В моем сердце, в моей голове

      Впервые она слышит их ночью, за день до того, как в её палату наведываются полицейские, чтобы расспросить об ужасном инциденте. О спокойном сне Сэм теперь может даже не мечтать, обычно она просыпается два раза посреди ночи, вся в холодном поту и со сбившимся от страха дыханием. Она думает лечь на бок, но напоминает себе, что врачи запретили это делать. Благодаря взрыву она получила довольно серьезный ожог, боль от которого не заглушали даже обезболивающие препараты. Когда становилось особенно хреново, девушка увеличивала себе дозу морфина без ведома врача, лишь на десять-двадцать минут. Соблазн оставить показатели дозы на месте велик, но Сэм старается помнить, чем может обернуться пагубная зависимость от этого лекарства. Нет, нельзя. Она зажмуривается и тянется рукой к маленькому пульту около кровати, чтобы нажать пальцем на кнопку с пометкой «минус».       Все тело ужасно болит, а голова, кажется, сейчас разорвется на две части.       Она привыкла спать по несколько часов, жаль, что не привык её организм. Врачи пока что никого не пускали в её палату, и за это им стоило сказать огромное спасибо. Она не хотела, чтобы Крис или Эшли видели её в таком состоянии, когда она едва может поднять голову и безболезненно вдохнуть.       Обожжённые руки и спина снова заныли. Такую боль можно было терпеть, и Саманта не жаловалась бы, если бы не знала, в какой ужас перерастает это ноющее чувство спустя десять минут.       «Почему ты оставила меня», — прошептал голос где-то совсем рядом. Сэм в ужасе открыла глаза и попыталась осмотреться, но неудачно дернулась и зашипела, чувствуя обжигающую боль, расползающуюся по правой руке. Нет-нет-нет, это слишком. Господи, пусть это прекратится.       Когда же эти раны наконец заживут?       В палате никого нет, Саманта пытается выровнять дыхание и принять удобное положение. Она аккуратно наклоняет голову вправо, туда, где находится пульт, приказывая себе больше никогда его не трогать. Она не хотела, чтобы в довесок ко всему её начали преследовать галлюцинации. Девушка закрывает глаза и пытается переключиться на что-то другое, не чувствовать боль, не помнить, где она находится и что случилось несколько дней назад.       Все это слишком тяжело, все это охрененно тяжело, и если она продолжит вспоминать минуту за минутой, она рискует сойти с ума.       «Почему», — на этот раз шепот раздается из другого угла палаты, но Сэм едва может расслышать его. Сегодня удача ей улыбается, и она засыпает перед тем, как боль обрушивается на её тело с новой силой. Путешествуя в собственных кошмарах, она вновь слышит голоса, громкие и знакомые, но все равно не может понять, кому именно они принадлежат. Её куда-то зовет спокойный женский голос, он ведет её туда, где не видно абсолютно ничего, он обволакивает и мешает дышать.       Она учится жить с этим, но у нее ни черта не получается.       Снова и снова, опять и опять, сцена в доме прокручивается перед её глазами, она вспоминает, как вендиго вопил прямо ей на ухо, как двигался в её направлении, переступая с одной ноги на другую. Чудовища с белесыми глазами, с горбами и полной пастью клыков не покидали её во снах, они сладко вонзали зубы в её живот, в её руки, в её голову, заставляя Саманту кричать во сне. Они отрывали от неё кусок мяса, и девушка чувствовала ужасную боль в области спины, там, где никак не хотела заживать обожженная кожа. Вендиго вырывал ей язык, раздавливал голову, запуская свою когтистую руку прямо в живот девушки и сжимая её внутренние органы. Врачи считали, что её состояние приходит в норму, что Сэм становится намного лучше, ведь они думали, что спокойный сон возвращается к ней. Когда она просыпалась после кошмара, в поту и в слезах, она не кричала, а всего лишь зажмуривалась и тихо плакала, понимая, что этой ночью она навряд ли уснет.       «Как ты, Сэм? — она знала этот голос, чистый женский голос из её прошлого отвлекал Саманту от собственных кошмаров, — все хорошо? Ты же не должна страдать».       