Turn Back Time

После победы на Евровидении моя жизнь прямо-таки наполнилась вечными переездами, концертами в разных точках Европы, толпами поклонников, заведениями быстрого питания, гостиницами. Оно и понятно, в одночасье я стал настоящей знаменитостью, а моя победная песня — хитом. И в конце концов, после четырех месяцев изнурительной сценической и студийной работы, я решил взять отпуск хотя бы на недельку. Давно имею небольшой коттедж в сельской местности, и думаю, там мне удастся отдохнуть от назойливых глаз фанатов и звонков от менеджера. Да, так оно и вышло. Я без всяких задних мыслей отключил входящие звонки на телефоне и уведомления из соцсетей, взял с собой небольшой чемодан и уехал. У моего водителя в машине играла уже такая приевшаяся Heroes, но я попросил его переключить музыку, дабы хоть чуток отвлечься — она напоминала мне о работе, выматывающих фестивалях, на которых приходилось, сцепив зубы, ее петь. Водитель внял моей просьбе. Оказалось, у него имеются мои давние диски, и я не был против их послушать — все же я не считаю себя исполнителем одной песни, да и много ностальгических чувств связано с теми временами. Играет Impossible. А ведь слова ее напоминают мне не о таком далеком прошлом… скорее о совсем недавнем. Я попытался отогнать навязчивые мысли. Не слишком люблю вспоминать то время. Воспоминания-то замечательные, да только они канули в Лету. Тех дней больше нет и уже не повторится. В коттедже я почувствовал себя как дома. Спокойно и уютно, закусывая бутербродами, разместился перед телевизором. Футбол. Ух ты, как раз Барса играет. Давно люблю игру Барсы. Вот только, как обычно бывает, на самом голевом моменте, когда Месси выходил с вратарем один на один, я случайно лег на пульт, даже не заметив, что он лежит рядом со мной на диване. Естественно, пульт бесцеремонно включил мне другой канал. — Черт, — наверное, я побледнел. Это был канал о звездах, и там показывали какую-то программу для подростков с яркой студией и наигранными ведущими, но… сегодня у них был специальный гость, у которого брали интервью. Лоик Нотте. — Как думаете, Лоик, какая песня является более приставучей, ваша или победителя Евровидения, Монса Сельмерлева? — приторно улыбалась ведущая в кукольном платьице. — А вот представьте микс из наших песен! — парировал Лоик со своей обаятельной улыбкой. — «Мы рапапа нашего времени, оу-оу…». Или «Мы герои рапапа…». Согласитесь, получилась бы бомба! Каждый первый бы напевал! — Вам с Монсом просто необходимо снова объединиться после успешного для вас обоих Евровидения и записать песню, — посоветовал ведущий, хитро взглянув на Лоика. Тот слегка погрустнел, или мне так показалось?  — Ну, вы же знаете, у него работы полно, концерты, фесты, встречи… И у меня тоже. Вряд ли наши пути в скором времени пересекутся, — произнес Лоик. Да, да, работа, как же! Если бы ты только знал, что на самом деле я отгородился от внешнего мира в своем комфортном коттедже, поедаю сэндвичи перед телевизором… и пялюсь на тебя, рапапа-бой. С Лоиком мы жили в соседних номерах. И хоть общались мы на ломаном английском, мое сердце чувствовало близость между нами. Хоть у нас десять лет разницы, а благодаря его детской натуре и наивности казалось, будто еще больше, я чувствовал себя с ним в своей тарелке. Даже более чем. Казалось, я в ответе за него. Он всегда так переживал после генеральных репетиций. Его песня-то довольно сложная (я имею в виду затяжные куплеты и припевы, а не ту самую приставучую фразу), и хоть его хвалила команда, уверяя, что в топ-пятерку он уж точно войдет, сам он относился к себе крайне самокритично и все время внушал себе самому, что спел ниже своих возможностей. Я в принципе такой же, вечно переживаю, но способен брать себя в руки и воспитывать в себе уверенность. Ежедневно я успокаивал его заезженными фразами, что ему девятнадцать, он талантлив и у него все впереди. Так мы и сблизились со временем. Однажды, не посоветовавшись