Колыбельная для Волчонка

И каждый день другая цель: То стены гор, то горы стен. И ждет отчаянных гостей Чужая стая. ©

Сколько он уже здесь? Месяц, два … год? Трудно ответить, ведь подсчитать дни, каждый из которых тянется, как столетие, невозможно. Целый век, наполненный смертями, войнами, переворотами, людскими драмами и слезами, предательствами, жестокостью и несправедливостью, в этом проклятом месте помещается в одни сутки. Но в отличии от истории человечества, на чьих страницах порой мелькают светлые эпизоды, существование здесь окрашено лишь в темные тона. По крайней мере, именно так кажется, когда тебе 11, и у тебя нет детства. Имя мальчишки, семенящего в толпе других детей, было таким же обычным, как и его внешний вид. Впрочем, оно совсем не имеет значение, ведь в этих стенах его не произнесли ни разу. Кристофер привык отзываться только на свою сухую фамилию, которую поклялся поменять при первой возможности, если вырвется из жесткой хватки обстоятельств. — Прайс, яви нам свою смазливую рожицу! — засмеялся кто-то позади, когда мальчик повернулся и получил в лицо комок грязи, разлившейся по земле после очередного дождя. Зима в этом штате не умеет радовать: здесь нет сильных морозов или стабильной послелетней прохлады. Вечная осенняя серость. — Что-то не так, малыш? Как неблагородно с твоей стороны пользоваться нашим гостеприимством просто так! Неужели ты не хочешь сказать «спасибо»? Едва сдерживая слезы, Крис сделал шаг назад, пытаясь сохранить дистанцию между собой и обидчиками, но уперся спиной в кого-то из старшей группы. Стиравший с глаз комья мерзкой грязи, мальчик не разглядел лица нового противника, когда почувствовал удар по переносице. Головокружение, удар о землю при падении. Дрожащей рукой дотянувшись до лица, воспитанник детского дома провёл тонкими пальцами под носом, имея крохотную надежду пройти через это испытание без серьезных трофеев. Но на ладони осталась теплая алая жижа, и уголки губ Криса невольно приподнялись — неужели опять сломал? — Да, парень, что-то ты и впрямь не общительный. Хоть бы пискнул что-нибудь в ответ, а то и не понятно — живой или уже успел откинуться, — басистый голос, раздавшийся над мальчиком, заставил невольно поморщиться. Его обладатель был очевиден. Паренек ни с чем не мог перепутать эти насмешливые интонации, которые являлись к нему даже в ночных кошмарах. — Оставьте меня в покое, ублюдки…- хриплый, едва различимый ответ мальчика был принят с новой порцией смеха. Еще не знавший подростковых перемен голос и ругательства создавали жутковатый, не правдоподобный контраст. Пугливо сжавшись в углу площадки, окруженной покосившимися кирпичными стенами, стояли невольные свидетели драки, группа, в которой числился потерпевший. Пространство, по плану значившееся двориком для детских игр, где обитатели восемнадцатого приюта Святой Вивиан должны были резвиться и гулять, уже давно превратилось в арену для нападений старших воспитанников на беззащитных и одиноких товарищей по несчастью, которые были чуть младше. Но, к сожалению, именно через это место лежал путь к столовой, и потоки групп, струящиеся от и к зданию невольно сталкивались. Никто и не думал вмешиваться в страшные сцены, день ото дня разыгрывавшиеся прямо перед ними, моля небеса лишь о том, чтобы собственная шкура не пострадала в очередной перепалке. Слабая попытка дать отпор не увенчалась успехом, и мальчуган вновь отлетел на несколько метров от удара одного из участников грозной шайки. К кровотечению из носа добавились ссадины и многочисленные синяки, пугающие своими размерами. Участившееся дыхание никак не хотело униматься, а ослабевшее тело и вовсе отказывалось подчиняться. Удрученно закрыв глаза, Кристофер приготовился к худшему — вошедшим в раж громилам уже не остановится, а его жалкому организму долго не протянуть, принимая на себя сыпавшиеся со всех сторон удары. Он