The Crow

Ветер в угольных волосах и грязь на матово-белой коже. Слипшиеся от жидкого месива пряди нагло лезут в лицо и глаза. Он ничего не видит и не слышит. В ушах один белый шум, и лишь ливень отбивает бешеный ритм где-то в глубинах подсознания.  С координацией пока совсем туго, и он, поскользнувшись, падает на колени, глотая прелую сладковатую землю. Падает, чтобы встать, стянуть драную куртку и отшвырнуть прочь.  Земля растекается под ногами, заливается в тонкие кроссовки, он тонет в вязких глинистых лужах, но продолжает идти, хватаясь за всё подряд — только бы выстоять. Бен не знает, где он, кто он, зачем он здесь. Мысли в голове спутаны, будто нитки кукловода. Удивительно, что он вообще сохранил способность думать. Сердце разрывается бешеным драм-соло, и Бен останавливается, прижимаясь спиной к холодной кирпичной стене. Отдышаться, ему просто нужно отдышаться, чтобы хоть как-то понять, придумать, что будет дальше, и побороть клокочущую в горле жажду мести.  Жажду чего?.. Острые лопатки больно упираются в шероховатую кладку, голова безвольно запрокидывается. Бен постепенно выравнивает к чёрту сбившееся дыхание.  Неожиданно для себя Варон замечает слёзы — точно собственные — на перепачканных щеках. Нет, он не плачет. Кажется, он давно разучился плакать. Вода сама течёт из его глаз. Отчего — ему остаётся только догадываться. Как и догадываться о том, почему его распирает от жгучей ненависти. К кому — тоже неясно. Ясно лишь то, что чувство это сейчас сильнее любых других.  Мысленно он готов даже на убийство. Сколько сдохнет людей — один или десять — его сейчас не волновало. Кое-кто обязан получить по заслугам. Тень, чернеющая на стене напротив, содрогается в беззвучном приступе смеха и шепчет что-то злорадное. Don't talk of worlds that never were The end is all that's ever true There's nothing you can ever say Nothing you can ever do... Громкое карканье и шелест крыльев бесцеремонно врываются и распугивают копошащиеся мысли. Ворон, склонив блестящую голову, пристально смотрит на него, разбитого и сломленного, с мусорного бака. Ты поможешь ему, вестник неудач? Докажешь, что этот дождь не будет идти вечно? И что этот конец — не его конец? Ворон каркает снова, будто призывая Бена откликнуться. И, убедившись, что его зов не остался незамеченным, взмывает в воздух, увлекая Варона в тёмные ночные глубины.  И Бен бежит. Стремглав, не разбирая дороги. Куда — известно только проводнику, парящему в чёрном, как его оперение, небе. Адреналин душит, лупит в виски, когда Бен перепрыгивает с одной крыши на другую, не чувствуя боли, ровно как и усталости. Он неуязвим, и от этого почему-то хочется гомерически хохотать прямо в лицо нарастающему дождю.  Он наслаждается свободой, витающей в сыром воздухе. И прыгает с мысленно построенного обрыва в эту зияющую пустоту.  А потом просыпается.  Больше нет этого смрадного запаха, нет грязи, заполняющей улицы. И дождь больше не льёт. Только мерное тиканье часов, бубнёж включённого на ноутбуке фильма и громкое чавканье где-то над ухом. Бен резко распахивает глаза и понимает, что он, слава богу, у себя дома. Промокший до нитки, взъерошенный и изрядно помятый, но зато дома. И, если ему не изменяет память, рядом лежит Ари, занятый просмотром очередного фильма. Он ощущает тепло вздымающейся груди под мокрой щекой и тяжесть ладони на своей макушке и шумно выдыхает. Да. Всё в порядке. Никаких кладбищ и воронов.  — Фига тебя с фильма унесло, — Ари хмыкает и размазывает — какую по счёту? — капельку по щеке Варона. — Ты весь горишь. Нагибается и целует в лоб. Температуру меряет, как же.  — Ничего страшного, бывает, — отмахивается Бен, пряча взгляд. Не доводилось ему ещё просыпаться в таком состоянии при посторонних. Стыдно. Так стыдно, что хочется сквозь землю провалиться, лишь бы Койвунен не видел его таким. — Ты на воронёнка похож, когда испуган. Это так забавно и странно, будто вовсе не ты, — пробормотал тот, комкая свободной рукой доеденную пачку чипсов и кидая её куда-то на пол. Это просто мысли вслух. Не слишком громко, но и не слишком тихо. Так, чтобы наверняка услышали. А что, очень даже оригинально. «Воронёнок». Ха. Даже виды видавшая Хета вряд ли додумалась бы. Не будь Бен сейчас в таком крайне неловком положении, хмыкнул бы недовольно.  Вместо этого он едва слышно всхлипывает и как будто случайно тычется носом в ямочку между ключиц.  — Не нравится мне это твоё поведение. Я за градусником схожу. Ты, по ходу дела, заразу подцепил. — Стой, — хватает за руку, не давая подняться да и вообще вырваться. — Слушай, ты пугаешь меня, — Ари захлопывает крышку ноутбука и, обречённо вздохнув, откладывает его в сторону. Мысленно он уже похоронил часть своих нервов, ибо Бен с высокой температурой иногда вытворял те ещё чудеса на виражах. Гитарист, помедлив, чуть ослабляет хватку: всё равно Койвунену бежать-то особо некуда. Не оставит же он этого «варонёнка» одного в таком состоянии. Как говорится, не в службу, а в дружбу. Перед глазами проносятся обрывки сна. Теперь — нереалистичные и смазанные, как разлитая по бумаге акварель. Выкинуть бы всю эту муть из головы. В следующее мгновение Варон наваливается на вокалиста сверху, вдавливая его, тонкого, словно тростник, в кровать. — Ты... Будешь моей Шелли? — еле слышно срывается с сухих губ. Воистину вороний прищур встречается с широко распахнутыми глазами уже не мальчишки. А потом Бен целует Ари.