* * *
Падме было почти жаль её — эту гордую и сильную женщину, вынужденную понять, что она сама, своими руками, если не гроб своему народу сколотила, то могилу выкопала точно. Не одна, конечно — сколько их было до неё, князей и княгинь, упрямо хранивших заветы предков? Но ведь Сатин Крайц была умнее многих из них, зорче, ближе к реальности. И всё-таки не захотела видеть правду. — Прозрение всегда бывает запоздалым, — вполголоса хмыкнул Навара. — Это я вам как адвокат говорю. Сатин оторвалась от схемы боя, развернулась, села за стол напротив них. Она молчала, но и так было ясно: битва проиграна. — Это было неизбежно, княгиня, — кажется, Навара считал это утешением. — III Резервный — гроза джедаев, на его счету больше побед, чем у любого в этой войне. — Почему же тогда он называется резервным? — удивилась та. — Потому, что он не участвует в рядовых сражениях, в длительных операциях на выносливость, осадах... Его посылают туда, где нужен один мощный удар. — Предупреждая ваш вопрос, — вмешалась Падме. — Первые два были уничтожены в первые месяцы войны, в геонозианское наступление. Вместе с фабриками. Это многое говорит о наших противниках, не так ли? — Роботы и люди, подобные роботам, — согласилась Сатин. — И роботы в облике моих братьев. Я знаю, вы, должно быть, сейчас рассуждаете: вот, она не хотела идти на войну, и война пришла к ней. Может и так; но даже ценой Мандалора мои люди никогда не встали бы в строй рядом с... этим. И всё же, как бы она сейчас не оправдывалась, Сатин знала, что она неправа и неправа фатально. Это было видно по её лицу, застывшему безэмоциональной маской, по неуверенным, но резким жестам, по затравленному взгляду. Так выглядят люди, загнанные в ловушку и не видящие выхода из неё. Смешно, но Падме вспомнились "Братья" — третья серия третьего сезона, "Укрощение Неукротимого". Там у Мандалора было такое же лицо.***
То была третья серия, которую курировали и финансировали не ГВГР[3] с Беренко, а Палпатин и его команда, и первая, в которую они решились вложить прямой антиджедайский подтекст. Вопреки книге, здесь Мандалор не проникался идеями Тьмы после первой же беседы с Куном. Нет, он ужасался и пытался переубедить друга — а не преуспев, в отчаянии бросался к Совету, чтобы предостеречь своих наставников и друзей от опасности которую несомненно представлял собой молодой ситх. Совет выслушивал его — и приказывал немедленно арестовать, как тронутого скверной. «Не имеет значения, что сейчас ты её отрицаешь; ты ей внимал, теперь она в твоём сердце». Серия заканчивалась тем, что вот так же, с помертвевшим лицом, Мандалор, как затравленный зверь, смотрел на приближавшихся со всех сторон бывших друзей, готовых хватать его и тащить в тюрьму. А на него — спокойно, преисполнившись чувства собственной благости — взирал Совет. Равнодушных среди зрителей не было. Дошло до того, что Йоде лично пришлось прокомментировать скандальную серию — и, более того, как он ни вертелся, а пришлось признать, что по законам Ордена действительно полагалось арестовать, изолировать от общества и подвергнуть иным суровым наказаниям. Впрочем, как немедленно напомнил пресс-секретарь Совета Беллар Вайтвор, в нынешнее цивилизованное время Орден в любом случае не уполномочен на подобные действия и дело гипотетического Мандалора решал бы республиканский гуманный и справедливый суд. Начало четвёртой серии — присягу Тьме и чудовищную бойню — зритель встретил воодушевлением и дружным одобрением.* * *
Амидала не говорила — она била. Расчётливо и умело, точно по болевым точкам, не сомневаясь в своём праве бить и не размениваясь на милосердие. Не зря, не зря её называли то набуанской воительницей, то неумолимым бойцом Лоялистов. Правда, быть объектом её восхитительного искусства быстро становилось скучно. Вот и княгиня заскучала — благо, ничего нового Амидала ей не говорила. То-то и было, в общем-то, больно, что она просто озвучивала вещи, которые княгиня предпочла бы оставить про себя, а то и вообще не оформлять в слова. Последние способные сопротивляться отряды отходили к дворцу. Небо, ещё недавно серебристо светившееся из-за защитного поля, теперь потемнело сильнее обычного: солнечному свету мешал вражеский флот, поясом обернувший планету. Третий и единственный резервный не подвёл своих хозяев: удар был один и он был сокрушительным. Сатин вежливо извинилась перед Амидалой и вызвала оставшихся во дворце слуг. Раз Мандалор пал, следовало ждать гостей, а раз следовало ждать гостей, следовало их и