ни с кем, отправились инкогнито в толстовках с капюшонами любоваться ночной Веной. Фотографировались, много разговаривали на банальные темы вроде культуры наших стран, об участниках, обсуждали их песни, сценические костюмы, кто из них общителен, а кто замкнут. Он рассказывал о своей музыке, будущей карьере, о том, как он мечтает записать дуэт с Сией, и в его глазах горел огонь. Я, по-моему, в его возрасте точно так же мечтал о покорении мира, пока не столкнулся с суровыми реалиями шоу-бизнеса и конкуренцией. И это десять лет назад, когда она была гораздо ниже, чем сейчас, в основном на сцену пробивались лишь выдающиеся таланты и те, кому присуще что-то совсем новое, кто способен изменить музыку, а сейчас туда попадают все подряд, были бы деньги. Другое дело, продержаться нужно. Особенно нам, исполнителям одной песни с Евровидения. Мне с самого начала казалось, что у него больше шансов закрепиться на просторах Европы — мои песни в своем большинстве довольно попсовые, а у него есть стиль, и это заметно с первых нот. Он продержится, да, я уверен. Четыре месяца прошло, а я до сих пор помню в деталях ту последнюю ночь перед вылетом в Швецию. Нет, не победу. Во время победы были эмоции, было счастье, но я все-таки считался фаворитом и предвидел, что могу выиграть, как бы это высокомерно не звучало. В конце концов, когда Кончита вышла на сцену передавать мне микрофон, у меня аж челюсти болели от натянутой улыбки. Это была радость одного мгновения. Я всегда буду считать последней ночью ту, что с пятницы на субботу, перед финалом. Когда я вернулся с генеральной репетиции и издалека узрел в коридоре наивного бельгийского мальчишку. — Я видел твою репетицию, — с ходу крикнул мне он. — Ну ты даешь, Монс! Не верилось, что причина его хорошего настроения — я и мое удачное выступление на репетиции. Да и вообще, он мог пойти в свой свободный номер и повторить вдали от всех свою рапапу, ну или поесть для восстановления сил — в холле каждый день накрывают шведские столы для гостей, а он пошел глазеть на меня. Приятно, черт возьми, очень. Лоик обнял меня. Он любил обниматься, правда, не всем это нравилось. Мне было непривычно, ведь меня в жизни мало кто заключает в такие сердечные объятья, но тот факт, что он это делает, от души, по-настоящему, заставлял меня улыбаться на все тридцать два и отвечать ему тем же. — Хочешь пойти ко мне в номер? — прошептал Лоик, и я даже и не думал, что он такой талантливый соблазнитель. Ему для этого ничего и не надо было. Его вид — большие проницательные глаза, полные любви и нежности, длинные густые ресницы, пухлые губы, милое бледное лицо — сам собой располагал к этому. Врядли стоит рассказывать в подробностях все, что между нами в ту ночь было. Я сам до сих пор не могу спокойно этого вспоминать, сразу начинается нежелательный мандраж в нижней области тела — от дрожи в ногах до чертового стояка — и я не могу нормально сосредоточиться на окружающих делах. Как сейчас помню, в мыслях было только одно — Лоик шалит в сто раз лучше, чем любая девушка как легкого, так и пристойного поведения, с которыми я в своей жизни связывался. Он заботился обо мне. Его целью было доставить мне удовольствие. И я был польщен. Ведь не ожидал, что этот юный бельгийский парнишка даже глянет в мою сторону. Мне уже почти тридцатник, разве я могу быть для него привлекателен? — Можешь, Монс, еще как, — тихо и нежно говорил Лоик, лаская меня под покрывалом, целуя, дотрагиваясь до чувствительных зон и проводя по ним пальцами. Он был расслаблен, не то что я. Хоть мы и задвинули защелку на двери, но мне постоянно казалось, будто в номере установили невидимые камеры и на следующий день, перед финалом, весь мир узнает о том, что мы провели вместе ночь, и об ее пикантных подробностях. Голосов в таком случае хрен кто пришлет. Не везде же в Европе процветает толерантность. Но нам повезло. Это было наше время, и мы вольны были делать, что душе