irreclaimable

Касса, чек, сдача. Заказ, касса, чек. Смена. Сэхун сбрасывает рабочую рубашку на пыльные коробки, опирается на стену голой спиной и стекает по ней со скрипом. Он трет сонные глаза с осознанием законченного дня. - Не сиди на холодном полу, - говорит Кенсу. – Простынешь. Он складывает свою рабочую форму аккуратно, уже одетый в повседневную одежду, и сразу начинает жевать чизбургер, который взял на кухне, с сочувствием глядя на Сэхуна. Сэхун ничего не отвечает, хотя в какой-то степени благодарен за беспокойство о себе. Не так уж много осталось людей, которых волнует состояние О в эти дни. По дороге домой он пытается дозвониться Чонину. Тот сбрасывает. В который раз. Зайдя в темную узкую прихожую, он так же стекает по стене вниз. Чужая обувь под ним сминается. Он опять трет свое лицо, стягивает портфель и швыряет его в противоположную стену, по которой скользят отраженные огни дремлющего города. Телефон, который он достает оттуда, все же оказывается целым, хотя звук удара был достаточно мощным. Очередная попытка. Безрезультатная. Сэхун пишет сообщением тысячу «прости», но оно не доходит – на счету закончились деньги, при чем, судя по всему, давно. В этот момент сонной вспышкой ему приходит осознание того, что рукоять его «на зло» оказывается еще более острым лезвием. Сэхун обессиленно бьет кулаком в стену ванной, желая видеть под ничего не чувствующими костяшками свое же лицо. Парень заходит в комнату как можно тише, стараясь не разбудить соседа. По пути к кровати он случайно пинает банку из-под пива и тихо ругается, хотя хочет заорать во всю глотку. Дым, выдыхаемый в окно, залетает обратно, наполняя пространство едким туманом. Сэхун кутается в одеяло в надежде случайно передавить себе им ночью артерии. *** Список на отчисление третьекурсников включает в себя всего несколько имен. Среди них О Сэхун видит и свое. Он уже смирился с этим. Придумал себе новое увлечение, вообще-то, псевдо, но это неважно, потому что хотя бы что-то должно было ему выдыхать ядовитый кислород на губы. - Эй, Сэхун, - сочувствующий взгляд Исина. – Все в порядке? - Не думаю, что «в порядке» тут вообще уместно, - откровенно говорит Сэхун. - Тогда, надеюсь, ты БУДЕШЬ в порядке, - отвечает китаец. - Только не надо говорить – все к лучшему, - О качает головой и грустно улыбается. Исин лишь постукивает того по плечу и идет на пару, говоря через спину, что бабл-ти поднимет ему настроение. Сэхун отвечает: «ни-ху-я». Тут поможет лишь что-то покрепче. Он желает, чтобы ему на пути никто больше не попался. Мимо пробегающий декан не смотрит на него. - Уебищный у вас факультет, - бросает О ему в след. На него даже не оборачиваются. *** Заказ. Заказ. Заказ. Заказ. Заказ. Попытка написать что-то связное в сообщении получателю «Чонин». Заказ. Вывод о том, что ни оправдания, ни извинения, кажется, никогда больше не изменят ситуации. В кладовой Сэхун срывается на Криса, настрачивая тому. Крис отвечает, что Сэхун во в с е м виноват лишь сам, а потом начинает исключительно игнорировать. Какой-то там круг по району, испещренному напудренными девочками под ручку с уродливыми мальчиками; воркующие по телефону люди, торопящиеся неизвестно к кому и куда. В этот момент О хочет превратиться даже в сидящую на остановке одинокую женщину, с непонятной искрой в радужках обнимающую свою кожаную сумку. «Меня отчислили», - пишет он Чонину. Сообщение прочитано почти сразу. Ответа нет. Сэхун берет дополнительную смену. На следующий вечер он уже почти решается сообщить родителям о происшествии, перевернувшем его и частично их жизнь. Когда Сэхун выходит из общепита, то замечает за столиком на улице парня в слишком теплой для такой душной ночи ветровке. Он насвистывал какую-то мелодию. - Мы закрылись, вообще-то, - монотонно произносит Сэхун. - А сидеть здесь после закрытия запрещено? – отвечают ему вопросом. У парня очень низкий голос, а когда он поднимается, то еще и габаритами выходит неожиданно превышающими параметры стандартного. Его взгляд, еле проглядываемый в тени, замутнен чем-то неадекватным, а губы сжаты в тонкую полоску. - У тебя все в порядке? - Вот вообще неуместный вопрос, - теперь слышно, что этот парень просто