***
Очнувшись, но, ещё не открывая глаз, я надеялся, что всё произошедшее было лишь ночным кошмаром, и сейчас я лежу у себя дома в маленькой, но уютной квартире. Но, к сожалению, запах сырости, которого у меня дома никогда не было, оставили мои надежды лишь надеждами и ни более, и, открыв глаза, я увидел уже ненавистное мне место. Те же бетонные стены, тот же рухлый диван и старый столик. Я осмотрелся в поисках хоть какого-то способа сбежать и наткнулся взглядом на окно под самым потолком. Оно было не большим, но идеальным для того, что бы я смог пролезть через него. По отсутствию дневного света в окне, я понял, что сейчас ночь, и по идее, мой похититель должен сейчас спать. В идеале — далеко от этого места. Я никак не мог принять мысль о том, что именно Намджун — человек, от которого я меньше всего бы ждал любой подлости, сделал что-то настолько гадкое. Он говорил, что как лучший друг не даст меня в обиду, а в итоге обидел сам. Я встряхнул головой, чтоб прогнать ненужные сейчас мысли. Самое главное — выбраться отсюда и сбежать. Вряд ли я смогу подать в суд на лучшего друга, пусть даже и бывшего. Возвращаясь к плану побега, могу сказать, что окошко находилось на высоте примерно трёх метров. Как дотянуться к нему я, недолго думая, перетащил тяжелый диван, на него кое-как поставил стол, и залез на это хилое построение. Вообще-то я очень боюсь высоты, но сейчас я чувствую страх и бешеное сердцебиение не от высоты, а от возможности того, что побег не удастся. Замахнувшись, я разбил оконное стекло большим камнем, который случайно заметил в одном из углов подвала. Осколки полетели вниз с громким звуком, разбиваясь на ещё меньшие кусочки. Я не очень спешил лезть в окно — в конце концов, это страшно. Хотя услышанные мной быстро приближающиеся шаги дали мне дополнительную храбрость и пинок под зад. Уже перелезая через окно, я понял, что совсем не подумал о том, как приземляться. В этот момент железная дверь в помещение открылась, и у меня больше не было вариантов — я прыгнул, не забыв перед этим завалить то сооружение, благодаря которому забрался. Надеюсь, оно упало прямо на офигевшего Намджуна, и хоть немного его покалечило. Ну, а мне, похоже, необычайно везло, потом что как нельзя кстати прямо под окном были мусорные пакеты, которые прилично смягчили мне падение, оставив возможность бежать со сломанными конечностями позади. Я бежал. Игнорировал ноющую боль в ноге, и продолжал бежать. Никогда не был в этой местности, поэтому мне вдвойне страшно. Но моё тело само идет вперёд. Чтобы остаться на свободе. Чтобы защитить себя не останавливаюсь, ноги сами бессознательно двигаются дальше. И не важно, куда я приду в конечном итоге. Из-за того, что раньше я не был в этом районе, после примерно часового петляния по темным проулкам, я, наконец, почувствовал себя в безопасности. Сердце успокоилось, а испарины на лбу выступали уже не от страха быть пойманным, а от усталости. Как оказалось — зря. Передо мной стоял разъяренный Намджун, с легкой, но длинной царапиной на руке — видимо, его всё же зацепило моим падающим сооружением. Тело оледенело от страха. Осознание реальности и все чувства исчезли с завидной скоростью. Чувствуя своё вновь ускоренное сердцебиение, которое громко раздаётся по всему телу, я не могу сделать и шагу, чтобы сбежать или вообще хоть что-то предпринять. — Как хорошо всё обернулось, — нехорошо усмехнулся парень. — Мне даже не пришлось бегать за тобой и искать. — Но как ты?.. — я не смог договорить даже слова. Язык онемел и, кажется, прилип к нёбу, без возможности закончить предложение. Как это? Я так долго бежал, совершенно не для того, чтобы вновь увидеть сейчас это лицо. И явно не для того, чтобы вновь увидеть эти страшные холодные глаза, которые ну совсем не вяжутся с взглядом человека, который был мне дорог вот уже на протяжении пяти лет. — Как я смог найти тебя? — предположил он, заканчивая мой вопрос. — Я и не искал. Посмотри