Обеденный перерыв

- Просто скажи мне, какого гребаного черта тебе это нужно, Хейл? - Стайлз страдальчески закатывает глаза, с демонстративным грохотом опуская перед Питером пачку преимущественно отпечатанных на принтере бумаг, еще пахнущих тонером. - Ты ведь чуешь, кто правду говорит, кто лжет… Найди судью-оборотня и работайте в паре… Зачем тебе вся эта дрянь? Стайлз стучит пальцами по верхнему листку в стопке, с вызовом глядя на Питера. - Стайлз, мало знать о чьей-то невиновности или вине. Эти вещи нужно доказывать. А предложение про судью-оборотня настолько бездарно, что мне следовало бы тебя уволить за полное отсутствие фантазии и возможности логически мыслить, но я лучше отправлю тебя домой. Всё это Хейл произносит, не отрывая взгляда от лежащих перед ним документов, только мельком глянув на пальцы Стайлза, скользящие по листку. - Не понял, - тихо и опасно произносит Стилински. - Я могу работать, и ты это прекрасно знаешь. От Стайлза несет обидой, легкой злостью, непониманием. Немного, может быть, усталостью. Питер не очень понимал, зачем будущему копу юридическая практика, но предпочитал, чтобы Стайлз проходил её под его присмотром, тем более, что давать себе поблажки Стайлз категорически запрещал. Но вот “преступное невнимание”, как охарактеризовал нынешнее поведение любовника Стилински, юношу просто выводило из себя, несмотря на то, что причины, в виде редкостно выгодного и редкостно сложного дела, ему вроде бы должны были быть понятны. - Тогда работай, Стайлз, - Питер вытягивает из-под ладони Стайлза три верхних документа, быстро пробегая по ним взглядом. Стилински мгновенно остывает, из неприятных тонов в его запахе остается только обида, но она там уже давно, вторую неделю, ровно столько, сколько Питер пропадает за этим делом. Питер со вздохом откладывает ручку, наконец-то поднимая взгляд, когда за Стайлзом захлопывается - хоть и очень аккуратно - дверь его кабинета. А стрелки часов едва подползают к полудню. Около двух часов дня Стайлз снова заходит к Питеру, снова кладет на стол пачку бумаг и собирается уйти, но останавливается, задумчиво постукивая кончиками пальцев по гладкой деревянной столешнице. Питер тщательно вспоминает, не забыл ли он поблагодарить мальчишку за работу - не забыл. - Я, конечно, не твой секретарь, но ты сказал ей не беспокоить тебя до четырех часов… - Я знаю, - Питер только присутствие Стайлза мог выносить во время работы, все остальные люди с их запахами, с их эмоциями, отвлекали от дела напрочь, не давая сосредоточиться. - Что ты хотел сказать? - У тебя встреча со свидетельницей сегодня вечером. Довольно-таки поздно и, как я думаю, надолго. Так что я ужин готовить сегодня не буду, а сам перекушу в кафешке, хорошо? Секунду Питер принюхивается, чтобы убедиться, что в Стайлзе нет ревности - этого им еще не хватало. Но едкого горчаще-сладкого запаха, с зеленым оттенком в цветовом восприятии, в Стайлзе нет. В избытке остального - не утихшей обиды, снова прорезавшегося разочарования, капля злости. Питер знает, что мальчику нужно много. Много всего - внимания, ласки, заботы, контроля, похвалы, поддержки, защиты. Стайлз слишком многое видел и слишком многое пережил за свою вовсе недлинную жизнь, чтобы довольствоваться тем, чем довольствуются обычные люди. - Хорошо, - медленно проговаривает Питер, полностью сосредотачиваясь на Стайлзе, рассматривая его, стараясь уловить произошедшие за две недели изменения. Которых, конечно, нет, не так уж много времени прошло, да и не случилось ничего действительно ужасного - просто у Питера действительно совершенно нет времени. Стайлз обижается, но не критично - пытается понять, принять, вникнуть, помочь. Устает от этого, но продолжает пытаться, знает, что все это скоро закончится и снова будут совместные ужины и ленивый утренний секс. Устает и от этого, и из карих глаз, нет, все-таки не уходит, но тускнеет что-то важное, потухает какая-то задорная искра. - Окей, - Стайлз кивает, снова выскальзывая за дверь, нарочито-быстро, не давая Хейлу вставить даже слова. Питер несколько минут задумчиво смотрит в окно, оглядывая немного однообразные пейзажи старой офисной части города - дома из красного кирпича, настолько классические, что впору надвигать на глаза фетровую порк-пай и, по-чикагски пренебрежительно растягивая буквы, у каждого вошедшего спрашивать: “Что вам угодно, мистер?”, обязательно при этом закидывая ноги на стол. Питеру нравится этот район - несмотря на обилие вокруг офисов, имелось огромное количество всяческих проулков и переулков, отличающихся тишиной и незаметностью - это, на взгляд волка, привыкшего искать альтернативные пути отступления, было прекрасной особенностью.

