39

- Я не ем рыбу. Ни в каком виде: ни в сыром, ни в жареном, ни в пареном, – тарелку сдвинули резко, едва не разбросав ее содержимое. Мне удалось уклониться в последнюю секунду. - Хотя бы рису поклюй, – вздохнул я, готовясь позорно капитулировать: против отвратительной привычки моего друга всю жизнь жрать одно и то же выставить было решительно нечего. Только гарнир. - Он недоваренный. Несъедобный, – приехали. - Знаешь что... - Что? - Ничто, – аргументы закончились. Руки чесались залепить демагогу затрещину, но плачевное состояние последнего заставило передумать. Как это называется? Нервное истощение? Не знаю, я не врач, но, по-моему, истерика с последующей лихорадкой плохо тянет на спектакль одного актера. Не может же Асада, в самом деле, по желанию температуру нагнетать. А та держит. 39 вторые сутки. - Пашешь на благо родины – не ценят, рыбой вражеской пичкают... – забурчал несчастный, заворачиваясь, как в кокон, в шерстяное одеяло. - Макото, – позвал я. Зря: кокон вздрогнул, и на меня уставился злой взъерошенный кандидат. Глаза были мутными, но горели священным гневом. - Оставь меня в покое, дешевый пиарщик, катись! – брякнул прежде чем снова уткнуться лицом в подушку. – И рыбу свою прихвати. Вот и поговорили. Проглотив обиду, я медленно поковырял остывающую горку белоснежного риса и горько подумал, что другой бы на моем месте давно послал бы Асаду куда подальше со всеми его капризами, но... мы же друзья, свои в доску, а своих в беде не бросают, к тому же, в том, что сейчас он лежит в горячке, есть и моя вина. Хотя лично я считаю, что программа была вполне сносной, просто спрогнозировать все нереально, а кое-кто этого не понимает. Не жрет, от того и худющий такой. Дерзит. Пользуется моей добротой, засранец, попробовал позавчера бы... Нет, позавчера Асада был собран, после оглашения результатов первым же подошел к Коджиме поздравить с победой. Засветился на главной полосе. И почему только все его благородство вмиг испаряется, стоит камерам погаснуть, а нам остаться наедине? Вопрос риторический. - Меня морили голодом двое суток, – вмешался трагичный голос Асады, диктующий незримому секретарю скорбные мемуары. – Это были трудные времена. - Какие еще «трудные времена», мать твою налево! – я не выдержал. – «Морили голодом»?! Ты ж, паскудина эдакая, в жрачке как в сору роешься! - Мое мнение игнорировали. - Да пошел ты в... – звонок мобильного раздался как всегда кстати. – Слушаю, – удрученно протянул я. - Это я тебя слушаю, – привычно посмеялся надо мной собеседник. – Ну что, рванем завтра? Баня будет. - Господи, Неро, какая, к дьяволу, баня! – взмолился я. – Макото продул выборы, ты что, новости не смотрел? - Зачем? - Действительно. Тем не менее, знай: париться ты будешь один. Без Асады и без меня. - Интересное кино, – в трубке расстроились, мне даже померещилось, будто где-то уронили топор – фантазия мгновенно нарисовала приятеля колющим дрова в лучших национальных традициях. – И что Асада-сан по этому поводу делать собирается? - Рыдать. - Круто. Все с горя пьют, а этот рыдает. В ухо он там случайно не хочет? – что-то треснуло и пошли помехи. - Боюсь, он ничего не хочет. Требует, чтобы его оставили в покое и не игнорировали. - Пусть определится: тут возможно только что-то одно. Подумайте до субботы, уломай его, Ю-кун, ты ж умеешь. - Я умею? Я завалил предвыборную... - Умеешь-умеешь. Я на тебя рассчитываю! – гудки. Охренеть. Как сговорились: все на меня рассчитывают, я им что, бог? независимый эксперт? - Ты дурак, Ямагучи, – емкая характеристика спустила меня на землю, Асада был серьезен как никогда. – Сначала обнадеживаешь, потом думаешь. Надо наоборот. К тому же, я не рыдаю. И не ем исключительно рыбу. - И роллы, – тихо добавил я. - И роллы. - И морскую капусту, и креветки, и сырые овощи. Бананы, сардельки, все острое, соленое, горькое, перченое... - Хватит! - Точно: с меня хватит. Асада выругался и отвернулся к стенке, стало совсем тоскливо. Я глупо выдохнул, пожевав еще теплый рис: не пропадать же добру. За окном приветливо сияло синее небо. - А знаешь, Макото-кун... – мысли озвучились сами, не в тему, но, наверно, я просто устал ругаться. – В парке сейчас кружат листья, усыпают дорожки, хрустят. В домах с окнами, вросшими в землю, выставляют на улицу коврики для загулявших котов, бродячие музыканты играют Шуберта и Вивальди. Все как ты любишь. Да и у Неро сказочно: золотая осень, самое лучшее вино. Тецу приедет. И Кеничи. - У Кена лекции, – проворчали из шерстяного кокона. - Отпросится: студенты отпустят. Мы помолчали, думая каждый о своем. То, что наши мысли витали в разных локациях, я понял, когда Макото проронил негромкое: - Пусть Коджима мост ремонтирует. Что рушится даже при мелком землетрясении. - А... На скверных грунтах. - Да. И реформа за Коджимой, и здание вокзала, которое пора сносить. Мы подождем, – на нездорово бледном лице политика растянулась кривая усмешка. Он потер руки. - Хочешь сказать, новоизбранный не справится с проблемами, и следующие выборы... - Будут наши! – Асада просиял, точно новогодняя елка, хлопнул меня по плечу. – И как я раньше не догадался: это ведь знак! - Какой знак? Что тебе 39, у тебя температура 39 и 39% голосов? - Я занял второе место, бестолочь, значит, одержу победу во второй гонке, – рассмеялся он. Я невольно улыбнулся, радуясь: приятель наконец-то переключился из режима «все говно» в славный режим энтузиаста. - Решено: напишу об этом книгу, – Асада прихватил ноутбук и принялся разматывать провода, норовя попасть в еду на подносе. – Назову ее... – нахмурился. – «История истинного служения народу и высшим идеалам демократии». - Как бы редактор не переименовал в «Мою борьбу», майн фюрер, – передразнил я, предусмотрительно забирая несостоявшийся ужин. - Ю, помолчи. Набери лучше Неро, пригрози, что в субботу он не отмажется, – властно распорядился Макото. – И сооруди чаю, с лимоном, гвоздикой, имбирем, прочей хренью, такого, чтоб завтра же я был на ногах: мне нужно в мэрию, срочно. - Сердце разорвет, – я покачал головой, заботливо тронув его аристократичное запястье. - Не разорвет. Все, давай, подключай креатив, Ю-кун! - «Я на тебя рассчитываю», – мрачно процитировал я, отозвавшись на немой вопрос Асады четким: – Будет сделано, командир! - Так-то, – он довольно уставился в экран, а я негромко отметил: - Питается чаем и воздухом, – и уже в кухне, колдуя над душистой заваркой, пока мой харизматичный лидер не слышал, повторил агитационный лозунг, убеждаясь: звучит тот все-таки замечательно: – Голосуйте за Асаду, голосуйте за прогресс!

The end

Написано и отредактировано: 01–02.10.2015 г. Минск, Беларусь