К этому голосу присоединялся другой, с легкой хрипотцой, он тоже что-то говорил, но голова Сэм болела слишком сильно, чтобы прислушиваться. Они шептали ей на уши, которые она не могла закрыть руками, потому что из-за боли запретила себе двигаться, она пыталась отключиться от происходящего и уснуть.       «Сэм, Сэм, Сэм, Сэм».       Прошла всего лишь неделя, но девушке казалось, будто прошли месяцы. Врачи были удивлены её подавленностью, и для них не составило большого труда проследить за девушкой ночью. Врач попытался аккуратно отчитать её за молчание, но Сэм лишь кивала в определенных моментах, не слушая, о чем говорит мужчина.       Она теперь будет под круглосуточным наблюдением. Нет, собственно, она и до этого была под ним, но теперь это предполагает, что одна из медсестер или врачей почти всегда будет рядом. Саманта теперь не сможет увеличить себе дозу морфия. Она теперь вообще ничего не сможет сделать.       Врач даже захотел перенести её консультации с психологом на ранние сроки, но Сэм запротестовала. Не хватало ей еще и мозгоправа, с которым обязательно придется говорить о случившемся, вспоминать, видеть, чувствовать запах крови. Нет-нет-нет, ей просто надо успокоиться, рано или поздно её состояние улучшится, весь этот ужас пройдет. Конечно, кошмары навряд ли покинут её, но для таких ситуаций обычно выписывают кипу таблеток и отправляют спать, наивно полагая, что пациенту это помогает.       И Сэм была на это согласна, лишь бы образы, кровь и голоса покинули её.       Слава Богу, её ожоги начали затягиваться. Она старалась вести себя хорошо и быть паинькой, чтобы её как можно быстрее отправили домой. Какое-то время ей даже казалось, что кошмары оставили её, изрядно помучив и посчитав, что с неё достаточно. Но они вновь вернулись на той неделе, когда её выписали из больницы и отпустили домой. Буквально на следующий день после того, как она увидела друзей, которые были безумно рады её возвращению.       Сколько бы она не спрашивала о Джоше в больнице, все почему-то считали, что игнорирование будет замечательным ответом. Так случилось и сейчас. Майк на её вопрос потупил взгляд и замялся, очевидно, думая, что будет лучше сказать. Разговаривающие с отцом Сэм Крис и Эшли стояли слишком далеко, чтобы услышать хоть что-то из их с Монро разговора.       — Майк, ты вообще слышишь меня? Где он?       Парень будто разучился говорить, пробурчав что-то невнятное и не смея встретиться с Сэм взглядом. Но ей этого было не надо. Внутри что-то больно щелкнуло, подступающие слезы обожгли глаза, а дышать становилось все тяжелее и тяжелее.       Но она честно пыталась жить дальше, выполняла все рекомендации врача, бодрствуя по двадцать часов в день из-за кошмаров и странных приглушенных голосов. Один из них принадлежал Ханне, другой Бэт, она теперь знала это точно. Это больше было похоже на односторонний диалог, когда они спрашивали её о чем-то, и за неё же отвечали. Состояние Саманты становилось все хуже и хуже, хотя она сама об этом не подозревала.       Однажды ночью к ней пришла мама, бледная и окровавленная, она улыбалась, говоря, как хорошо, что Сэм осталась жива после той аварии. Улыбка матери, такая неестественная и вымученная, заставляла девушку забиваться в угол комнаты и плакать. Казалось, что все, на что она теперь способна — это плач. Круглосуточные сопли и слезы, делающие из Саманты слабую тряпку.       «А ведь знаешь, Сэм, ты могла бы спасти меня, если бы не испугалась тогда».       Она всегда знала, что была виновата в смерти матери, что попросила приехать и забрать её после занятий, когда могла бы добраться домой пешком. Тогда она не сумела вытащить маму из машины, не сумела рассказать обо всем медикам, а лишь испуганно прижимала руки к голове, чувствуя под пальцами теплую кровь.       Сознание Саманты медленно ускользало от неё, и мать, вся в крови, с разбитой головой и с безумной улыбкой казалась реальностью. Лишь теперь Сэм поняла, как было тяжело Джошу. После смерти сестер он закрылся для всех. Да, пару раз они болтали, оставаясь дома друг у друга, успокаивая и помогая друг другу заснуть, но как только Сэм старалась подобраться к нему поближе, Вашингтон отталкивал её. Она звонила ему, чтобы спросить, может ли она приехать сегодня на ночь, и он как можно вежливее отшивал её, не желая быть обузой.       