***

- Я же просил тебя не курить, - Питер подходит к Стайлзу вплотную, вынимая скуреную до середины сигарету из его пальцев. - Мы ведь договорились. Стайлз коротко морщится, отводя взгляд, демонстративно разглядывая стену соседнего дома, признавая, что сказать в свое оправдание ему нечего, но он и не собирается оправдываться. Питеру и не нужны его оправдания. Сам виноват, в конце концов. - Если ты угробишь свои легкие, я тебя укушу, - Питер укладывает ладонь на обтянутую тонкой тканью рубашки грудь, там, где бьется сердце, и говорит совершенно спокойно, уверенно. - Ага, - Стайлз внезапно кривит губы, срываясь с попытки улыбнуться. - Тогда тебе придется обращать на меня внимание хотя бы по полнолуниям. Питер осуждающе приподнимает бровь, несколько секунд рассматривая упрямо глядящего куда-то поверх его плеча Стайлза, и коротко, тихо хмыкнув, делает шаг вперед, почти прижимаясь грудью к груди Стайлза. Стилински тает мгновенно. Тает, сдается, расслабляется, запрокидывая голову и прижимаясь затылком к стене. Подставляя нежное горло с бьющейся под тонкой кожей голубой жилкой, с россыпью темных родинок на сливочной белизне, с чуть дергающимся острым кадыком. Питер выцеловывает подставленное горло настолько медленно, вдумчиво, нежно и умело, что Стайлза ведет даже от этой почти невинной ласки. У Стайлза сбивается дыхание, дрожат пальцы, впивающиеся в кирпичную кладку за спиной так, что цементно-кирпичная крошка забивается под ногти. Стайлз тихо постанывает, когда горячие требовательные губы касаются подрагивающего кадыка, захлебывается воздухом, когда Питер поднимается с лаской выше, к изгибу, где кожа тонкая и чувствительная, и Стайлз едва ли не хнычет, чувствуя прикосновения языка. - Строптивый маленький олененок, - с нежной укоризной шепчет Питер, касаясь губами розового, словно тропическая морская раковина, уха. Стайлзу немного стыдно, а может быть, ему сильно стыдно, но он настолько возбужден, что волны желания гасят стыд, оставляя его в послевкусии, в нижних тонах запаха. Стайлз торопливо облизывает свои порнушно-алые губы, заставляя волка на несколько мгновений зависнуть на этом зрелище, но не надолго - Питер наклоняется, целуя счастливо вздохнувшего мальчишку, крепко сжимает ладонями узкие, подрагивающие от предвкушения бедра, вжимаясь пахом в пах, грудью в грудь, губами в губы. - Мы на улице, - бормочет-стонет в поцелуй Стайлз, когда Питер чуть отстраняется, чтобы дать ему глотнуть воздуха. - Я знаю, - Питера совершенно точно ничего не смущает. Стайлз перестает об этом думать, когда сильные ловкие пальцы расправляются с его ремнем и ширинкой и когда горячая шершавая ладонь обнимает болезненно-твердый член, аккуратно двигаясь от основания к влажной от смазки головке. - Я хочу тебя, - в негромком стоне проступают отчаянно-просящие ноты, словно Стайлз панически боится, что сейчас все ограничится откровенной лаской, никак не могущей принести ему удовлетворение. - Я знаю, олененок, - на этот раз Питер говорит успокаивающим тоном, сдерживает низкий горловой рык, плавно-слитным движением разворачивая Стайлза спиной к себе и прижимаясь губами к его затылку, пока Стилински судорожно шарит локтями по стене, стараясь найти как можно более устойчивую позицию. - Питер… - Стайлз плавно покачивает бедрами, подначивая волка, откровенно толкая его к более активным действиям. Посреди старого офисного района города в обеденный перерыв, но кого это волнует? Приспущенные брюки, прижатая к горячим влажным губам ладонь, предусмотрительно захваченная из кабинета смазка, холодящая кожу, и яркий запах удовольствия, расцветающий вместе с приглушенным стоном - Питер медленно, осторожно погружает член в узкую неподготовленную дырочку, двигаясь так медленно, как только может, давая Стайлзу привыкнуть. Стилински заводит руку назад, сминая пальцами ткань пиджака и тонкой сорочки, дышит прерывисто и часто, старательно расслабляясь в руках Питера, подставляясь его ласкам и прикосновениям. - Ты ведь не думаешь, что мне нет до тебя дела, олененок? - на удивление ровно произносит Питер, задавая вопрос ровно в тот момент, когда его член полностью входит в горячее сжимающееся нутро, заполняя Стайлза так, как он любит больше всего. - Нет… конечно, нет… - Стайлз подмахивает неспешным движениям Питера, одной рукой упираясь в стену, царапая кирпичную кладку, а второй до треска сжимая ткань пиджака мужчины. Хейл обнимает его поперек груди, прижимая к себе теснее, плотнее, чуть-чуть жалея, что они сейчас не дома, не в постели и нельзя полностью прочувствовать жар обнаженного гибкого тела собственной кожей. Питер шепчет все это Стайлзу, продолжая двигаться, вбиваясь в податливое, распаленное ласками тело. О том, что скучает по любимому Стайлзом утреннему сексу, в котором сонливость мешается с нежностью, о том, что скоро все вернется на круги своя, о том, что Стайлз пахнет шоколадом, когда ему хорошо. Сейчас Стайлзу хорошо. Сейчас он на грани и тихонько сладко поскуливает, выгибаясь, быстрыми, короткими движениями лаская себя, стараясь попадать в ритм, в котором двигается Питер: все быстрее, резче и размашистее. Юноша заходится слабой дрожью, хватая губами воздух перед тем, как кончить, забрызгивая нагретую солнцем стену своим семенем. Мужчина нагоняет его в несколько движений, рывком задирая ткань рубашки, чтобы обнажить усеянную родинками поясницу, и кончает, растирая сперму по нежной коже, пока Стайлз удовлетворенно постанывает, крутя красивыми бедрами перед носом у отпущенного со стальной цепи волка. Питер отступает на шаг, присаживаясь на корточки, и аккуратно, но чувствительно прикусывает правую ягодицу так, что на коже остается вполне отчетливый след от зубов. Весьма своеобразное признание в любви, но Стайлз ценит. Он ойкает и тихо смеется, оборачиваясь, лукаво-весело глядя на Питера из-под ресниц. В глазах снова искрится то живое, шебутное, ласково-разгильдяйское нечто, что делает Стайлза Стайлзом, и что Питер так в нем любит.