пьян. – Я тут жду эту блядь. Она должна была быть здесь еще час назад. Он берет со стола банку и кидает в мусорный бак с высоты, раздается звон и шорох; мимо на большой скорости проносится мотоцикл, бросая временные вспышки в лицо незнакомца. - Думаю, тебе больше не стоит ждать кого бы там ни было, - говорит О. - Лучше вообще не думай тогда. Сэхун шикает. В этот момент к ним подходят. - Йа, сука, ты где столько шлялась? Низкая, немного полная девушка бормочет что-то в свое оправдание. Ее не слушают, а лишь размахиваются и дают смачную пощечину. Сэхун не любит вообще влезать в такие вещи, но сейчас оставаться безучастным просто не мог. Он в панике закусил нижнюю губу, подрываясь что-нибудь сказать или сделать, когда незнакомец начинает кричать на девчонку, провалившуюся в прострацию. - Йа, слушай, подожди. Может, это и не мое дело, но тебе лучше хотя бы сейчас остановиться. - Да съеби уже. Сэхуна толкают в плечо. Он не может совладать с рефлексами в этот момент, поэтому толкает в ответ. О уже чувствует, как глухо болят его скулы и кулаки. Случайные прохожие разнимают дерущихся. Тело Сэхуна трясется от ярости, захватившей его. В голову ударило садистское удовольствие. В тот момент он не хотел, чтобы оно заканчивалось. *** С красочным фингалом под глазом Сэхун не может идти на работу. Его попросту не пустят. Родители говорят ему ехать домой, когда сами узнают об отчислении. А до дома – 40 минут на общественном транспорте. Сэхун ни капли не желает там появляться в таком виде и при таких обстоятельствах. Вечером ему приходит сообщение от Лухана о том, что его искал какой-то парень «с очень важным делом», поэтому он дал ему адрес О. Сэхун уже представляет, как будет того стирать в порошок, когда встретит, потому что в этом мире слишком большой акцент на электронику, и для начала китаец мог хотя бы просто дать его номер, ну или вообще послать куда подальше. - О… оу. Прости, - говорит ему с порога тот самый парень, которому Сэхун рассек губу и бровь. Выглядит неважно. Сэхун фыркает в сторону. Руки и ноги – скрещены. Он всем своим видом показывает отношение к происходящему. – Я, вообще-то, не хотел, извини. Ты попался под руку, а я был очень пьян и зол. Так что. Вот. Сэхуну протягивают пакет с коробками кимбаба, пульгоги, жареной свинины и закусками. - Думаю, это едят все. - Эм. Спасибо. Сэхун прокашливается и берет пакет. Он некоторое время молча стоит и уже хочет предложить войти, но парень сообщает, что очень торопится. - И меня зовут Чанель, - он протягивает руку. - Сэхун, - О жмет ее. - Всего хорошего, - говорят ему напоследок. Сэхун съедает почти все за один присест и с лопающимся животом заваливается на кровать в сумраке комнаты, освещенной лишь уличным фонарем. Он давно не ел хорошей и, явно, домашней еды. О думает, что этот парень просто не хотел проблем, но Сэхун ему их и не собирался создавать. - Просто принять, - бормочет он себе под нос. *** Сэхун все же едет домой. Проходя мимо квартиры Чонина, он некоторое время мнется возле его двери. Почти нажав на звонок, он опускает руку и уходит. Отец все еще не приехал с работы, что радует Сэхуна. От него с порога он огреб бы по полной. У его матери и сестры, которая, по счастливой случайности, оказывается сейчас тут же, - недовольные лица. На обеденном столе остывает их чай – они увидели Сэхуна, входящим в подъезд и уже ждали у двери. - Что это у тебя под глазом? – сестра выглядит слишком обеспокоенной. Сэхун вместо ответа лишь извиняется. Дождавшись отца, он сообщает всем том, что хочет попробовать поступить на лингвистику на следующий год, а пока что продолжит работать. Отец поджимает губы и говорит, что в таком случае финансировать его он сможет лишь частично. Сэхун почти не расстраивается. В одиннадцать вечера он выходит курить на лестничную площадку. Пепел тихо улетал в темноту кружевных пролетов, когда он струшивал его дрожащими пальцами. К этому пеплу примешивается чей-то сверху. Он оседает на его волосах. Сэхун вытолкнул из себя часть распирающего его смятения. Дверь слева скрипнула. Парень обернулся и увидел лишь стену наигранного равнодушия, за которой все еще пряталась обида. Они молча курят, а Сэхун так и не подбирает