Сэм понимала, как быстро она сдалась тогда, понимала, что должна была продолжать звонить парню, которому была нужна поддержка.       Эта поддержка сейчас была нужна и ей, а отец делал все, что мог. Сэм не хотела взваливать на его плечи новость о том, что часто слышит голоса, что видит мертвых людей в своей комнате, что почти не спит и не всегда принимает предписанную дозировку того или иного лекарства.       У Сэм не было поддержки, потому что после того, что случилось, девушку понимал лишь Крис, закрывшийся в себе и сильно беспокоившийся за Эшли. Крис винил себя в том, что не пошел тогда в шахты вместе с Сэм и Майком, а Сэм — в том, что не осталась тогда вместе с Вашингтоном, вместо этого захотев принести долбанный ключ в дом как можно быстрее.       Девушка не хотела обо всем рассказывать Крису.       Её мама больше не приходила к ней по ночам, зато стал приходить… Джош.       Первый раз она увидела его, когда открыла глаза и начала в ужасе озираться по сторонам, боясь увидеть долбанного вендиго на стене. Парень сидел на краю её кровати, в том самом шахтерском комбинезоне, с раной, оставшейся после того, как Эшли вогнала в него ножницы.       — Знаешь, Сэм. Потом будет хуже. Намного хуже. Это будет казаться везде. Кровь, вендиго, вырванные внутренние органы, летающие головы. Ты сходишь с ума, ты же знаешь? Не ходишь к психологу, прикрываясь тем, что твоя рана все еще очень сильно тебя беспокоит, — он опускает голову и улыбается, даже не смотря на девушку.       — Джош, я…       — Тебе будет хуже, Сэм. Но я теперь всегда буду рядом с тобой. Я тебя не брошу. Я тогда думал, что ты тоже не планируешь меня бросать, но у тебя оказались важные дела. А кто я такой, чтобы отрывать тебя от них? Просто… брат твоей лучшей подруги. Мертвой. Лучшей. Подруги. Которая умерла… из-за тебя.       — Я говорила, что…       — И ты в это веришь? Ты же сама себя винишь, Сэмми. Ты же могла все это предотвратить. Представляешь? Все предотвратить. Мои сестры были бы живы, я был бы жив, у тебя бы не было этих страшных ожогов.       Она пытается открыть рот и что-то ответить, но вместо голоса вырывается какой-то страшный хрип.       — Помнишь, ты сказала мне, что Ханна выкопала тело Бэт? А потом ты оставила меня, Сэм. Я думал… я думал, между нами что-то есть, что я важен для тебя. Хотя бы немного. Вы решили, что тупая шутка стоила мне жизни. Я не буду отрицать это, просто… я хотел сказать… вы дали мне умереть за то, что я захотел вас напугать. Понимаешь, Сэм?       — Прекрати, — шепчет Саманта еле слышно, — прекрати, прекрати.       Парень поднимает голову и обиженно смотрит на неё. Девушка уже не старается сдержать слезы, они бегут по её щекам, собираются в уголках глаз, мешая видеть четко.       — Я же сказал, что никогда не брошу тебя, Сэмми. Я не бросаю тех, кто мне дорог. Не сейчас, когда мы снова вместе.       Голова разрывается от боли, но девушка не может перестать плакать. Джош, тот самый Джош, живой и практически невредимый, сидит рядом с ней и внимательно смотрит за тем, как она вытирает свои слезы одеялом. Ей нужно постараться уснуть, иначе станет еще хуже.       «Джош ненастоящий. Посмотри, это ведь не Джош», — говорит она себе, но мозг продолжает настаивать на своем. Она видит Джошуа, и для того, чтобы окончательно убедиться, она протягивает к нему руку и касается его плеча. Вашингтон смотрит ей в глаза, будто бы пытается догадаться, что она будет делать дальше, что скажет и что он должен будет ответить.       «Это не Джош».       «Не Джош».       Она не знает, кому верить, но точно знает, что, засыпая, она чувствует руку Джоша Вашингтона на своих волосах. Он аккуратно поглаживал её голову, будто бы пытаясь успокоить. Кошмары в эту ночь смазанные, но они все равно заставляют Сэм кричать. В них она вновь не успевает спасти маму, предупредить Ханну, вывести Джоша из шахт.       «Лучше бы ты сама умерла», — собственный голос раздается в ушах. И ей нечего возразить.       ***       — Вы же понимаете, что это единственный возможный выход. При такой состоянии мы не можем предложить что-то еще. Ей стоит оставаться здесь. Она должна поправиться. Пусть просто остается здесь.       — Да-да. Да, конечно.       — Скажите, были ли случаи…       — Она не особо многим делилась после произошедшего. Несколько раз общалась с врачом, встречалась с друзьями. Я ничего не думал…       — Я понимаю ваше состояние, но все же…       Слова доносятся до неё отрывками, Сэм различает речь, но не понимает, о чем говорят эти люди. Один из голосов смутно знакомый, она готова поклясться, что раньше слышала его очень часто. Саманта пытается открыть глаза и терпит сокрушительное поражение. В виски будто стучат молотком, девушка жмурится и пытается перенести ужасную головную боль. Её руки и ноги холодные, и когда она хочет пошевелить пальцами, то чувствует, что тело её не слушается.       К её лицу что-то прикреплено, а вдыхает она неестественно свежий воздух.       Сэм не может открыть глаза и не может понять, где она оказалась.       Кажется, что её тело даже ничего не чувствует, ни холода, ни тепла окружающей поверхности. Наверное, она лежит на какой-то кровати. Может быть, она дома?       — Мы проведем курс…       Дышать почему-то становится тяжело, и Саманта закашливается. Голоса сразу же стихают, и вместо них она слышит возню. До её руки кто-то аккуратно дотрагивается, поднимает одеяло, которым она укрыта, от чего девушка вздрагивает и кашляет снова. Вдруг кто-то словно выключает свет, и Сэм видит лишь одну пустоту. Пытается открыть глаза, но не может — голова болит очень сильно, да и собственное тело подводит её.       — Надо приподнять, — тихо говорит мужской голос. Чужая рука касается её поврежденной спины, успокаивая, не желая причинить боль. Сэм чувствует, что её несут куда-то, но не понимает, куда. Что-то пищит, а в висках начинает пульсировать. Несмотря на это, спустя пять или десять минут девушка открывает глаза, сталкиваясь уже с другой проблемой, — её голова сильно кружится.       Возможно, очнуться именно сейчас было не самой умной идеей.       — Заторможенная реакция, нам нужен…       Её руки касается что-то холодное, сразу же начиная распространяться по всему телу. Словно по волшебству Саманта начинает чувствовать себя куда лучше. Комната принимает видимые очертания, люди, склонившиеся над ней, действительно похожи на людей, вот только ноги и руки и вправду холодные. Сэм пытается согреться, но с трудом шевелит одним пальцем.       — Как ты?.. — шепчет её отец, склонившись над кроватью и держа руку на весу, не зная, будет ли решение коснуться дочери правильным.       Сэм многое хочется рассказать. Как она видела маму, как мама не была похожа на окровавленный ходячий труп, как Бэт пришла к ней ночью и даже разговаривала с Сэм о Джоше. В конце девушки обнялись, и Вашингтон сказала, что Сэм лучше всего идти и ложиться спать, а...       А потом будто пустота.       Сэм не помнит, что было дальше. Она начинает сомневаться в правильности своих воспоминаний, потому что практически точно знает, что мама, сестры Вашингтон и их брат — все эти люди мертвы.       — Х… холодно, — выдавливает она, и окружающим приходится наклониться еще ближе, чтобы услышать её слова.       Шуршание начинается опять, кто-то кому-то что-то говорит, но Сэм не слушает. Затылок страшно болит, и как бы она ни хотела прикоснуться к нему, она не может поднять руки. Пока доктора обеспокоены её состоянием, а один из них внимательно следит за монитором, готовый в любой момент приложить дыхательную маску к лицу девушки, её отец не двигается. Сэм кажется, что в его глазах стоят слезы, но, возможно, что её глаза снова её подводят. Девушка моргает и пытается улыбнуться. Улыбка получается вымученной, но папа все равно улыбается в ответ, проводя рукой по лицу.       — Ты упала с лестницы. Помнишь?       Потеря равновесия. Удар плечом. Головой. Очень темно, она почти ничего не разбирает. Зачем она куда-то выходила?       — Н… нет. Ничего, — шепчет она в ответ, моргая. Ей снова безумно хочется спать, и от головной боли закрываются глаза, чего не было раньше.       — Ну… ничего страшного, — отвечает отец не особо убедительно. Саманта еле заметно кивает головой, чувствуя, как по вискам в очередной раз прилетает молотком.       «Он врет тебе, видишь? Это страшно, Сэм. Ты сходишь с ума».       Снова этот голос, обладатель которого не оставлял её одну ни на один день за последний месяц. Джош был рядом часами, рассказывал что-то, шутил, но потом как-то резко замолкал и возвращался к событиями, произошедшим на горе.       «Со мной было нечто похожее, Сэм. Не бойся. Я был один, но ты сейчас не одна. Я с тобой».       Она не должна плакать, едва заслышав его голос. Не должна, не должна, уверяет себя Сэм, но слезы вновь появляются не пойми откуда. Папа видит это и кивает головой, дотрагиваясь до лица дочери, вытирая слезы с её щек и позволяя девушке на минуту забыть, где именно они находятся. Она хочет домой, хочет прийти и увидеть там живых Вашингтонов, Ханну, приглашающую её в магазин, или Бэт, подкалывающую Джоша. Хочет предупредить всех и не дать всей компании отправиться в тот дом на горе, хочет спасти сестер, но…       «Слишком поздно, Сэм. Слишком. Поздно».       Голос Джоша громкий и твердый. Он то успокаивает её, то кричит на неё, то словно издевается над ней, заставляя вспоминать ужасные события прошлого.       Врачи говорят, что Сэм нужно отдохнуть. Объясняют, что её состояние резко ухудшилось, поэтому сейчас будет лучше всего подышать вместе с маской. Прежде чем она отключается, подозревая, что засыпает лишь благодаря снотворному, отец наклоняется и мягко целует её в лоб.       — Он не достоин такого.       Никто не отвечает, и Сэм даже кажется, что в своем сне она осталась абсолютно одна. Она сидит за столом в старом захламленном кабинете, который больше похож на место для съемки фильма ужасов. Девушка даже позволяет себе расслабиться, на какие-то жалкие пять минут, прежде чем осознает, что в помещении она не одна. Саманта открывает глаза и видит Джоша в клетчатой рубашке, надетой на поло. Она будто бы вернулась в ту ужасную ночь, в тот самый момент, когда они пошли в подвал, чтобы включить бойлер. Джош внимательно изучает её, поджимая губы.       — Я говорил тебе, с чего это все…       — Я знаю, — устало говорит она, — я не понимаю, зачем ты делаешь это. Зачем ты… успокаиваешь, а потом снова пугаешь меня. Зачем ты напоминаешь мне обо всем этом. Зачем ты это делаешь, Джош?       — Может быть, для того, чтобы ты помнила?       «Помнишь, о чем мы говорили? Это же Джош. Это всего лишь твое сумасшествие».       — Никто из нас не забыл, что случилось тогда. Никто не забыл бы никогда. Ханна и Бэт…       — Чувствовали себя точно так же, как ты сейчас. Потерявшиеся, одинокие, преследуемые. Помнишь, как ты сказала мне, что Ханна выкопала Бэт? Я с тех пор никак не мог отделаться от мысли, что она делала с собственной сестрой. Как этот дух… что он сделал с ней, что она решила…       — Прекрати.       — Выкопать её…       — Хватит!       — И съесть.       — Хватит! — вскрикивает девушка, пряча лицо в руках и вставая со кресла. Она разворачивается спиной к Джошу и пытается совладать с собой, но абсолютно безуспешно. Саманта официально превратилась в тряпку, причем очень и очень давно. А ведь когда-то она поклялась себе быть сильной.       С той ночи, проведенной на горе, прошло более двух месяцев. Почти все это время Джошуа Вашингтон был рядом с ней, а иногда его сменяли Ханна и Бэт.       — Ш-ш-ш, Сэм. Успокойся, — он обнимает её со спины, прикасаясь своим лбом к её больному затылку. Сэм чувствует странные ощущения на собственном лице, вспоминая, что в больнице ей надевали маску.       Сэм почти уверена, что спит.       Но даже во сне Джош кажется таким реальным.       Её чувствительная от ожогов спина начинает болеть, когда Вашингтон прижимается к ней еще ближе, поглаживая руками её живот. Проходит пять минут, десять или пятнадцать, прежде чем Сэм успокаивается и чувствует, что может убрать ладони с лица и открыть глаза. Даже сейчас, наедине с Джошем, она слышит посторонние голоса в своей голове и понимает, что ей от них не избавиться.       