So Bring Your Friends And Tell a Friend To Bring Another Friend

Майкл не был настолько пьян. Он выпил всего лишь три рюмки водки и странный оранжевый коктейль, который принес Калум, и он точно мог стоять на ногах без посторонней помощи. Ну и что с того, если Майкл опустил голову на плечо этого голубоглазого мальчика, которого раньше никогда не видел? С каких пор обычный отдых считается преступлением? И что с того, если Майкл, возможно, запустил руку в волосы парня (леона?) и позволил ему усадить себя на колени? Что, если Майкл улыбнулся в плечо мальчика (ленни?) и позволил ему трогать свои бедра, может быть, слишком охотно? Майкл верил голубоглазому незнакомцу и он верил, что Эштон сможет присмотреть за Калумом (и за самим собой), и Майкл чувствовал себя так хорошо. *** Майкл прошептал на ухо парню, что волосы Майкла цвета лайма, но они были такими не всегда. Они были другого цвета всего лишь неделю назад. Его мальчик кивнул с улыбкой и потерся своим носом о нос Майкла. — Майкл. Майкл с лаймовыми волосами. *** Три рюмки спустя (плюс еще одна, потому что Майклу ужасно нравилось обжигающее тепло в горле, черт, это было лучшее тепло в мире) Майкл держал Люка (!) за руку и шел к автобусу, наверное, хотя он не был уверен наверняка. Но ему, вообще-то, плевать, потому что Люк очень милый, Люк нес ботинки Майкла, которые тот почему-то снял, и не отпускал его руку, даже когда Майкл остановился у дороги, чтобы посмотреть на ой-какие-красивые-цветы. Правда, однажды Люк все же отошел, потому что захотел в туалет, но Майкл не думал, что это считается. К тому времени, как автобус приехал, Майкл попытался (и полностью провалился) курить сигарету - то, что он зарекался никогда не делать - и понял, что шея Люка покрыта множеством маленьких синяков, за которые, должно быть, нес ответственность сам Майкл. Люк отмахивается и, расплачиваясь за автобус, пока Майкл протискивается мимо него и сворачивается калачиком на ближайшем сидении, говорит: — Я хотел, чтобы ты оставил их, так что все в порядке. И когда Люк затаскивает его его глубже в автобус, усаживает на дальнее сидение и нежно целует, Майкл почти что чувствует глаза Эштона на себе (снова). Его взгляд обжигает, но непрекращающийся жар в животе Майкла обжигает гораздо сильнее. Прикосновения Люка тоже обжигают, и Майкл думает, что, кажется, нашел новый любимый источник тепла. *** Глаза Люка просто прекрасны, а тело Майкла ужасно тяжелое. Он сказал об этом вслух пару-тройку (или десяток) раз, но ему не кажется, что голубоглазый понял, поэтому Майкл повторяет снова: — Леон. Черт, господи. Люк. Люк, я не очень красивый, знаешь? - Люк вздыхает, фырчит и сжимает талию Майкла чуть сильнее. — Это не так. Ты красивый. — Нет. Нет, я- слишком большой и отвратительный, и утром ты будешь жалеть. Движения Люка прекратились, и Майкл подумал, да, хорошо, теперь голубоглазый, кажется, понял, и прощай Люк. Но Люк тянется к выключателю и включает свет. — Майкл. Майкл с лаймовыми волосами. Посмотри на меня. — Майкл послушно поднял взгляд. — Посмотри мне в глаза. Ты чертовски красивый. Я серьезно. Не могу поверить, что оказался здесь с тобой. Я в кровати с самым красивым парнем с той вечеринки, ты удивительный, поэтому перестань говорить так о себе, потому что это не правда. — Все внутри Майкла вдруг рушится, и он, кажется, готов умереть здесь и сейчас. Готов замертво упасть на грудь Люка, потому что вау. Люк прекрасный, и Майкл хочет плакать, но вместо этого начинает целовать шею голубоглазого, потому что нет, Майкл не был нытиком. *** Утром шея Люка Хеммингса выглядела, как настоящее произведение искусства. Фиолетовый и красный, разбавленные капелькой голубого и дополненные маленькими пятнышками, выглядели потрясающе. Люк заметил, что синяки немного болят. Жгут. Вроде как. Но, глядя на них, он вспоминает Майкла с волосами цвета лайма, его дрожащее тело и вау, это обжигало сильнее водки. это было лучшим теплом на свете.