туда, — он указал куда-то наверх серой стены и я ужаснулся. То самое окошко, через которое я выбрался, и уже было почувствовал запах свободы. — Я не искал тебя — ты сам вернулся ко мне. Ах да, я, кажется, забыл тебе сказать, что за каждую попытку сбежать от меня ты будешь жестоко наказан, — за несколько шагов он оказался почти вплотную ко мне, заставляя сжаться от страха и боясь даже вдохнуть. — Я ведь не хочу тебя потерять. Ты для меня слишком дорог. Воздух вокруг нас стал сгущаться, а сила притяжения, кажется, давила не меня с такой силой, что я совершенно не мог ничего поделать: ни бежать, ни кричать и просить о помощи, ни-че-го. Просто стоял и смотрел на то, как глаза напротив прожигали во мне дыру. И это мне очень не нравилось. Кажется, я уже говорил, что никогда бы не подумал, что мой друг способен на такое, и ещё раз повторюсь. Почему-то мне вспомнился момент годовой давности, когда я был в опасности, а вместо того, что бы хоть как-то защищаться — окаменел и совсем не мог пошевелиться от страха. — Ну и? — спросил у меня грубый мужской голос, — ты собираешься отдавать мне деньги, или всё-таки тебя больше привлекает лежать здесь с перерезанным горлом? М? У меня реально тряслись ноги, и голова вообще ничего не соображала, перед глазами светилось ярко-красным — «опасность», но ни одного её решения не было видно и близко. Да ещё и дождь, который склеил челку в большие пряди, предотвращая возможность свободно видеть, но при этом замечать, как сверкает сталью нож врага, заметно портил ситуацию. И когда уже вор занёс этот самый нож то ли для удара, то ли чтобы просто спугнуть, занесённая в воздух рука резко остановилась. И причиной этому был как раз Намджун, который выглядел очень обеспокоенно, и одновременно зло. — Я же, кажется, четко сказал тебе, что встречу тебя, так почему ты поперся один? — спросил меня тогда он, не обращая ни малейшего внимания на попытки мужчины вытащить руку из крепкого захвата. — Прости, — сказал дрожащим голосом я, — я хотел всего лишь сделать тебе сюрприз. — Сюрприз удался. Теперь он у меня есть. В виде нескольких тысяч испорченных нервных клеток и сломанного … — Скотина блять, — был грубо прерван он грабителем, который одной свободной рукой размахивал ножом возле лица моего друга, и, кажется, даже оставил маленькую царапину. Что было дальше я не помню, потому что благополучно потерял сознание от пережитого. Да, я трус, слабак, и ещё много синонимов можно подобрать к моей натуре, но в противовес этому возле меня был тот, который своей храбростью, силой и твердостью делал мне жизнь проще. Мой друг. Мой лучший друг. И мой бывший лучший друг. Так забавно было сейчас вспоминать это. Смехотворным являлось ещё и то, что сейчас, спустя почти год, я опять нахожусь в похожей ситуации. Только без грабителя с ножом, и теперь мой спаситель предстал моим же врагом. Я слаб. Нет, я ничтожен. Я не в состоянии постоять за себя сейчас потому, что до этого у меня был друг, который делал это за меня.***
Никогда ещё не просыпался в углу сырого помещения. Нет, это уже было, и не ново. Но вот металлический ошейник, цепь которого была вмонтирована в бетонный пол — вот это уже новинка. И есть так хочется… Интересно, как давно я нахожусь здесь? Два дня? Или больше? А голова всё не прекращает болеть, наверное, сотрясение. Хотя почему это не кажется в данной ситуации таким страшным? Слышу шум с окошка, а из-за отсутствия стекла в нём в, и без того сырое помещение, попадают мелкие-мелкие капли. Похоже, на улице сильный дождь. За тяжелой дверью, в такт тяжело падающим каплям, раздаются шаги. Такие, что любой фильм ужасов, по сравнению с ними — ничто, а скрип от железной двери, которая пропускает сюда человека, столь пугающего, что ноги подкашиваются, заставляет неприятных мурашек блуждать по коже. — Милый, ты как? — сладкий голос, приятная внешность, не буду скрывать, очаровывают. Но за этой оболочкой скрывается тайна. Тайна, которую