слов, уходя раньше. «Сочувствую», - приходит ему сообщение, пока он пытается уснуть. «не стоит. Все уже в полнейшем порядке. Мне не нравилось». «покурим?» Сэхун не знает куда ему деться от невероятного волнения, охватившего мысли и тело. Он делает все слишком быстро и выжидает пару минут до того, как выйти. Чонин уже сидит на ступеньках спиной к нему. Он прокашливается и медленно подходит, зачем-то скорчив из себя разбуженного. - Привет, - Сэхун упирается в стену позади Чонина и закуривает. - Доброй ночи. - Я уже извинился, но этого, наверняка недостаточно. - Забей, - Чонин раздраженно выдыхает дым и тушит сигарету, но продолжает сидеть, глядя на свои скрещенные в замок пальцы. Сэхуну кажется, что Ким невероятно изменился. Или Сэхун стал видеть его другим, или увидел в нем другое. - Я же- - Сэхун осекается, но все же продолжает, - люблю тебя. О спускается на корточки, мнет пальцы. - И я. Тебя. Поэтому. Прекрати извиняться. Я сделаю вид, что… ничего не было. Сэхун не смеет шелохнуться. Они сидят некоторое время, курят еще по одной. Сэхуну все чудится, что дом ему лишь снится. Утром он боится открывать глаза. *** - О. Привет, - Чанель неуверенно улыбается. - Здравствуйте. Ваш заказ, - Сэхун не меняется в выражении. - Двойной бургер, средняя картошка и большой капучино. - Появились мафины с начинкой. Не хотите попробовать? - Когда у тебя конец смены? - Значит, не хотите? Тогда не задерживайте очередь. Сэхун не в курсе причин своих реакций, но с Чанелем дело он иметь вообще не хочет. Тот садится за ближайший к кассам столик к той самой девушке, лицом к нему. Он откровенно на него пялится. Вечером Чанель вновь приходит, уже один. - Кажется, мне придется поселиться здесь, - парень добродушно улыбается. - Вы собираетесь заказывать что-нибудь? – Сэхун раздраженно выдыхает. - Только если тебя. Чанель подмигивает. Сэхун закатывает глаза. Он просит Кенсу подменить его. После О показывает Чанелю кивком головы на заднюю дверь, а сам направляется к черному выходу. - Слушай, - он закуривает. – Я типа принял твои извинения. Теперь, пожалуйста, оставь меня в покое. Более тупых подкатов еще не видел. - Я и не подкатываю. Сэхун тяжело выдыхает. Он смотрит на лицо Чанеля. У него вместо глаз – ожидание, запертое обременением. Сэхун не замечает, как в нем срываются вниз голубоглазые голуби, разбиваются о лестничные пролеты. Чонин остается на самом верху, даже не попытавшись обрезать им крылья. Чанель дует паром на замерзшие руки, засовывает их в карманы. - А что ты делаешь? – спрашивает тогда О. - Пытаюсь начать с тобой общение. Вроде бы. В общем, не с того начал. Я как обычно ведь пьян. Он тупится, смотрит на свои ноги. - Хорошо. Чанель резко поднимает голову. - Можем встретиться после окончания моего рабочего дня. Я отпрошусь раньше. Приходи сюда в 11. Чанель улыбается и показывает ему большой палец. С деревьев у серой трассы в 30 метрах от них с шумом упархивают скопища ворон в пасмурное небо. *** Чанель встречает Сэхуна на улице с бьющимся друг о друга стеклом в пакете. Когда, уже в квартире, он достает бутылки – это оказывается кола и лимонад. - Принес нам выпить, - Чанель улыбается одним уголком губ и слегка светящимися глазами. - Предпочту кофе, - говорит Сэхун. Он кидает в прозрачную кружку две ложки растворимого. - Может, и ты будешь? - Нет, спасибо, - тогда Чанель срывает крышку шипящей колы. – У тебя можно курить? О пожимает плечами, мол, без проблем, и ставит перед ним на стол без скатерти замусоленное прозрачное блюдце. - Что с девушкой? - Ну. Она охреневшая в последнее время. Вечно находит тысячу причин, чтобы свалить. Не нравится мне эта тенденция. Но это неважно. Сэхун ничего не отвечает, только думает о том, что этот парень возомнил о себе через чур много. Он не думает о том, зачем согласился на вот это все. - Почему ты хмурый все время? - Слишком много проблем на раз пришлось, - «одна из них – ты, хотя почти ничего ЕЩЕ не сделал». - Ну это нормально. Такое бывает. В такие моменты нужно хорошо отсыпаться и много пить – не заметишь, как из амплитуды стресса перейдешь к амплитуде «все расставилось по полочкам». Хотя и не всегда помогает. Кому как. Мне помогает безоговорочно, во