встретить достойно. — А достойная встреча, бывает двух видов, — объясняла княгиня служанкам. — Или сомкнутым готовым к сопротивлению строем — но это не наш случай, я не могу впустую тратить жизни своих подданных. Или праздничным столом — и это именно то, что нам остаётся. Втайне она надеялась, что даже ситх не чужд простых человеческих рефлексов и даже он, попав в тенета протокола, поневоле ему подчинится. А мандалорский протокол был велик, ужасен и крайне сложен. Тем более, протокол торжественного княжеского застолья. В зеркало смотреть не хотелось, и Сатин закрыла глаза. Парикмахерши свивали из её волос причудливый венок, переплетённый золотыми лентами и скреплённый драгоценными шпильками. Куаферки пристраивали на нём одну из корон, старательно крепили к горлу микрофон-виброуловитель, прятали в ухо наушник. Пока гримёр покрывала лицо княгини слоем пудры и румян, пряча под ними усталось и тяжесть поражения, доверенная горничная Бирнис защёлкивала широкие браслеты, которые были по сути своей рукоятями для светового клинка. «Интересно, какие секреты таит наряд королевы Набу?», — мелькнула вялая мысль и тут же отлетела. Наверняка ведь, никаких. Только здесь могут ждать, что любой приём завершится сражением, любая беседа — ударом в спину. Набуане не воевали сами с собой столько долгих лет и не выработали полезную привычку служить лишь победителям — кто победил, тому и служить...* * *
Пиршественная зала наполнялась — медленно, но неотвратимо. Как и следовало ожидать, примерно треть министров и не меньшая часть гвардии удалились присягать новым господам. И всё же большинство осталось: должно быть, логика и разум подсказали им, что неведомый рогатый ситх, некогда убивший мастера Джинна — это не очередной удачливый Сын, Паладин, Друг, Брат или кто-нибудь ещё Мандалора, дорвавшийся до княжеского венца. Вот уже и Каджи явилась, прошла к сцене, как ни в чём не бывало, встала к микрофону. Торжественное застолье без песен — что драка без крови: вроде и всё хорошо, а чего-то недостаёт. Мешкали двое: Амидала и ситх. Лично Сатин видела в этом своеобразную иронию. Но вот, наконец, и набуанка соизволила явиться. Разумеется, платье сменила. И даже накрасилась иначе, гораздо сильнее. Почти королевский грим получился. Что-то в ней неуловимо настораживало, какое-то мелкое несоответствие; а может — и даже наверняка — это было просто вызванное неприятным разговором лёгкое раздражение. Каджи пела один из любимых гимнов Сатин — тот, который начинался со слов «Видишь, снег хоронит рассвет, ткёт свой белый саван ему». Его сложила одна из королев древности в ту пору, когда, одна против всего мира, она старалась отомстить за смерть своих родителей в одной из усобиц. Были там и слова, очень точно описывавшие нынешние чувства княгини: «Тяжесть небес на плечах очень мешает идти». Вот только она не собиралась отгораживаться от подступающей тьмы — ни зонтом, ни чужими спинами, ничем. Истинная дочь своей Родины, она ждала её, чтобы встретить лицом к лицу. И дождалась. Старый мандалорский анекдот рассказывал о пожилом бароне-паладине, к которому среди ночи ворвались слуги, крича: «Пожар, пожар!». Барон, если верить анекдоту, велел им выйти вон и доложить по форме. У Сатин Крайц слуги были получше вышколены, но чуть дрожащее «Владыка Дарт Мол со свитой к Великой Княгине!» прозвучало близким подобием тамошнего «Пламя к барону-паладину!». Ещё раньше герольда, приближение дорого ставшего гостя возвестил шум боя и «Kote!» умирающих. Кому они возвещали славу, вот в чём вопрос?..***
Расправив плечи, спокойный и бесстрастный, ситх зашёл в распахнутые двери и пошёл по зеркально сияющему полу. Сатин чуть улыбнулась: собравшиеся держали себя в руках. Не дрогнул голос Каджи, не звякнул ни один прибор, лакеи продолжали обносить гостей, не сбиваясь с шага. Так и надо. Это Мандалор, Земля Воинов. Они не испугаются. И вдруг — ситх даже не пошевелился! — в груди стало не хватать воздуха. Сатин просто не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Щёки горели, глаза слезились, рот и нос словно свинцом залило... Было обидно, отчаянно обидно умирать вот так вот нелепо и внезапно. Того обиднее было, что её хитрость не сработала и для ситха их церемонии и ритуал — пустое место, даже не помеха. А потом, обжигая, в лёгкие хлынул воздух. Сквозь звон в ушах княгиня услышала самые неожиданные на свете слова: — ...что вас привело в этот великолепный замок? Неужели по-прежнему мастер Кеноби? Но что заставляет вас искать его так далеко?