Baronet Abortion

Для чего я был рождён? Мне всегда казалось, что моё рождение — это немилосердный выкидыш, осколок хронического порока, выплеск вынужденного зачатия. Кость в горле и то не вызовет столько брани, как моё появление на свет. Рождённый в крови, вышвырнутый на холод бытия. Вначале моё дыхание было неубедительным и меня посчитали мёртвым. Я изначально был рождён мёртвым. Но для чего-то я остался жить. Я рос, и та, что вышла из той же утробы что и я, стала мне единственным другом, опорой, защитой. Два ублюдка, двое неприятных подарка влагалища, которые называли продолжением рода. Но нас не любили как любят других детей. Какова же родительская любовь — этого я не узнал, и, скорее всего, не смог бы узнать. Язык не хотел называть ту женщину матерью, от которой я не услышал даже ласкового слова. Слёзы, как зазубренное лезвие, не раз царапали нежные детские щёки, когда мы с сестрой оставались надолго одни. Только наши руки, наши мысли, наше дыхание, наши общие страхи. Но сестра всегда была сильнее меня. Злее, решительнее, изворотливее. Поэтому наши руки, наши мысли, наше дыхание, наши общие страхи — стали единым целым… Что нужно двум одиноким отщепенцам, чтобы выжить? Кров, еда, тепло? Эти необходимости лишь поддержат жизнь, но выжить помогает только любовь. Я познал свою сестру, жаждавшую любви. Я не соблазнял свою кровь и плоть, а обрёл любящее существо, соединив наши тела, окропив наш союз кровью. Но потом, как всегда бывает в страшных сказках, вмешалось чудовище. Мать внезапно застигла нас за самым прекрасным, сокровенным, и мерзким из людских пороков. Нас ждало проклятие и смерть, но этому помешали колотые раны, нанесённые родительнице. Её убила Люсиль. Моя сестра. Кто был нежен и заботлив со мной. Мы обрели свободу. Резня и Смерть, Горечь и Боль, Холод и Одиночество. Несмотря на то, что мы были детьми, нас обвинили в убийстве, хотя моя дорогая сестра всего лишь вернула долг той, что ненавидела нас. Вернула ей нашу боль. Общество пришло в ужас от подобного злодеяния. Люсиль отправили лечиться, а меня в пансион. ‎К счастью, через много лет, я и Люсиль смогли быть вместе и вернулись в родной дом.  На местном кладбище ни одна нога не протоптала тропку через лишайник к могиле женщины, сотворившей двух чудовищ.  Я всегда знал, что мы извращенцы и изгои, которым стоит остаться в замурованном красной глиной дворце. Но наш дом разрушался, а мы были бедны. Поэтому я соглашался со всеми замыслами сестры, чтобы добыть деньги для нашего имения. Мои стремления и послушание, доверие и любовь — к ней, лишь к моей единственной, к возлюбленной Люсиль. Я грешник, потому что всегда жил в Аду. Но Люсиль называла меня Ангелом и Совершенством. Она находила богатую невесту для меня. Но я ни разу не предал свою любовь. Я никогда не изменял Люсиль. Очередная жена переводила деньги на мой счёт. А потом мы убивали ту, кто нам больше не был нужен. Даже если бы я лично разрезал своих никчёмных богатых жён на ленты, освежовывал их глупые лица, размалывал трупы в мясное крошево, сестра с твёрдостью бы уверяла меня, что они только для этого и годны. Но все убийства и захоронение зловонных тел совершала она, тем самым оберегая меня. Её прекрасные музыкальные пальцы умело разделывали тела. Алебастровые, восхитительные руки. И лёгкая торжественная усмешка всегда украшала царственно сжатые губы.  Только ночью мои грубые ласки и огненные поцелуи заставляли эти губы улыбаться в блаженстве, набухать и жаждуще раскрываться одновременно с вагинальным цветком. Моё сердце принадлежало Люсиль, и моё тело было её пленником. Она кричала в моих объятиях, и мой рот умело доставлял ей удовольствие. Я трахал её, ненасытную и эгоистичную даже когда выделения её плоти рубиновым вином окропляли всю мерзость нашей нежности, стекая вниз по бёдрам. Я любил её самой проклятой и верной любовью. Но, пришло время, и мне потребовались иные чувства. Глоток свободы задыхающегося во мраке мотылька. Мне понадобится свет. Я увидел этот свет во взгляде и шёлке солнца в волосах другой. Я устремился к свету, не веря, что все мотыльки сгорают в манящем пламени.  Я влюблён, и теперь вижу сколько различий между любовью и потреблением, между ухаживанием и страстью, между близостью и совокуплением. Её зовут Эдит. Я целовал её злонамеренно, глядя в этот миг на Люсиль. Я просил: Тебе пора отпустить меня. Довольно. Перестань меня контролировать. Я устал подчиняться. Я устал быть твоим, быть никем, моё сердце одичало от твоей заботы и любви. Дай мне жить, Люсиль. Я ведь был счастлив. Люсиль, я думал, что ты поняла. Но ты никогда не любила меня… Ты считала меня своей собственностью.  Твоя ненависть разорвала истлевшие швы разума. Твоё безумие с криком вонзилось в меня. Удар… Ещё удар в грудь и лицо. Для чего я был рождён? Для боли, чтобы умереть страшной мучительной смертью? Пристальный взгляд Люсиль провожает меня… Её пристальный взгляд… Смотри. Трудно глотать, чтобы попрощаться. Ты меня сломала, не нарочно, я понимаю. Смотри. Я — не игрушка, Люсиль. Я плачу кровавой слезой, а ты наконец поняла, что убила меня. Ты отправила меня туда, где больше нет света. И нет твоей власти. И всё-таки я был рождён не просто так. Я был рождён, чтобы меня полюбили и дали умереть, ради женщины, которую я тоже полюбил. Прощай. Эдит.