Маяк ночью в море — это надежда, старый добрый друг и спасение.
— Эти засранцы прятались, мы их поздно заметили! — крикнул у него над ухом Эппс. Всё кругом грохотало, взрывалось комьями земли и дышало жаром. Расцветали в сумраке вспышки залпов. Земля содрогнулась от очередного снаряда, больно ударила Уильяма по лицу. Он выплюнул траву, с трудом разлепил запорошенные глаза и откатился в сторону. Заплакало скрипом падающее рядом дерево, задело его ветвями. Мужчина рывком поднялся, кинулся к брошенному автомату, мимоходом отмечая скорёженную военную машину, озаряющую темноту пламенем. Чёрт, думает он. Где же эти инопланетные железки? До автомата добежать Уильям не успел. Толкнув в грудь упругим крылом воздуха, перед ним опустился грязно-зелёный десептикон, зашарил взглядом, выискивая что-то и не замечая поначалу маленького человека. Затем опустил, прищурил красную оптику, недобрым огнём мерцающую, и явственно ухмыльнулся. Зажужжало активировавшееся оружие; Леннокс вдруг ясно понял — сегодня он невредимым на базу не вернётся. — Сч-чтраж-шно, щ-щ-щеловекх? — прошипел с издёвкой трансформер, оттягивая момент, наслаждаясь страхом ничтожного существа. А Уильям захохотал прямо в лицо противнику. Отчаянно, иступленно, надсадно. — Сдохни, тварь! — плюнул оскорблением в десептикона, неумолимо вскидывающего манипулятор. Голос мужчины похож на клёкот ворона — чёрный, хриплый, больно клюющий словами. Осознание собственного бессилия заставляло исходить ядовитой яростью, сжигающей остатки разума и самообладания. — Надеюсь, на том свете не встретимся! — он видел, как мучительно медленно разгорается смертоносная пушка, и швырнул подобранный камень куда-то в оптику врагу, не теша себя мыслью, что попадёт, желая только хоть как-то окупить свою бесславную смерть. Отрывисто грохотнуло.Свет маяка холодный, но в трудную минуту солнцем согревает исстрадавшуюся душу, заблудившуюся и потерявшую веру.
— Мра... Слова утонули в потоке света. Грязно-зелёный трансформер покачнулся, запоздало гаркнул что-то на непонятном, режущем слух языке, взвыл и схватился за развороченную ногу. Взрыв, сопровождавший вспышку, откинул небрежно мужчину, заставил распластаться по земле. Звуки отошли на второй план. На звёздное небо легла мутная пелена, словно кто-то накрыл ладонью его глаза, оставив лишь меж пальцев небольшой просвет, дразнящий, насмешливый и слишком маленький, чтобы что-либо различать. Кажется, ярко-голубое пятно перед ним, однако оно не похоже на небосвод. Уильям потёр зудящие глаза, но от этого боль изнутри только усилилась, и он больше их не трогал, хотя руки всё тянулись, чтобы сдёрнуть эту мешающуюся ладонь.И как радостно видеть среди этой осязаемой мглы зовущий тебя свет маяка.
В ушах настойчиво звенело, переливалось тонким звоном. Но в какой-то момент, продираясь сквозь плотное одеяло оглушения, загрохотал вдали знакомый голос: — У-у-уилья-а-а-ам? Ярко-голубое пятно перед ним двоилось, размывало лукаво свои очертания и напоминало оптику автобота. — Айрон..хайд... — позвал Уильям и закрыл глаза, облегчённо откидываясь назад, в обступившую его темноту, вспыхивающую фейерверками.Ночью в море маяк нужен всем. Но, когда наступает утро, он теряется в солнечном свете, что ярче его собственного. Теряется и больше не светит.
— Ты помнишь, друг мой, что жизнь — это не одна бесконечная война? Айронхайд с упрёком посмотрел на лидера, словно тот бесцеремонно полез в самую Искру, отвёл взгляд и невразумительно пробурчал что-то, недовольный, усталый и ненужный. Один только оружейник днями пропадал на полигоне, пока другие, воодушевлённые знакомством с новой расой, маленькой и великой, общались с людьми, узнавали их традиции и обычаи. Он пренебрежительно косился на товарищей, фыркал на все предложения присоединиться и с каким-то особым удовольствием пугал неопытных солдат, ставя свои ноги в опасной близости от них. Увы, от этого лучше ему не становилось. — Прайм, я уже смеяться разучился, — Айронхайд удержал плещущуюся внутри горечь, обречённо махнул манипулятором, — я не создан для гражданки, не моё это. Прикажи мне ринуться в бой, пусть их будет сотня против меня одного — я пойду, ты знаешь. Но это всё, что я могу делать, Оптимус: взрывать и убивать. Он смолк, подбирая слова, и лидер понимающе ждал. — Я сражаюсь за мир, Оптимус. За мирную жизнь, в которой мне нет места. В тот самый день, когда ты скажешь, что мы победили, я... — Тише, Айронхайд, — автобот похлопал друга по плечевому сегменту. — Думаю, тебе стоит выговориться, побеседовать с кем-нибудь, кому ты доверяешь.Странное дело, но есть люди, которые смотрят на маяк даже днём.