всяком случае. - Нет, не думаю. Но спасибо за совет. - И все же. Я как знал. Оказывается, что он еще не все достал из пакета. Чанель тянется к нему и выуживает оттуда две бутылки соджу. - Будни соскребаются ножом с поверхности мозга, - прерывает тишину Чанель, уже потягивая алкоголь. – Поэтому каждое мгновение - важное. Сердечный толчок, умерщвление и рождение новой-старой клетки. Понимаешь? - Ты всегда философствуешь, когда пьян? - Всегда – я пьян. А философствую лишь с теми, кто располагает к себе. Сэхун подпирает подбородок рукой и вертит закрытую зеленую блестящую бутылку в руках. Он возвращает брови в свое привычное положение – нахмуренное. Просто так его не споить, потому что даже после литра доброго коньяка по нему трудно сказать – были ли это, действительно, сорок градусов, а не подкрашенная водичка. Выпивать сейчас было бессмысленно. - Я – избранный? Или тебя легко расположить? - Не совсем. Думаю, ты просто особенный. Давно я не видел неравнодушных к происходящему вокруг них людей, - Чанель шмыгает носом. - То есть – ты признаешь аморальность своих поступков по отношению к своей девушке? - Опять не совсем. Иногда это необходимо, окей? - Ты почти напомнил мне Чинаски, - переводит тему Сэхун. Чанель лишь негодующе вскидывает брови. - Не знаю такого хрена. Но судя по всему, это какой-нибудь ебанутый писака-пьянчужка. Чанель кидает непотушенную сигарету в блюдце. Телефон Сэхуна молчит даже на отправленные сообщения. *** После того вечера Чанель не появлялся. Сэхун на выходных едет домой, предупреждая об этом Чонина. Пока автобус везет его в направлении окраин, в душе О поселяется тревога. С остановки по направлению к дому он практически бежит. В этот раз ему не страшно нажать на звонок. Чонин – сонный и растрепанный, с припухшими синяками под глазами открывает ему дверь. - Почему ты не отвечал на сообщения и звонки? – спрашивает Сэхун и сразу шагает в квартиру. Чонин, копаясь, закрывает за ним дверь. - Я забыл телефон у друга. - И ты не мог забрать его или хоть как-то со мной связаться за эти три дня? – Сэхун сплевывает слова. - А должен был? – раздраженно или устало произносит Чонин. Он не смотрит на Сэхуна. - Блять, да что с тобой? – кричит О. – Мы с тобой, кажется, все прояснили. - Успокойся, Сэхун. После такого отношение прежним не станет. Особенно первое время. Ты безответственный. Более безответственный, чем я. Ты теперь, надеюсь, понимаешь, каково это, когда на тебя кладут большой и толстый? Сэхун не находится с ответом и ловит воздух ртом, как рыба. Он треплет волосы, не зная, что и делать. Сердце бьется в стеклянном кубе непонимания, отвергая ситуацию. Чонин не поменялся, но его уставшие глаза смотрят совсем по-другому. Сэхун хочет, чтобы с ним были честным до костей в тот момент, когда сам не может быть таким. Даже перед самим собой. О уходит. От Чонина его всегда приятно штормило. В этот раз тошнота подступала мерзкими толчками. Ему казалось, что он выдохся от этой ситуации. Сэхун не хотел, чтобы все так обернулось. Он хотел как лучше, как это обычно и бывает. Когда-то О решал свои душевные конфликты и упустил момент, пока разбитого Чонина утешил кто-то другой. *** Чанель заявляется неожиданно на выходных. У него за спиной массивный рюкзак. Все, что он сказал: - Собирайся! Мы идем в горы, - с бешенным огнем энтузиазма в глазах. Сэхун даже ничего не отвечает, а лишь смотрит с пару минут на него совершенно ничего не выражающими глазами, и потом просто делает то, что ему сказали. Чанель проходит на кухню и кричит оттуда, чтобы Сэхун захватил с собой что-нибудь теплое, так как вершина уже запорошена снегом. - А мы что ли на самую вершину? - Нет. Но ночью даже на высоте 2 тысяч уже очень холодно. - Ночью? Угу. Сэхун продолжил искать свою теплую куртку. Они выехали за город на машине Чанеля. Он оставил ее на парковке магазина в небольшом городке. Гора все еще находилась достаточно далеко. Чанель достал из багажника снаряжение в виде палатки и спальных мешков, которые он вручил Сэхуну со словами: «Мы на одну ночь, не беспокойся. Ты не пожалеешь». Сэхун как обычно промолчал. Лес находился совсем близко. Хвойные деревья тускло зеленели в хмурых предвечерних цветах, а