здесь не так давно, но уже изможден и бессилен. Грязно-зеленая краска, давно потрескавшаяся на потолке и стенах угрюмого строения, усиливала тоску и без того подавленных сирот, волею судьбы оказавшихся в этом месте. Детей всех возрастов, которые вынуждены выживать без близких и вписываться в лихие повороты беспризорницы-жизни, можно было сравнить с заключенными, получившими длинный срок за тяжкие грехи. Только эти существа не могли покаяться о содеянном, ведь их единственным преступлением было неудачное рождение в неудачной семье. Конечно, не все мучились до совершеннолетия среди своих товарищей-бродяг. Некоторые покидали их, держа за руку новую маму. Для каждого из них приобретение семьи-опекуна де юро должно было случится в ближайшем будущем. «У нас нет детских домов, есть только временные приюты! Каждый одинокий ребенок найдет свою фостерную семью!» — кричали с экранов телевизоров политики в дорогих костюмах с навязчивой периодичностью. Де факто совсем не каждый лот был мил покупателям, и большинство детей проводило ночи на железной койке детского дома, а не в собственной теплой постели, когда за стенкой спят самые дорогие для тебя люди. Неожиданно удары прекратились и гул, окружающий мальчика ранее, начал стихать. Топот ног, тихие переговоры и тошнотворный запах горелого, заполняющий пространство вокруг, все объясняли — воспитатели запустили голодных детей в столовую. Обидчики предпочли продолжению драки полакомиться несколькими ломтиками хлеба и гречкой, что и спасло Прайса. Перевернувшись на бок, где было меньше повреждений, мальчик расслабился, пытаясь хоть немного прийти в себя. Вновь заморосивший дождь размыл кровавые подтеки на лице Кристофера, что принесло некоторое облегчение жертве будущих убийц. Пока жители приюта набивали животы безвкусной пищей и запивали все это горячим шоколадом, который подавался только по воскресеньям, как вознаграждение за пережитую неделю, мальчик дрожал от холода, свернувшись калачиком на сырой земле, и пытался забыться сном. Порой ему казалось, что только в сновидениях возможна счастливая жизнь, и утро каждый день приносило лишь разочарование и новую боль. Ведь намного приятней быть персонажем собственных историй, чем терпеть и переносить новые сюрпризы реальности, которая была так пугающе жестока к нему. Ему оставалось представлять себе иной мир, лишь в котором хотелось жить по-настоящему. *** Он не слышал, как возрастная темнокожая нянюшка подобралась к нему своей ковыляющей походкой. Взвалить его болезненно худое тельце на свою широкую спину ей не составило труда. Из года в год, изо дня в день: мало что здесь менялось. Есть сильные и злые, есть слабые и злые, есть беспомощные и жалкие, а есть те, кто совсем не так давно попал на стол к палачу-жизни, который хозяйничал в этих местах. Хрипя под нос старую неизвестную песню, грузная женщина зашла в неотапливаемый барак и, преодолев несколько узких лестничных пролетов, ввалилась в слабоосвещенное помещение, заставленное старыми двухъярусными кроватями. Половицы возмущенно заскрипели, попадая в такт разбушевавшейся непогоде за окном. Несколько неловко, но все же с максимальной осторожностью опустив мальчишку на кровать, она огляделась в поисках протершихся пледов. Взгляд темных глаз уперся в короткие занавески на окнах, груды поношенной мальчишеской одежды, валявшейся и тут, и там, требующей срочной стирки и починки, выцветшие болотные обои, местами отошедшие от стен. Она принесла разношенный серый халат, который уже давно планировала выбросить или отдать бездомным. Споткнувшись о ножку одной из скрипучих кроватей и бросив в воздух несколько непонятных ругательств, женщина накинула теплую материю на калачиком сжавшегося ребенка. — Это пройдет, — шумно вздохнула, на минуту замешкавшись в неуютном бараке. Ничего кроме старых ноющих синяков на молодом теле она подразумевать не могла.