угодно. Забавно, у меня опыт какой-никакой да имеется, хоть уже очень давно не было интимных отношений, но сейчас именно он был на лидирующих ролях, а я поражался, насколько он прекрасен в постели… да и вообще. Я такого человека-загадки в жизни не встречал. От него постоянно следовало ожидать чего-либо нового, но столь приятного сердцу. — Что означает «рапапа»? — спросил я, когда он наконец, устав от неистовых занятий любовью, лег возле меня и приобнял, снова одаряя своим непосредственным взглядом, от которого я четко чувствовал, как внутри плавно теплеет, как сердце радуется. — А ты догадайся, — шепнул он. — Разве сейчас не рапапа была? — Ну ты… — засмеялся я. — Развращаешь фанаток-подростков. — Если бы они знали все подробности моей личной жизни, то половина бы отсеялась, — ответил он, и в голосе были нотки грусти. — Я считал себя сильным, несмотря на мою внешность. Я выгляжу на шестнадцать, но ведь я уже взрослый. И я не подозревал, что взрослый человек может вот так взять и влюбиться за пару дней. — Бывает за пару дней, бывает, и за пару часов тебя уносит… Подожди, — мне показалось, будто я жутко туплю. — Ты обо мне? — Только не говори, что для тебя это обычный перепихон, — в такие моменты глаза Лоика будто наполнялись слезами, хотя это было не всегда так. — Хотя бы соври. Все равно мы больше, возможно, не увидимся, ну или увидимся нескоро. Уже когда… отойдем. — Нет, нет, как ты мог такое подумать? — отрицал я. — Для меня это важно. Я никогда не был раньше с парнем, а сейчас я сам не понимаю, что со мной происходит. Я думаю, то же самое, что и с тобой. Ясное дело, мы не сможем быть вместе, и это разбивает мне сердце. Еще неделю назад я знал тебя лишь заочно, а сейчас не мыслю без тебя существования. Хотя нет, существование-то мыслю. А жизнь… — Я надеюсь, у тебя все будет хорошо, Монс, — с болью произнес Лоик. — Нырнешь в работу, найдешь девушку, скроешь от всех тот факт, что между мной и тобой что-то было. Знаешь же, мы жертвы журналистов, мы под прицелом. А им будто чужды чувства. У нас будет еще день завтра, но врядли мы сможем много видеться, ведь репетиции, интервью. Но я буду за тебя болеть. Вдохновись, пока я рядом. Не думай о будущем. Наша проблема в том, что мы слишком паримся о нем и не способны поймать момент. — Я тоже за тебя болею, Ло, — я погладил его тыльной стороной ладони по идеально гладкой щеке. — Я не должен так говорить, но плевать на других, победишь ты. А если вдруг я, то знай заранее, что я посвящу победу тебе. И да, мне удалось вырвать победу, и я знал для себя, что посвящаю ее ему, только вот он об этом из первых уст так и не услышал. Меня потащили на празднование, где пришлось использовать все свои скудные актерские способности, дабы притвориться, что все хорошо и я счастлив, избежать лишних вопросов. Когда мы собирали вещи, что длилось недолго, в номере его не было, а прощанье даже таковым назвать трудно — в аэропорту я увидел его вдали, около стойки для регистрации, и помахал рукой. Он помахал мне в ответ, улыбаясь натянуто, явно превозмогая желание броситься ко мне и нормально попрощаться — я знал, я тоже хотел, но большего палева и придумать нельзя. Чертова известность. А с другой стороны, будь мы обычными людьми, мы бы никогда и не познакомились. «Да и черт с этим, зато не было бы страданий!» — шепчет мне внутренний голос, но я с ним не согласен. Лоик Нотте нужен был мне. Просто был нужен. Он — неотъемлемая часть моего жизненного пути. Но его не вернуть. Мы теперь вместе лишь в медленно иссякающих воспоминаниях. Если бы только я имел шанс, я бы миллион раз сказал ему о своей любви, ведь я уверен — это она, она самая. Вот только время вспять не повернешь. Сейчас я валяюсь на диване в коттедже и снова вспоминаю то, что причиняет боль. Чувствую себя как влюбленный пятнадцатилетний подросток, которому будто нравится терзать себя страданиями, зная, что все равно ничего не изменишь. Внезапно думаю: а не изменишь ли? Я