листовые уже практически обронили все листья. Чанель тоже молчал, пока они не подошли к маленькой тропинке, вытоптанной в глубину леса. Он сказал, что они пойдут не по асфальтированной дороге, мол и народу не встретят, и быстрее поднимутся. - Я, кстати, погуглил того чувака. Он, вроде как, автобиографичный персонаж. Мне кажется, ты прав насчет нашей схожести за тем исключением, что я вовсе не писатель и даже вряд ли творческая личность. Я всего лишь распиздяй, которого вряд ли чем-то заинтересуешь в этой жизни. Меня вообще тоже поперли из универа. Теперь работаю- - Откуда ты узнал, что меня поперли? – перебил его Сэхун, который уже начал задыхаться. Начался резкий подъем. Под ногами жестко сминался тонкий слой размолотой листвы и хвои. Он уцепился за дерево и остановился. - Я болтал с Луханом. - А я уже подумал – ты сталкер. - Ладно. Давай еще немного и сделаем остановку. Вон на том камне. Чанель показал в гущу далеких кустарников, в которых виднелся кусок белой скалы, выглядящий очень удобным для временного привала. До точки остановки оказалось гораздо труднее добраться, чем проделать весь предыдущий путь. Чай в кружках остывал довольно быстро. - Эй, ты так весь чай выдуешь. У нас еще дорога назад, - говорит Чанель, когда замечает, что Сэхун пьет уже третью чашку. - И ты не взял бухлишко? - Вообще-то, не взял. Тут такие виды, что они опьянят тебя как никогда. Ты же здесь не был? - Нет. - Тогда давай быстрее. Уже темнеет, и сегодня обещали туман в этих местах. Красивый закат мы вряд ли увидим. Но, может, рассвет будет лучше. По пути от усталости Сэхун начал возмущаться о том, что они могли бы взбираться на не такую высокую гору, да еще и в Сеуле, на что Чанель сказал, что это «окультуренная хуета для туристов» и рассказал про храм. - Такого ты не увидишь там, - обернувшись и тяжело дыша говорит он. Его лицо накрывает тень бейсболки, а в ухе на мгновение тускло вспыхивает блеск таназита. Сэхун определил породу только благодаря тому, что в детстве любил листать энциклопедии, а раздел драгоценных камней особенно сильно отпечатал свои прекрасные картинки и буквы в его голове. - В этом ручье, - показал на маленький источник Чанель, - кристально чистая вода. По крайне мере в сравнении с городской. Сейчас ничего чистого не осталось. Он достал маленькую пустую бутылку и прислонил к камням, а потом предложил Сэхуну попробовать. Эта вода была вкуснее любой другой, и он выпил ее всю за раз. Они начали рассказывать друг другу самые странные, даже аномальные, вещи, происходившие в их жизни. У Сэхуна побежали мурашки от этих разговоров. Через сотню бесконечных метров ввысь ему, конечно же, приспичило в туалет. Пейзаж уже изменился: скалы, кустарники и редкие низкие деревья, которые чернели своими голыми ветками. За их спинами – далекое подножье и город, который уже начал затягиваться серым туманом. Сумерки сгущались очень быстро. Они, наконец-то добрались до одного из уровней асфальтированной дороги. Чанель предупредил, чтобы Сэхун не уходил далеко, и кинул ему пачку салфеток, а сам уселся в ожидании на землю в позу лотоса. Через пару минут О, запыхавшись, бежал назад. Он громко матерился, но так и не рассказал, что произошло. Чанель не стал допытываться. - Где-то через сто метров мы доберемся до храма. Только лучше зайти в него с утра. Уже темно. Так что пошли другой тропинкой. Будет быстрее. Они сошли с дороги не повороте на узкую, еле заметную тропинку. Уже совсем стемнело. Вновь начавшийся лес был освещен лишь слабой луной. На пути часто попадались странно изогнутые деревья. Сэхуну в голову только и приходило сравнение с мученицами, которых приковали к земле. Он озвучил свои мысли, - покров ночи заставлял откровенность вырываться наружу. Пока они не вышли на дорогу, над которой покров из ветвей раскрыл свои объятия, он часто бормотал всплывающие в голове фразочки. - Я бы на твоем месте это записывал, - говорит Чанель. Сухая трава била по их ногам. Пак достал из портфеля свитер, снял куртку и надел его. Сэхун сделал то же самое, потому что начал замерзать. На пике поросшей скалы они остановились. Чанель сказал, что дальше идти смысла нет - там слишком холодно и нужна термо-одежда, иначе они не вернутся без обморожений. Города видно не было вообще: разорванные облака, сливающие его с горизонтом. Он был подсвечен оранжевыми огнями автострад. - Мы будто поднялись над адовым пеклом, - произнес Сэхун, пока Чанель доставал сигарету и закуривал. Кроме невероятного прилива сил он не чувствовал вообще ничего. У него в теле что-то загоралось вспышками этих дорог. – Мне кажется, что в меня дохнули всю их жизнь. - Наверное, сюда и стекается энергия городов. Это величественная энергия. Здесь начинают учиться любить и ощущать настоящее. 