Они увлеклись разговором настолько, что заметили чужое присутствие только тогда, когда голосок, взволнованный и подрагивающий, раздался прямо за их спинами. — Ой, это такая большая игрушка? Босоногая девчушка, облачённая в джинсовый сарафан, стояла с приоткрытым ртом, заинтересованно изучала сидящего трансформера, адресуя свой вопрос отцу, который расположился на траве неподалёку от товарища. Уильям вскочил, поспешно приблизился к ней и настойчиво развернул в обратную сторону, кладя ладони на плечи и не позволяя обернуться. — Где мама, Аннабель? Я же просил её следить, чтобы ты за мной не ходила. — Она уснула, — малышка упрямо силилась повернуть голову, ничуть не шокированная увиденным. — Пускай остаётся, если хочет, — подал голос Айронхайд. Ему было любопытно посмотреть на детёныша военного, о котором тот упоминал порой в разговорах с Эппсом. Уильям остановился, сомневаясь: ему хотелось защитить дочь от этого небезопасного знакомства, но в то же время было велико желание показать ей робота, удивить её и сделать особенной, наделив знанием о таком невероятном создании. Решила всё сама Аннабель: извернувшись, она вновь устремила взгляд на автобота и выдохнула потрясённо: — Какой он... красивый, пап. Красивый. Не жуткий, не страшный, не пугающий и даже не крутой. Внутри у Айронхайда что-то сжалось, когда он заглянул в детские очарованные глазёнки. Впервые кто-то смотрел на него так. С восхищением, восторгом. — Я не красивый, — глухо отозвался оружейник и жёстко одёрнул глупую Искру, затрепетавшую в предвкушении. Почему человечка столь нагло лжёт? У него грубый голос, которым можно оставлять на металле царапины, никогда не меняющееся недовольное выражение лицевых и большое количество устрашающего оружия. Уильям подхватил дочь на руки, бросил осторожный взгляд вбок. Ему только удалось разговорить хмурого оружейника, не хотелось бы, чтобы всё бесследно сгинуло от слов малышки. — Красивый! — упрямо заявила Аннабель, и Айронхайд, удивлённый уверенным тоном, растерялся. Моргнул оптикой, соображая, что ответить, и в итоге просто повторил свою фразу, но уже вопросительно. Губы мужчины всё норовили растянуться в улыбке, однако Уильям позволил себе только смешок, опасаясь случайно обидеть автобота. Разве мог он представить, что грозный Айронхайд будет спорить с его дочкой, пытаясь убедить её в собственном отталкивающем внешнем виде.Большинство любит маяк только за его свет. Лишь некоторые люди ценят и его красоту.
Почти вся скованность Уильяма и намеренно шутливое настроение, прячущее за собой настороженность, постепенно отступили, подмываемые наивными словами Аннабель. Затряслись плечи, сдавленно закашлял в кулак мужчина, неловко пытаясь подавить смех, когда его дочка, щебечущая пичужкой, одарила насупленно молчавшего оружейника ещё парой комплиментов. «Ты такой большой! Даже выше жирафа!» «У тебя такие голубы-ые глаза-а-а!» Айронхайд демонстративно отвернулся, скрестил манипуляторы, показывая тем самым, что больше не будет поддерживать беседу, пока эта человечка оскорбляет его. Аннабель перекинула внимание на отца, стала расспрашивать, потом начала взахлёб, активно жестикулируя, рассказывать про детский сад, возмущалась непонятливостью воспитательницы. Лицо Уильяма, застывшее на одной напряжённой ноте (он переживал, что автоботу неинтересно), ожило. Рассыпалось лучиками светлых улыбок, подмигнуло хитро, неосознанно отразило довольное лицо малышки. Мужчина подхватил затихший смех дочери, добавил в него свои округлые хрустящие нотки, и Аннабель, упираясь макушкой в его грудь, тоже зашлась в заразительном детском хохоте. Айронхайд не понимал шутки, не понимал этих людей. Смотрел на мужчину, раскрасневшегося, сверкающего тёмными глазами и хохочущего во весь голос. Перевёл взгляд на девочку, колокольчиком вторящую ему, и уголки губ дрогнули, точно оружейник задавил улыбку. Он поймал себя на мысли, что хочет смеяться вместе с ними.Жизнь маяка, у которого нет смотрителей, одинока и длинна. Неудивительно, что однажды он начинает тускнеть, а затем и вовсе гаснет. Некому поддержать свет на маяке.
Девочка первая обратилась к трансформеру, уже позабыв, что тот обиделся на неё за упёртость: — Хочешь, я подарю тебе солнце? — Как? — поинтересовался оружейник, забывая совершенно, что оно ему не нужно. Аннабель улыбнулась. Улыбнулась по-особенному, именно для Айронхайда, окончательно и бесповоротно пленяя его. Глаза её стали узкими голубыми щёлками, показались молочные зубы над нижней тонкой губой, золотом сверкнули мягкие волосы, вьющиеся вокруг лица ореолом. — А солнце? — обескураженно напомнил автобот, получив в ответ искреннее недоумение: — А разве тебе не стало теплее? Как от солнца? И он признаёт: от обычной улыбки стало теплее, как будто и впрямь пригрело жёлтое светило. Минутами позже Уильям всё же доверил ему свою дочь, и Айронхайд держал её аккуратно в раскрытых ладонях, боялся пошевелиться лишний раз и расплескать влажное тепло, появившееся под грудными пластинами. И думал — зачем ему солнце с неба, если в его манипуляторах уютно расположилось другое. Маленькое, большеротое, излучающее свет, который можно потрогать и пропустить сквозь пальцы. Уильям, раз взглянувший на лицевые пластины оружейника, больше не беспокоился за Аннабель. Дорогого стоит увидеть такое выражение у огромного робота, увешанного оружием.Маяк сам выбирает себе смотрителей. Он защищает их от бушующих снаружи волн, а они не дают ему померкнуть.