Она замирает, чувствуя его дыхание на своей шее. Саманта не хочет поворачиваться, она не хочет находиться в этом кабинете и в этом здании. Часть её понимает, что Джош вовсе не хочет ей помочь. Ненавязчиво, будто бы случайно, он говорит ей какую-то фразу и заставляет её вспоминать Ханну, Бэт, тот ужасный дневник Ханны, с которым она провела последние дни своей человеческой жизни. Джош не обвиняет её напрямую, нет, потому что знает, что она может дать отпор. Он хочет, чтобы она сама вспоминала и хотела винить себя.       «Потому что Джоша не существует. Он лишь твое подсознание», — шепчет один из многих голосов в её голове.       — Мы были вместе так долго, Сэм. Я помогал тебе заснуть. Я разговаривал с тобой. Помнишь, как я рассказывал тебе… ты же помнишь, верно? Тогда как я могу быть лишь твоим подсознанием? — спрашивает он тихо, когда его руки замирают на её талии.       Сэм пытается глубоко вздохнуть и делает шаг вперед. Джош ничем не препятствует ей. Она не хочет поворачиваться, она хочет еще раз закрыть глаза и исчезнуть, но навряд ли у неё это получится.       Девушка набирается смелости, надеясь увидеть перед собой уставшего Джоша, который поддержит её, если она попросит, который поймет…       Вместо этого она видит в нескольких сантиметрах от своего лица страшную маску клоуна, и крик застревает в её горле. Она не успевает пошевелиться, просто выставить руки, когда нечто подходит ближе к ней и с силой сжимает её в своих объятьях. Сэм вырывается, кричит, чувствует, как её спина и руки горят опять, как сильно болят плечо и голова, как она вновь и вновь падает вниз.       Кабинет начинается расплываться у неё перед глазами, и прежде чем снова отправиться в пустоту, она отстраняется и видит, как уголки рта у маски поднимаются вверх. Страшный клоун улыбается, показывая свои неровные зубы, больше похожие на клыки вендиго.       Сэм больше ничего не чувствует. Ей кажется, что голоса покинули её, что они больше никогда не вернутся в её голову. Ей кажется, что все кончилось. Навсегда.       ***       — У нас существует определенный протокол для такого рода ситуаций. Поймите нас правильно, но…       — Я хочу, чтобы провели еще пару анализов. Вы же не можете сказать точно, правда?       — Мы перепроверяли результат три раза. Сомнений никаких.       — Я все равно хочу, чтобы вы проверили…       — Папа? — наверное, это снова ночь. На этот раз глаза открываются куда легче, она не кашляет и не сотрясается в рыданиях. Голова не болит так сильно, руками и ногами можно пошевелить, а обожженная спина не ноет. Сэм чувствует, что на лице нет маски. Интересно, сколько времени она спала?       Отец мгновенно поворачивается к ней и подходит ближе к её кровати. Врач наблюдает за ними с расстояния, держа в руках историю болезни. Сэм хочет приподняться, чтобы сесть и размять тело, но её голова пока что не готова к таким нагрузкам. Пристав на сантиметр, Саманта заваливается назад и с силой выдыхает воздух.       — Тихо, без резких движений, — предупреждает её мужчина, следя за тем, чтобы она вернулась в исходное положение.       Сэм прислушивается к своим ощущениям. Дышать стало намного легче. Раскаленный кулак теперь не сжимает её грудь, и Саманта чувствует, как кислород беспрепятственно попадает в легкие. Вдох-выдох. Вдох-выдох.       Надо успокоиться и взять себя в руки, убедиться, что вокруг неё на самом деле реальные люди, что это не сон и не игра воображения. Едва Сэм закрывает глаза, она видит перед собой клоуна с ножом в руке и едва заметно вздрагивает.       — Как ты себя чувствуешь? — голос отца звучит взволнованно, но Сэм так и не находит, что ответить.       Просто плохо, хреново, или ужасно хреново? Под глазами папы залегли заметные тени, наверняка он целыми днями не отходил от её палаты. Сначала Сэм не понимает, почему ей внезапно стало так плохо, но потом на неё медленно находит осознание. Её отец — единственный человек, навещающий её, знающий, что с ней что-то не так. Где Крис, Эмили, Эшли… Майк? Где Мэтт и Джессика? Неужели им никто не сказал?       «Или же они просто не захотели приходить. Поверь, многие так бы и сделали, сославшись на то, что пережили в ту ночь очень многое, чтобы идти и смотреть на сходящую с ума тебя».       — Нет, — хриплым голосом выплевывает Сэм.       — Что? — хмурится мужчина, наклоняясь ближе. Он прикасается ладонью ко лбу дочери, как всегда делала его жена, когда девочка болела. У Сэм жар. Сэм не видит, как вздрагивает её папа, лишь слышит тихий голос Джоша в своей голове.       — Нет!       Врач глубоко вздыхает и подходит ближе, обращая внимание на экраны около кровати девушки.       — Сэм, твой отец не хотел пока что говорить тебе, но… мы провели тесты, Сэм.       Девушка хмурится и вглядывается в лицо врача. Он смотрит на неё с какой-то жалостью и сочувствием, будто бы она маленький ребенок, проглотивший всю свою коллекцию игрушечных солдатиков.       — Сэм, ты не следовала указаниям врача. Ты выпила таблеток куда больше, чем то надо было. И именно поэтому ты упала с лестницы. Потеря координации, обмороки, головные боли. Доза не смертельная, но опасная. Мы ждали, пока придут анализы, мы и понятия не имели, что за твоей травмой что-то стоит.       «Таблетки, Сэм».       — Зачем ты приняла так много таблеток, Сэм?       «Да, Сэм. Зачем?»       — Я не…       «Зачем? Зачем? Зачем?»       — Я принимала строго по рецепту. Я никогда не пила больше. Таблетки были на первом этаже, я все делала под контролем папы, — пытается вспомнить она, но понимает, что отца в тот вечер не было. Он вернулся поздно ночью и сразу лег спать, чтобы через несколько часов проснуться из-за того, что его дочь решила полетать с лестницы. — Я никогда бы не…       «Уверена, Сэм?»       Да, она должна быть уверена в таком, иначе, черт возьми, что с ней происходит? Голоса в её голове можно спихнуть на таблетки и последствия травмы, но память… она должна помнить, что случилось тем вечером. Она не могла спуститься и принять горсть таблеток, нет, она не такая, она не могла так сделать. Да, она увеличивала себе дозу морфина, но в тот момент она была под наблюдением врача, а сейчас…       — Сэм?       Девушка бездумно хлопает глазами, переводя взгляд то на доктора, то на отца.       — Я не делала такого…       «Ты очень плохая актриса, Сэмми. Доктор почти убедился в том, что ты самоубийца, видишь?»       Врач задавал много странных вопросов, на которые у неё не было ответа. Сэм беспомощно смотрела на отца, искала защиты, но мужчина лишь опускал голову и то и дело закрывал глаза. Сначала он потерял жену, теперь чуть не потерял дочь, и Сэм представляла, как для него, должно быть, выглядит все произошедшее. Она возвращается с ночевки с друзьями в машине скорой помощи, в крови и в ссадинах, с поврежденной коленкой, неся околесицу про чудовищ и про опасные шахты. Папа думал, что ей стало легче, черт возьми, да она сама так думала до того момента, когда голоса не стали такими четкими, а галлюцинации такими реальными.       Наверное, она засыпает. Она не может сказать точно, потому что в этот раз снова действуют препараты, и Сэм не видит удушающих кошмаров.       Действие снотворного заканчивается ближе к рассвету. Девушка насилу открывает глаза и тяжело дышит, слушая, как пищит аппарат, измеряющий её пульс.       «Каково это, Сэм?», — отчетливо раздается голос Бэт в её голове. Саманта вздрагивает и озирается по сторонам, ожидая увидеть девушку, но не видит никого.       «Столько людей умерли из-за тебя, Сэм. А ты захотела съесть пачку таблеток и избавиться от всех мучений одним махом. Неужели тебе не стыдно? Неужели ты… думаешь, что заслуживаешь такого? Умерла Бэт, умерла я, умерла твоя мама, умер Джош. Но вот ты жива. Мы умерли для того, чтобы жила ты. Ты не спасла нас, не посчитала нужным. И сейчас ты захотела прекратить все это», — шепчет Ханна. Не обращая внимания на боль и на подключенные к руке трубки, Саманта пытается зажать уши, веря, что это избавит её от шепота в голове.       Она, должно быть, снова спит. Она может проснуться. Вот сейчас…       «Нет, дурочка, ты не спишь. Ты не проснешься. Это не сон, Сэм», — вторит сестре Бэт, тяжело вздыхая.       