2. Огонь спросил у Сэхуна, ограничивает ли он себя непониманием стандартных норм морали, или его сознание настолько расширилось, что он уже не может придерживаться нейтралитета, ведь пленка готова лопнуть. О молчал. Огонь пустил искры в небесную темноту и задал другой вопрос: не сходит ли он с ума от того, как много знает об этом мире. Сэхун продолжал молчать, но его рот начал шевелиться без его разрешения. Он сухо шелестел о том, что не понимает, зачем останавливаться, потому что забыл, в чем была изначальная суть его рождения; ему хочется вспомнить и научиться рассказывать об этом. Огонь сказал, что он сводит себя с ума. Сэхун сказал, что ему нравится лететь с высоты и рассматривать каждый слой земной коры даже на скорости 500 км/ч, а это даже не максимально возможная. - Ты все равно не успеешь коснуться, - прошуршал Огонь. Сэхун открыл глаза. Ветер задергал полотно палатки. Сэхун вытащил руку из теплого спальника на холодный воздух и нащупал в портфеле телефон. Яркий свет цивилизации ударил в глаза. Еще не было трех утра. О больше не смог заснуть. У него под ухом тихо сопел Чанель. Костер больше не создавал теней и не трещал, зато у О заурчал живот. Он так и не поел, пока Пак перед ним уминал за обе щеки овсяную кашу. Он опять полез в портфель уже за печеньем. Ванильно-шоколадный аромат заполнил пространство. От шелеста и хруста Чанель даже не пошевелился, а его дыхание не изменилось. Оставшееся время до звонка будильника Пака он читал. - Это охуеть! – забасил Чанель. Его гортанный голос прошибал голову Сэхуна насквозь. Капюшон ватной куртки помогал смягчать звуки. Кучевые облака захватили рубелитовое небо; жидкий туман по-прежнему скрывал город. Он был белым, призрачным и мягким, даже теплым с виду, хотя из ртов людей валили клубы пара. Розовое солнце почти делало их фиолетовыми - Как нужно далеко убежать, чтобы его больше не было видно? – только и сказал Сэхун. Чанель почти спросил, от чего или кого хочет бежать тот. Сэхун бы растерялся, но ответил, что, наверное, в большей степени от самого себя. Когда они все же подошли к храму, находящемуся примерно в полтора тысячах метров над уровнем моря, то попали в густой туман. Постройка выглядела почти призрачной и парящей. На самом деле храм был небольшим, но грандиозным: старый и тем самым замечательный он стоял в нелюдимом местечке; скрывался в тени густых крон летом и прятался в спускающихся на землю облаках с приближением зимы. Это буддийский храм. Самантабхадра совершенно голая: ни цветов, ни подношений – лишь пустые чашки вокруг. В лампах свечи почти потухли. Они создают довольно тухлый свет, в котором подсвечивается позолота будды. В зале стоит тихий напряженный гул, похожий на электрический. Сэхун думает, что это его галлюцинации, спровоцированные мистической атмосферой. Чанель садится на колени перед статуей и начинает по очереди доставать из рюкзака подношения. Сэхун плохо знаком с процедурами подношений в буддизме: его родители – католики, которые даже почти не ходят в церковь. Они не посвящали сына в суть ни одной из религий. Сэхун считает себя законченным атеистом. Практически монотонный голос Чанеля и сам процесс завораживают О так, что он хочет повторить свой опыт с медитациями. И еще, он бы остался здесь на всю жизнь. Спускались они по асфальтированной дороге. Лес мягко напирал на них, а городские алтари почти растворили туман. Они отсюда вовсе не выглядят величественными, цепляющимися за небосвод и режущими его на кресты. *** Наверное, Сэхун понял. Узнал. Это пришло к нему утром. Он так и не смог удалить Чонина из своей телефонной книги, но сумел принять факты и отпустить