до этого никто не видел, да и не увидит, возможно. — Я тебе покушать принёс. Ты же голодный, правда? — Отпусти меня. — Неверный ответ, — и вновь передо мной человек, которого я не знаю. Можно только восхищаться умением Намджуна меняться. Голос, в миг ставший грубым, заставляет дрожать. — Ты никогда не выйдешь отсюда. — Но зачем я тебе? Что я такого сделал, что ты так относишься ко мне? — слёзы сами наворачиваются на глаза, и я не в силах их контролировать. — Эй-эй, не плачь, — он хотел прикоснуться ко мне, но нет, я не позволил этого сделать. Что разозлило его ещё больше. — Что ты сделал, спрашиваешь? Да ты и сейчас это делаешь! Продолжаешь игнорировать меня вот уже пять лет?! Кто я для тебя? Просто друг, который в любую минуту сорвёт свои планы только для того, чтобы тебе, бездарности, помочь? Конечно. Ведь ты ни на минуту не задумывался о том, что чувствую я. — Джун… Что ты… такое говоришь?.. Ты же… Ты же мне как брат. Прошу, дай мне уйти отсюда, я обещаю, что произошедшее останется только между н… — Ну уж нет! Я хочу, чтобы ты был моим! Чтобы принадлежал мне. — Да я лучше в железной деве запрусь, чем буду принадлежать тебе! Я сказал эту фразу не подумав, но, кажется, зря я это сделал. Разговаривать с ним — это как ходить по обрыву: пока ты идёшь осторожно — ты поддерживаешь равновесие, но только сделав неверный шаг, тебя ждёт погибель. — Ты же знаешь, что я всегда добиваюсь желаемого, — прошипел парень, — и мне всё равно — хочешь ты этого, или нет. Как будто взглядом убийцы он посмотрел на меня, от чего по всему телу побежали мурашки и пробила дрожь. До этого я не замечал холода, но теперь отчетливо осознал, что здесь ужасно холодно и моя одежда от этого не спасает. А ещё до сих пор болела нога, на которую я приземлялся во время попытки побега. — Ладно, так уж и быть, — говорил парень. — Я прощу тебя на этот раз. Надеюсь, больше подобного недоразумения не повторится? — Нет. — Вот и славно. Хочешь чего-нибудь? — его заботливая сторона вновь вернулась. Думаю, я никогда не привыкну к этому. — Да… Можно мне какой-нибудь плед? — Тебе холодно? Хорошо, сейчас принесу. Когда шаги блондина за дверью стали не слышны, я попробовал дернуть за ручку, благо, длинна цепи позволяла это. Не забыл закрыть. Ну, что ж, ладно. Оглядевшись вокруг, я не заметил ни одной вещи, которая помогла бы мне сбежать. Неужели он правда поверил, что я добровольно останусь здесь? Не теперь, после того, что случилось. Не в этой жизни. Мой взгляд наткнулся на поднос с едой, который принес Нам. Точнее на стеклянную бутылку воды на нём. Я немедленно схватил её и стал сбоку от двери. Ноги предательски дрожали, а лоб покрылся испаринами. Никогда бы не подумал, что захочу сделать что-то подобное, но сейчас у меня просто нет выхода. Недалеко послышались глухие шаги, и руки сильнее сжали бутылку. Такое чувство, будто здесь не я. Не я потерял лучшего друга, не я видел его в гневе, не я пытался сбежать от него. И не я собираюсь делать то, что задумал. Дверь со скрипом открывается и сразу же раздаётся немного грубый голос: — Слушай, я тут поду… — он не успевает договорить, и я, зажмурившись, замахнулся бутылкой. Но совершенно никакого звука не последовало, а я уже боялся открыть глаза. Промазал. Не смог. Слабак. Тишина продолжалась слишком долго, поэтому я решился открыть глаза. Передо мной стоял очень разгневанный блондин, глаза которого не выражали ничего, кроме первородного гнева. Зрачки расширились и радужку стало совсем не видно. А затем последовал удар кулаком в живот от которого я потерял равновесия и опустился на колени, выпустив при этом бутылку из рук. Она с треском разлетелась на осколки вокруг, давая понять — последний шанс потерян. — Кажется, я тебя предупреждал, что плохое поведение чревато последствиями, — его голос отличался так же, как и взгляд — оно больше походило на рычание зверя дикого, от которого бегают неприятные мурашки по коже, чем на голос обычного