«Любовь не склеить ни временем, ни извинениями. Она разбита — её не собрать».
Как быстротечно время. Казалось, что ещё вчера Люси была влюблена в мальчишку с соседней улицы, а сейчас она с натянутой улыбкой на лице читает записку дочери, в котором малышка признаётся в чувствах мальчишке с соседней улицы. «Не повторяй ошибок матери», — так хочется сказать, но вместо этого дрожащий голос отвечает: «Ты молодец, родная», а на глазах застывают капельки слёз, улыбка едва ли держится на побледневшем лице. А дочка, не заметив состояния матери, забирает записку и в припрыжку уносится в соседнюю комнату. Люси, сдерживая отчаянный вопль в горле, присядет в махровое кресло и, подперев голову рукой, позволит воспоминаниям о своей розовой подростковой поре ожить в мыслях — поре дневников и секретов, самодельных игрушек и всё ещё детских духов. И пора головокружительной влюблённости в мальчишку с соседней улицы.«Если разбили чью-то любовь, не пытайтесь подобрать осколки… Ведь их много…»
К девятнадцати годам дневники были разорваны, секреты стали явью, игрушки были отданы в приют, а нежный запах детских духов сменился грубым запахом сигарет, которые Люси выкуривала по две шутки каждый вечер, заливаясь слезами. И возвращаясь с балкона в комнату, Люси садилась на диван, хваталась за лоб и твердила всего одно имя… Имя мальчишки с соседней улицы.«Разбиваясь, любовь имеет свойство впиваться осколками в сердце, оставляя кровоточащие раны».
В двадцать один, Люси, приходя на пары, зарывалась носом в многочисленные тетради, где на каждой странице мелькало имя мальчишки с соседней улицы. Она часто плакала, а на вопросы друзей всё ли в порядке, Люси отвечала одно: «Всё хорошо, просто соринка в глаз попала». Возвращаясь домой из университета, Люси смерчем влетала в дом, поднималась по лестнице и, не отвечая на расспросы матери, запиралась в комнате, чтобы она не видела отёкшие от слёз глаза дочери.«Время не лечит. Оно делает только больней».
Время шло, ценности менялись. Менялась жизнь, менялись люди. Менялся город. Всё менялось. Только вот имя мальчишки с соседней улицы оставалось в памяти. В двадцать пять лет, Люси последний раз произнесла имя: «Стинг», имя мальчишки с соседней улицы — просто поняла, что надо жить дальше. Тетради с его именем были сожжены. Через полгода ей на встречу пришло новое счастье по имени Нацу, по крайней мере, Люси на это надеялась, но она всего лишь обманывала себя, в тайне твердя под нос имя мальчишки с соседней улицы.«Снимать с носа розовые очки нужно в детстве, когда ещё любовь не разбита».
Люси бы не сказала, что несчастлива с Нацу. Ей приятны поцелуи новоиспечённого мужа, горячие объятия и тихий шёпот об их будущем, но всё равно в тот момент Люси вспоминала Стинга, представляла, что он мог бы также шептать ей на ушко.«У любви нету срока годности — она не испортится и её нельзя просто выкинуть в мусорное ведро».
Жизнь, о которой говорил Нацу, оказалась не такой уж и хорошей. Счета за квартиру, ипотека, кредит… Целые сутки за скучным серым столом перед компьютером. Час в пробке, надеясь вернуться домой пораньше. Возвращаясь домой, Люси с громким грохотом клала ключи на комод в прихожей квартиры, выкладывала из сумки банковские счета и проходила в пустую тёмную квартиру, садилась на диван, закрывала лицо руками и тихо рыдала, представляя другую жизнь, с мальчишкой с соседней улицы.«Любовь — не спасение. Любовь — это яд».
К двадцати семи годам у Люси родилась дочь. Она была счастлива. И Нацу был счастлив. Но радость омрачало что-то… Кажется имя мальчишки с соседней улицы.«Разбивая любовь, живите дальше, настоящим».
А к тридцати Люси начинала остывать к Стингу, если бы… Если бы не встретила его вчера. Он, всё такой же блондин с взъерошенными волосами и пронзающими голубыми глазами, шрамом над бровью и с серьгой в одном ухе. Он всё такой же мальчишка с соседней улицы, но жизнь уже построена и ничего не изменить, пускай Стинг и попытался склеить любовь, которую нечаянно разбил…«Не делайте ошибок, разбивая чью-то любовь. А вдруг она взаимна? Но поймёте Вы это, когда исправлять что-либо будет уже поздно…»