их. О был все еще пьян. Бесконечное буро-зеленое горное покрытие, которое кусало грязную реку, превращенную в канал, проецировалось тенями в пространство перед ним. Оно сверкало на потолке, делило его на части. Он почти ощущал, что один в комнате. Нет. На всей планете. В этот раз Чанель пришел за ним в 9 утра, разглагольствуя о том, как прекрасны птицы, в особенности полудикие голуби, на которых они пойдут смотреть. Сэхун как обычно не возражал. Чанель повел его к берегу реки. Они шли долго, пока не достигли района среднего класса. - Тут уже почти нет ничего настоящего, но есть то, что выглядит почти живым. Они свернули к дворовым гаражам. Сэхун еще издалека заметил стайки птиц, облепивших провода. Они перепархивали с места на место и ворковали. Когда перед Сэхуном предстало высокое заброшенное здание, то он очень удивился. За всю свою жизнь парень не видел здесь ни одного такого. И постройка выглядела куда лучше, чем самые прекрасные творения гениальных архитекторов этого города. Чанель посмотрел на выражение лица Сэхуна и усмехнулся. Наверное, он думал о том, какой этот парень инкубаторный. О, казалось, ничего не видел в этой жизни. Как только они вышли на крышу, голуби сразу вспархивают к небу, но почти так же быстро возвращаются на место, сделав круги. Они – белые, серые и розовые – смешиваются в пятна, разбросанные по ржавым прутьям и перекладинам, из которых состоит одна из коробок. Очевидно, их подкармливают, оттого они все еще здесь. Чанель достает из кармана широких спортивных штанов упаковку сырых семечек, а из другого - булку, которую кидает Сэхуну. Они подходят ближе мимо дыры в бетоне, вокруг которой, видимо, остатки ограды. Внутри - такие же жалкие остатки прутьев. О долго вглядывается внутрь. Там совсем темно. - Похоже на приют для наркоманов и бездомных. Почему его все еще не снесли? - говорит Сэхун. - Тут живут прекрасные птицы. У них тогда не будет места, куда они смогут вернуться. Голуби с шумом слетаются и сметают брошенное. Они голодные. Вид с крыши невероятно странный: гора и пепельные дома, разбросанные на одной из ее сторон, как крошки на бетоне под их ногами. Постройки залиты градиентом, падающим с небесного водоема И О знает, что с Чанелем что-то не то. Он явился частицей все еще не открытого им хаоса. О почти достал его из шкатулки. Они не сказали сегодня друг другу почти ничего из того, что могло бы стать ключами. Ключи нашлись сами. Они благодарно выпадали из клювов птиц, пока те сметали еду. *** Пьяный взгляд Чондэ останавливается на Сэхуне. У парня острейшие скулы, а брови заломлены всегда так, что его хочется обнять. Его романтично называют «Пьеро» в кругу своих. Невероятные уголки губ не делают его улыбку более похожей на ту, которой улыбаются от счастья. Сэхун прячет глаза, отвернувшись в окно. Его ступни автоматически соприкасаются для того, чтобы тот начал нервно тереть их друг о друга. Он все еще ощущает на себе беглые взгляды. Собственно, "свой круг" состоит из Чанеля, Сюмина, Кристал и Джессики. Последние являлись друг другу сестрами. В компанию затерся еще и Бэкхен. Он встречался с ними в качестве исключения в его разбитых буднями днях. Все до единого здесь боялись стать такими же. И Бэкхен об этом знал. Но его линия безвозвратно сомкнулась на себе. Чанель достает гитару из чехла за кроватью и бьет по струнам. она оказывается расстроенной. Он снимает свою бардовую толстовку, кидает на спинку стула рядом и пытается настроить инструмент. Сэхун уже знает, что сыграет на ней. Он сыграет, даже если ему не предложат. Джессика достает сигарету и закуривает. У нее невероятно длинные и красивые кисти рук. Сэхун невольно фокусирует свое внимание на ее действиях. - Ну что, ребятки, - говорит Чондэ, открывая холодильник и заглядывая в него. Он заставлен алкоголем, и лишь на боковой полке ютятся остатки ламинарий, размазанных по стенкам банки. - Кому что? Выбор велик. Даже есть соджу, но сами понимаете: градус, все дела. Советую начать с него. Они начинают играть в кон-кон-чхиль-пан после того, как несколько бутылок умещается в центре импровизированного стола на ковре. Чанелю не удается остаться в стороне и создавать музыкальный фон минорными