человека. Он схватил меня за волосы, крепко сжимая в кулаке, и приподнял. — Ты почувствуешь боль, которую чувствовал я на протяжении пяти лет в двукратном размере. И не жди от меня хоть каких-то поощрений. После этого он отшвырнул меня к стене, об которую я ударился головой. Раздался звон цепи. Сотни мыслей, которые были у меня в голове, сразу же разбежались, и голова стала пустая. По затылку стекает какая-то теплая жидкость, неприятно склеивающая волосы. Сердце будто не стучит, дыхание сбито, нехватка кислорода из-за тяжести на шее, а на улице продолжает идти ливень. Мрачные небеса разрывает яркая вспышка молнии, которая отражается в темных глазах, так неожиданно появившихся напротив, а гром гремучей цепью сопровождает сумасшедшую улыбку напротив. Намджун наклоняется совсем близко ко мне и целует. — Ты даже не представляешь, как долго я этого ждал, — улыбается он. А меня пробивает дрожь от отвращения, которое я сейчас испытываю. Не отпускает навязчивое желание засунуть пальцы в рот, проблеваться от интоксикации его действиями, а потом забиться в какой-то уголок и плакать. Плакать до тех пор, пока на душе не останется ничего, пока не наступит та желанная пустота внутри, которая заглушает собой все чувства. Сил сопротивляться уже нет. Да и желания тоже. Пытаюсь отползти подальше, но понимаю, что за спиной та же бетонная ледяная стена, которая не даст мне сдвинуться с места и на миллиметр. А потом чувствую его губы на своей шее. И хочется разреветься. Почему? Почему это происходит сейчас со мной? Неужели я сделал что-то настолько ужасное, чтоб заслужить вот такое наказание? Засосы, больше похожие на попытку отгрызть кусок кожи, причиняют невыносимую боль. Пытаюсь кричать, но меня затыкают таким же противным языком и приходиться терпеть эти прикосновения, поцелуи, от которых создаётся впечатление, будто на губах сделали раны, а потом растерли острый перец. Чувствую, как меня поднимают на руки, а потом кладут на чудом выживший диван после моего недопобега. Ошейник клыками вгрызается в шею, перекрывая возможность нормально дышать, преувеличенная забота, совсем неуместная сейчас, заставляет плечи дрожать в немом истерическом смехе. С чего бы это? Ничто уже не важно. Блондин избавляет себя от рубашки, и я наблюдаю за тем, как она летит в сторону и тихо приземляется на пол. Парень смотрит на меня, а я пытаюсь в его глазах найти нужные мне ответы, но ничего кроме темноты в них не нахожу. Тем временем Ким расстегивает замочек на своих штанах, и снимает их, а до меня окончательно доходит положение дел. Начинаю вырываться, но чужие пальцы впиваются в моё тело — несомненно там будут синяки— и прижимает к дивану сильнее. — Пусти меня! — Не дёргайся, — снова это устрашающий голос, ослушаться которого не хватает духу. И я опускаю попытки что-либо предпринять. А зачем? Я слабее него и физически, и морально. — Так-то лучше. Он снимает мои джинсы, все в пыли и грязи, вместе с трусами и сжимает бедра с силой. Противно и хочется сбежать. Хотя и нет такой возможности. Он избавляется от своей одежды, которая оставалась, и пристраивается на диванчике, который жалобно скрипит от навалившегося на него веса, между моих ног. Чувствую, как он подставляет головку своего члена к моей заднице, и готовлюсь к боли, которая не заставила себя ждать. Лишь одно резкое движение, и я уже задыхаюсь и кричу. Он даже не начал двигаться, а уже невыносимо больно. Нам наклоняется к моему лицу и опять мажет своими губами по моим. А я кусаю их со всей силы. Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! — Господи, как же хорошо, — стонет он. А мне хочется умереть. Боль, словно компьютерный вирус, появляется в одной точке, а потом распространяется по всему телу. Царапаю ему руки, плечи, спину, пытаюсь как-то вырваться, убежать, слезы градом катятся по щекам, но он ничего не замечает. Размашистыми движениями входит в меня, продолжает мучить, причинять неимоверную боль. — Люблю тебя. — ну да, конечно. Кажется, что меня поместили в ванну, полную воды, и пропустили по ней тысячи вольт, которые заставляют тело содрогаться в конвульсиях, которые убивают. Не могу этого терпеть. Меня как будто напополам разрывает, кусаю свое запястье, чтобы хоть как-то боль ту заглушить, но ничего не выходит. На руке лишь появляются глубокие следы от моих зубов. Со временем я перестаю чувствовать боль так сильно, но она всё ещё остаётся. А потом Джун меняет наше положение, и продолжает вдалбливаться, а моя боль опять возвращается в трёхкратном размере, высохшие уже слёзы с новой силой литься начинают, а в лице напротив всё такая же неприступная стена жестокости. Я пытаюсь хоть как-то выгнуться, что бы уменьшить эту нестерпимую боль, но мне не позволяют это сделать, прижимают к дивану, и продолжают насиловать. А спустя некоторое время я уже ничего не чувствовал. Вся боль, слёзы и отвращение куда-то исчезли, оставив после себя кратер презрения. Настолько огромного, будто после ядерного взрыва. А потом я почувствовал, что нечто теплое заполняет меня изнутри. И всё закончилось. Джун ушёл, оставив меня наедине со своими страхами и мыслями. Любит меня? Серьёзно? Даже как-то смеяться хочется, но почему-то к глазам подступают только слёзы. Может он и любит меня, но какой в этом смысл, если он не заставил меня полюбить его, а пришёл к таким ужасным действиям? В голове роется множество мыслей, глаза неспешно проходятся по всей комнате, чтобы хоть как-то отвлечься от них, и натыкаются на осколки той самой бутылки, а мозг подкидает не самые лучшие картины. Нет. Я должен стерпеть всё. Я пытался стерпеть всё. И терпел. Терпел до тех пор, пока не был достигнут апогей — высшая точка моих страданий. А теперь поздно что-либо менять. Тело на автомате поднимается, почти не чувствуя ту навязчивую боль, которая ломает моё тело, и продолжает идти. Стараюсь как можно тише звенеть своим «украшением» на шее и поднимаю самый больший осколок и всматриваюсь в полупрозрачный кусочек стекла. Всё уже решено. Бездумно провожу им по руке вдоль от запястья и выше. Получается легкая царапина с еле выступающими капельками крови. Так не пойдёт. Провожу стёклышком ещё раз. На этот раз сильнее. Но всё равно недостаточно. Останавливаюсь только тогда, когда вижу как всю руку заполняет красная вязкая жидкость. Капала с руки вовсе не кровь, а душа. Слёзы сжимают горло, душат, лишая возможности нормально вдохнуть. Да и зачем это надо? А я продолжаю наблюдать за жидкостью, которая смешиваясь с солёными слезами, капает на пол, пока в глазах не начинает темнеть. И уже теряя сознание, а с ним и связь с миром, я вспоминаю пьяный разговор с Намджуном: « — А знаешь что? — Ммм? — А я ведь люблю тебя. — Что? — Неважно. Просто знай, что я всегда буду защищать тебя и оберегать от любой боли как друг». Такие красивые слова. Жаль, что враньё. Хотя это самая прекрасная ложь. Кажется, я уже перестал существовать. Пустая телесная оболочка, лишенная жизни, в глубоких порезах, гематомах и синяках. Именно этим я был сейчас. Уже не человек. Просто изуродованное тело без души. Ну что ж, в некотором смысле я даже рад, что умер. Конечно, у меня, как и у всех были стремления, мечты и цели. Хотя моё желание получить от жизни как можно получить от жизни как можно больше позитива выросло в геометрической прогрессии, и настигло меня с точностью, да наоборот. — Господи, Хоупи, прошу, прости меня, — никогда ещё не видел Намджуна в слезах. Странно, ведь всего несколько часов назад в слезах был я. — Я не хотел заходить так далеко… Хосок-а, вернись, пожалуйста. Просить прощения бесполезно, время вспять не вернуть и не изменить. Это как пытаться спасти Титаник, который стабильно идёт под воду. Ничего не будет как прежде. А то время, когда мы были близки, близки именно душевно, а не телесно — это прошлое. Реминисценция, которая никогда больше не станет чем-то прекрасным, коим оно являлось когда-то.