Как она могла оказаться тогда на кухне? Саманта была не в состоянии тогда спускаться по лестнице, она помнила, как сильно тогда болела её голова. И именно тогда она вспомнила про таблетки, именно тогда…       «Я не хотела, чтобы тебе было плохо, Сэм. Ты моя лучшая подруга. Я не могла позволить тебе лежать на кровати и изнывать от боли. Мы вместе спустились тогда на первый этаж и взяли таблетки, помнишь? Вернулись в твою комнату, и ты выпила их. А потом что-то снова потянуло тебя к лестнице. Ты должна была слушаться меня, Саманта», — обиженно отвечает ей Ханна.       — Ты умерла, Ханна. Ты осталась в тех горах…       — Помнишь, что ты обещала мне тогда, Сэм? — наконец, она видит фигуру, стоящую в тени. Лицо скрыто в темноте, руки скрещены на груди, но Саманта узнает Джоша по голосу. — Что не бросишь меня. Что поможешь мне. Ты тогда была со мной, после того, как сестры пропали. Ты обещала, Сэм… ты обещала…       Аппарат пищит больше положенного, и Саманта надеется, что через несколько секунд в палату ворвутся доктора, и Джош исчезнет. Ей страшно и одиноко, и она понимает, что Джош добился того, чего он так сильно хотел. Она чувствует себя загнанной в угол, испуганной, никому не нужной. Совсем как Ханна и Бэт после того глупого розыгрыша.       — Ты бросила меня, Сэм.       «Это нереально, он не настоящий, он не живой, Джош умер, Джош больше никогда не вернется».       — Я вернулся ради тебя, Сэмми. Я не могу нарушить свое обещание.       Джошуа шумно дышит и начинает движение. Она зажмуривается, потому что не хочет видеть страшную маску клоуна, не хочет видеть окровавленный комбинезон и не может не обвинять себя в том, что случилось.       Во всем виновата она. Она не спасла Ханну и Бэт. Она дала погибнуть матери. Она оставила Джоша одного, когда он так нуждался в её поддержке.       Девушка упирается пятками и ладонями в постель, стараясь отползти подальше, наивно считая, что таким образом она может помешать своей галлюцинации коснуться её. Она не открывает глаза и пытается натянуть одеяло выше. Кнопка для вызова медсестры падает с прикроватной тумбочки на пол, когда Сэм вспоминает о ней.       Она чувствует, как Джош приближается. Запах крови и смерти, стоящий в шахтах, преследует её и сейчас. Что-то острое касается её щеки и лба, заставляет сжаться и опасливо ждать того, что будет дальше.       — Открой глаза, Сэм, — шепчет Джош, прикасаясь к её губам. Он повторяет фразу снова, когда видит, что девушка не подчиняется. — Открой. Глаза. Сэмми.       Хватает её за подбородок и заставляет поднять голову, рассматривая заплаканное лицо. Сэм сильно похудела, под глазами у неё темные мешки, губы обкусаны до крови, кожа бледная, как больничная простынь.       Сэм открывает глаза и не видит перед собой маски клоуна, того, чего она так сильно боялась. Одна сторона лица Джоша выглядит абсолютно обычно, но вот другая, скрытая в темноте…       «Это нереально».       На его нижнем и верхнем веке непонятные нарывы, словно у прокаженного. Кажется, что что-то пожирает его кожу прямо к неё на глазах. На щеке глубокие царапины, от вида которых Саманта дрожит. Изо рта, разрезанного теперь до половины щеки, показываются острые и длинные клыки, измазанные в крови.       Джош испуганно смотрит на неё, словно не понимая, почему она так дрожит, почему так старается отстраниться и перестает дышать. Его рука с удлиненными пальцами и острыми большими когтями касается её лица, успокаивая, поглаживая кожу.       — Я не оставлю тебя, Сэмми. Я же обещал. Мы всегда будем вместе. Я никогда не поступлю так, как ты поступила со мной в тех шахтах.       Ей кажется, что с его клыков капает свежая кровь, а его когти оставляют на тонкой коже царапины. Она снова чувствует слезы, текущие по щекам. ПолуДжош, полувендиго сидит перед ней, поглаживая её по лицу, сжимая её за руку.       — Я обещал тебе после смерти моих сестер, что ты никогда не будешь одна. Ты помнишь? И я, в отличие от тебя, выполняю свои обещания.       Сэм всхлипывает, когда острые клыки касаются её кожи. Она чувствует израненные губы Джоша на своей щеке и снова начинает плакать. Она не хотела никому навредить. Она не хотела, чтобы это произошло. Она не хотела, чтобы люди погибали из-за неё, а она жила.       — Джош.       — Не плачь, Сэмми.       И в этот раз она сразу же выполняет его приказ.