еще никогда не смотрел на всю эту ситуацию с другой стороны. Я думал, что как ни стараюсь, все равно не могу довести дело до логического продолжения. Но мы ведь живем всего один раз. И, к счастью, я могу себе позволить пойти на риск. Коттедж остается позади. Я направляюсь к такси с небольшим рюкзаком, забитым до предела. Впереди аэропорт. Регистрация, сдача багажа, рейс на Брюссель. Приземление. Улицы уютной бельгийской столицы, главная площадь города, фестиваль, потихоньку собирающиеся фанаты. Охрана, с которой кое-как пришлось объясниться — не обеднею ведь, а личность свою раскрывать не желательно. Наконец, гримерная. Там никого. Лишь тот, кому очень скоро, через полчаса, на сцену. — Эй, сюда нельзя, — он нахмурился, узрев в зеркале загадочного типа в темной толстовке с капюшоном, коим был я в тот момент. Но он так мило сердился. Это же Лоик. — Можешь звать охрану, — усмехнулся я, снимая с себя капюшон, и клянусь, раньше я думал, что когда глаза человека сравнивают с блюдцами, это лишь эпитет — но все совсем не так. — Монс…? — Лоик, — я осмелел, подойдя к нему. — Послушай, я хотел сказать… Но вся заготовленная речь напрочь вылетела из головы, когда он обнял меня, прижавшись ко мне всем телом, уложив голову на плечо, и шепнул «я так скучал, Монс, ты представить не можешь…». И в этот момент я окончательно понял, что готов за него бороться. За его любовь и преданность, которая так и переполняет его сущность, заряжает меня надеждой. — Я тоже скучал, Ло… я все-таки скажу, ладно? — поглаживал я его по пушистым русым волосам. — Помнишь, ты мне тогда сказал, что в следующий раз мы увидимся, когда оба отойдем, но я даже близко не… -… да я понял, понял, — Лоик все не мог меня отпустить. — Я в шоке, Монс. Ты приехал. Ты меня не забыл, хотя мы еще с тех пор не виделись, и порой казалось, что это лишь мимолетная страсть, все законы логики на то указывали. У тебя работы столько. Ты ведь тоже выступаешь, гастролируешь. — Скажем так, решил устроить отпуск, — улыбнулся я. — Спасибо тебе за интервью и моей заднице, которая имела счастье случайно сесть на пульт от телевизора, когда я смотрел футбол. Но я не жалею, чего уж! Хочешь, каждый отпуск буду приезжать к тебе? Рапапа еще актуальна? Ремикс на нее и все дела? — Раз уж ты тут, Монс, мы обязаны сделать этот чертов ремикс. О, да. Обязаны, — тихо, искренне сказал он, целуя меня с такой кипящей любовью, будто все это время мы были не в разлуке, а рядом, видели друг друга ежедневно. — Вот, ты снова боишься, что зайдут. Не бойся, — он наклонился к двери и защелкнул ее. — Все же популярность популярностью, а счастье — это шанс. К черту все, — я сбросил с себя куртку, рубашку, затем стащил с Лоика идеально выглаженный сценический пиджак, откидывая его куда-то в самый угол гримерной, постепенно вся остальная одежда оказалась там же, и я снова наслаждался его бледным, но таким идеальным телом, а самое главное — теми ощущениями, что пронизывают с ног до головы при чувственных физических контактах с этим невероятным парнем. В эти минуты мы принадлежали друг другу. Целиком и полностью. — У тебя улыбка шикарная, — заметил Лоик, сидя сверху на мне. Его непосредственные разговоры в процессе — это и есть его фирменное свойство превращать половые отношения в близость. — Если будет больше таких моментов, то я и улыбаться буду чаще, — я дотронулся до его шеи, нежно провел рукой вниз по плечу. — Оказывается, вернуть лучшее время своей жизни вполне реально, если очень захотеть… Либо начать новую историю, более счастливую, чем прежняя. Мой Ло. Я тебя не брошу. Этим вечером, перед многотысячной толпой, в которой я скрылся, таки оставшись незамеченным, Лоик выступал с распатланными волосами, во взъерошенном дизайнерском костюме, повалявшемся по углам гримерки и собравшем пыли, но самое главное — его искра сияла. Наши сердца были соединены невидимым мостом, и я знал, что тот цветущий май в Вене навсегда изменил всю мою жизнь.