переборами. Вместо этого включается тихий джаз на колонках, а Чондэ пинает усаживающегося на пол Чанеля в бок за попытку слиться, аргументируя это тем, чтобы он радовался, что игра не на избиение лузера. - Думаю, должен радоваться именно ты, Чондэ, - Чанель скалится. – Мои пинки вам было бы не пережить. Своим присутствием замечательные дамы спасли твои почки. Сэхун берет роль вечного неудачника на себя. Алкоголь на голодный желудок действует жестче. В итоге они устраивают перекур, после которого к штрафному прибавлялись и тумаки. Сэхун быстро вошел в раж, потому что избитым ему хотелось быть меньше. Чондэ, действительно, схлопотал от Чанеля. Уже, будучи все же опьяненным, Сэхун отправляется в туалет. Выйдя, он попадает на кухню. За столом сидел Чондэ, который вел увлеченную переписку, тыкая в экран пьяными пальцами. Он поднял голову, как только Сэхун подошел. - Хэй, не хочешь есть? У меня, правда, из еды только рамен. Хочешь что-то другое? - Шоколадный коктейль. - Можем быстро сбегать за ним, - говорят они одновременно. Чондэ показывает в него пальцем, хитро щурясь, а-ля, да ты читаешь мои мысли. Они заворачиваются в куртки и, ничего никому не говоря, выходят. Уже порядочно удалившись от дома, Чондэ спрашивает в общей переписке – не нужно ли кому-нибудь чего-нибудь купить. Их ругают за самовольство, но заказы выдвигают. Благодаря луне фонари, кажется, вовсе не нужны сегодня. Морозный воздух съедает перегарный пар, пока Чондэ и Сэхун ведут увлеченную беседу. Для Сэхуна первый кажется довольно интересным собеседником. С первых слов у них обнаруживается куча общих интересов: музыка, режиссеры, писатели. Морозный воздух выветривает туман из головы, и они болтают на перебой до самой квартиры, не замолкая. Как только на стол они кладут пакет, все сразу разбирают продукты: фрукты, сыр, мороженое. Чондэ делает кофе с коньяком и сливками, а Сэхун берет покинутую всеми гитару. Акустика – Гибсон, - оценивает он про себя. - I just wanna be your dog! - начинает он без вступления. Комната окончательно заполняется сигаретным дымом, запахом кофе и алкоголя. Бэкхен шумит, подпевая и барабаня по кофейному столику. Кристал скидывает рубашку, оставаясь в одной черной майке, и присоединяется к Бэкхену. Во время вакханалии Чондэ вырывает Сэхуна в темную кухню, освещаемую лишь светом из-за занавески, состоящей из стеклянных камешков на нитках. Тот с радостью следует за ним. Чондэ прижимает его к холодильнику, который жалостливо покачивается. Он целует Сэхуна сначала в щеку, тормозя порыв, но тот притягивает его за шею к своим губам. Чондэ обнимает его за поясницу, перемещая ладони немного ниже, на бедра, и начинает исцеловывать его шею, кусая за ключицу. Руки Сэхуна заползают за шиворот трикотажной футболки Чондэ, а потом он задирает ее и вовсе, дергая за ремень бедра того ближе к себе. Чондэ судорожно выдыхает при столкновении. Они не замечают звука сталкивающихся друг с другом стекляшек в первый раз, но Сэхун замечает удаляющуюся спину Чанеля во второй раз. Он отодвигает Чондэ за плечи со словами о том, чтобы тот подождал, но через секунду забивает. *** Чанель приходит к Чондэ сразу после работы. Сегодня в поликлинике было очень шумно, суетливо, а его гоняли как мячик туда-сюда, поэтому расстояние между его бровями сильно сокращается. Он уже успел выпить две бутылки пива по пути. Как только Чондэ открывает дверь, он задает ему вопрос: - Как думаешь, было ли ошибкой приводить Сэхуна на вписку? Чондэ теряется. - Я думаю – да. Ты его трахнул, не так ли? - Я его не трахал. - Неважно, кто кому дрочил. Который раз ты так поступаешь? Сука. Чанель бьет кулаком в дверной косяк. Он говорит, что теперь точно «не забудет» о произошедшем. Чанель делает круг, отправляясь мимо общепита, в котором работает Сэхун. Он не собирается изначально заходить туда, но не выдерживает. Парень становится в длинную очередь к одной из касс. Как только он достигает своей очереди, то понимает, что хочет сейчас ударить моментально напрягшегося Сэхуна. Он почти делает это, сдавливая кулак в кармане джинсов. - Двойной эспрессо на вынос, - только и говорит Чанель. - С вас две тысячи двести вон. Чанель уходит, не дождавшись заказа.