касаются тёплой шеи, когда он шаркает рваными кедами по асфальту, первый снег липнет к его брюкам, а улыбка не сходит с лица. — Знаешь, мы знакомы больше месяца, но мне все ещё кажется, что я совершенно не знаю тебя, — шепчет Стайлс, подходя ближе к Луи, так, что их плечи соприкасаются. — Что ты хочешь узнать? — спрашивает Томлинсон, его глаза светятся добротой. — Хм… Твой любимый цвет? — говорит он, пожимая плечами. Луи смотрит на его лицо дольше положенного. — Лесной зелёный, — отвечает Томлинсон, не скрывая улыбки. Гарри надувает губы. — Может, есть ещё какой-нибудь? — Да, конечно. Яблочно-зеленый. Луи хихикает, когда Гарри нежно бьёт его по плечу. — Мог бы ты выбрать что-то, что не будет цветом моих глаз? Луи машет головой в разные стороны. — Разве что малахитовый. Гарри наклоняется, целуя его в щеку, потому что малахитовый — оттенок зелёного. Лицо Луи розовеет, и он закусывает губы, будучи на совершенно новом уровне очарования. — Пойдём купим сладкой ваты? — спрашивает он, протягивая руку для Гарри. Они продолжают крепко держаться друг за друга и дальше.***
Гарри и Луи выходят из кабины колеса обозрения, когда уличные фонари уже освещают грязный асфальт. Щёки Стайлса цвета розовой гвоздики, и он улыбается так, как ещё никогда не улыбался. Луи смеётся, рассказывая о ситуации, которая произошла с Зейном и Лиамом, цепляясь пальцами за рукав пальто Гарри. Он садится на мокрую от тающего снега лавочку и хлопает по месту рядом с собой ладонью. Стайлс садится с лёгким шлепком. — Скажи, — начинает Луи, медленно сглатывая и проводя ладонью по щеке Гарри. Ссадины и синяки все ещё видны под его правой скулой. Гарри моргает, ресницы отбрасывают тень над его молочной кожей. — Что происходит? Кто делает это с тобой? Гарри вздыхает, цепляясь за тонкое запястье Луи как за спасительный круг. — Отчим. Это… Просто небольшие проблемы в семье. Всё хорошо, — Гарри пожимает плечами, пялясь на свои ноги. Луи смотрит на него, внимательно и убивающе нежно. — Я понимаю, — говорит он, действительно понимая. Луи кладет свою голову на плечо Гарри, зарываясь носом в его кудри и переплетая их пальцы. — Видишь ту звезду? Он указывает пальцем на яркую точку, совсем рядом с млечным путём. — Ага, — отвечает Гарри полушепотом, боясь, что магия может рассеяться. — В детстве я думал, что смогу колонизировать звёзды, и буду жить где-нибудь в космосе. Гарри хихикает в его плечо, даже несмотря на то, что это совсем не смешно, и именно тогда Луи понимает, что Гарри — это вселенная: маленькие кометы и огромные звёзды, крошки от соевого печенья и шоколадные кексы. Гарри — это всё. — Ты моя вселенная, Гарри, — шепчет он уверенно, но его голос дрожит. — И я обещаю, я останусь с тобой до конца. Мы уедем отсюда, во Флоренцию, где звёзды видны намного лучше, и никто не посмеет поднять на тебя руку. Только подожди, ладно? — Я верю тебе, Лу, — Стайлс кивает, — я подожду. Луи улыбается, сжимая лицо Гарри в своих ладонях. — А сейчас я собираюсь поцеловать тебя, если ты не против. И, конечно же Гарри не против. Руки Луи пахнут лимоном, а на языке чувствуется вкус ментоловой жвачки. Он целует Гарри медленно, касаясь его губ своими сухими губами чересчур нежно. Возможно, колонизировать звёзды — не такая уж плохая идея.***
Гарри появляется в заброшенном доме только через неделю, с ссадинами на теле, разбитой губой и спутанными волосами. Он бросается в объятья Луи, как только видит его. — Хазз, Господи, что случилось? — спрашивает Томлинсон. Он обнимает Гарри так крепко, как это только возможно, стараясь обхватить всю его широкую спину своими руками. — Отчим, — всхлипывает Стайлс, растирая красные глаза. — Он видел нас. Видел нас на свидании, когда мы целовались. Он сказал, что я испорченный. Сказал, что мне не место в этом мире и если я продолжу встречаться с тобой, он убьёт меня. Меня заперли в комнате, но я сбежал через окно. — Ох, — вздыхает Луи, зарываясь носом в волосы Гарри. Его глаза щиплет, но Гарри пахнет цветами, его плечи и ноги в царапинах, а на свитере нарисован лимон. Конечно же ничего не могло быть хорошо. — Не бросай меня, — просит Стайлс, — не уходи. Луи шепчет «никогда» в ответ, зная, что это начало конца. Гарри уйдёт сам, всё разрушится слишком быстро, словно они и их судьбы — просто карточный домик. На следующий день, когда Томлинсон приходит в заброшенный дом, Гарри там нет. Нет его и через неделю, и даже через месяц. Луи не понимает ничего, кушая кексы и допивая вино в одиночестве, сидя на клетчатом одеяле. Единственное, о чем он мечтает теперь — разбить каждое окно в этом доме. Томлинсон просыпается на клетчатом одеяле в среду, его кожа холодная, но на его плечах лежит розовое покрывало, которым он определённо не укрывался. Рядом с собой он находит маленькую скомканную записку. «Привет, Лу. Я знаю, что заставил тебя побеспокоиться, прости. Я понял, что несмотря на то, как много эпитетов можно подобрать к цвету твоих глаз, эти отношения ни к чему не приведут, отец помог понять мне это. Я благодарен тебе за всё, но я не вернусь больше». Луи сжимает пожелтевшую бумагу в своих руках, слёзы катятся по его щекам. Он разбивается, как космические корабли, попадающие в чёрные дыры, как мрамор и как хрустальные вазы. Четыре месяца спустя Луи едет во Флоренцию в одиночестве. Всё, что остаётся у Гарри от Луи, это кожаные перчатки. *** Луи приезжает рейсом Флоренция — Лондон, для того, чтоб купить небольшой дом себе и своей чёрной кошке. Ему двадцать четыре, его синие брюки идеально сидят на его бёдрах, а чёрные туфли начищены до блеска. Он спускается по неровной тропинке, спотыкаясь от волнения. Его ладони потеют, а ветки хрустят под ногами, когда он подходит к старому, полуразвалившемуся зданию. Он видит спину кудрявого парня прямо перед ним, среди красных кирпичей и разбитого стекла. — Эй, — зовёт он, и парень поворачивается. Малахитовые глаза встречаются с нежно-голубыми. — Могу ли я продолжать называть тебя своей вселенной?