Вне времени

Наполеон готовит пасту. И когда Илья этим же вечером ест, от масла у него блестят губы. И это выглядит пошло и так же вкусно, что Наполеон не сдерживается и целует прямо на глазах у Габи. Она тактично кашляет, Наполеон не обращает на нее внимания, Илья мычит, хочет отстраниться и что-то сказать, но ему не дают. Габи уходит, и как только хлопает входная дверь, Наполеона срывает. Он смахивает тарелки и толкает Илью на стол. Брать его не в темноте спальни, а на светлой кухне, с раскрытым в летнюю жару окном развратно и от того еще более возбуждающе. У них обоих в жилах уже не кровь – огонь, раскаленная магма. Илья стонет, когда Наполеон впивается в его шею. Он не целует, он кусает, оставляя свои метки по всему телу. Шея, ключицы, грудь, живот, ноги, спина - все тело Ильи утром будет в отметинах – и эта мысль такая сладка, как соус, что Наполеон слизывает с его тела. Илья стонет и закрывает глаза в попытке отстраниться, скрыться. Наполеон не позволяет. Он держит руки Ильи в своих, пока входит в него, мягкого, растянутого с прошлой ночи. Наполеон хочет сделать более грязным, растянутым, возбужденным, развратным, доступным для себя. Хочет услышать его просьбы. Илья просит редко, но когда это случается, он умоляет, не громко, в полубреду, покорный и жаждущий, чем вводит Наполеона в транс. Заставляет забыть обо всем и всех, о тех, кто были, и кого никогда не будет, Илья об этом позаботился. Сам того не осознавая, против своей же воли он привязал к себе Наполеона так крепко, что не оторвать. Это крепче приказа, закона или долга. Это другое. Это не страсть, не любовь. Это жажда. Взаимная жажда обладания. Как Наполеон хочет взять, так Илья хочет отдать. Они берут и дарят поровну. Когда стол начинает скрипеть слишком сильно, Наполеон останавливается. Он тянет Илью на холодный пол и это даже хорошо, что он холодный, но почему Наполеон забывает, когда Илья опускается сверху, обхватывая своими бедрами бедра Наполеона. Илья двигается медленно, он смакует ощущения. Хочется быстрее и не только ему, но Илья не торопится, он берет от этой ночи все и заставляет Наполеона дать ему это все. И тот дает, не двигается на встречу, позволяя Илье задавать темп, и наслаждается открывшимся зрелищем. Наполеон руками прослеживает тело Ильи – мускулы, мышцы, кости, органы, убеждаясь, что он здесь. Руками он делает Илье комплимент, восхваляет его, боготворит. Но когда Илья от удовольствия снова закрывает глаза, Наполеон подкидывает бедра, ускоряет движения и сильнее сжимает пальцы на его теле. Нельзя чтобы он забывал о нем. Илья шипит, но терпит, ему нравятся эти вспышки, не ревности, но собственничества, когда Наполеон теряет контроль. Это не как у Ильи, не так демонстративно и менее разрушительно для обстановки, но не для людей. Наполеон становится грубым, злым, психом в костюме с иголочки, но Илье это нравится. Он принимает его злость как подарок с должным удовольствием, сильнее прогибаясь в спине, принимая больше, глубже. Хотя куда? Но нужно больше, сильнее, еще немного. К себе Илья не притрагивается. Нельзя. Наполеон перехватывает руки Ильи у него за спиной и сам ласкает его, рвано, яростно, но правильно и это помогает Илье перейти за грань. Его выгибает от этой вспышки, такой белой, такой яркой и абсолютно оглушающей. Он чувствует, как Наполеон следует за ним и это продлевает отголоски оргазма на кажущиеся бесконечными секунды. Они склоняются друг к другу. Дыхание, еще частое, смешивается, сердца бьются, ужасно громко и все мышцы кажутся неповоротливыми, вялыми. Надо встать и перейти в спальню, но не сейчас. «Чуть позже». - Думает Илья. Наполеон проводит ладонью вдоль его спины. Ветер, что дует с окна, уже остудил их и теперь морозит, но Наполеон дает им еще пару секунд. Он целует Илью и это не похоже на то, что было. Сейчас более целомудренно, почти нежно, хоть нежности в их отношения и нет. Но иногда он позволяет им не думать об этом. «Чуть позже». – Думает Наполеон, и дает им еще пару секунд.