Выход

Качели за стеной манят пронзительным скрипом, но выйти покататься нельзя. Мальчик сильно наказан. Ему нужно сидеть в комнате, где рядом затаились чудовища. Он не помнит, какую провинность вынужден искупать заточением в помещении без единой неровности на серой побелке. Он сдавленно дышит, комкает в перепачканных пальцах кусок мела, слушает мерный скрип, от которого хочется спать. Он боится заснуть. Тогда чудовища осмелеют и кинутся на него. Но самое страшное не то, что они польстятся на плоть, а доберутся до того, что скрыто внутри. Поглотят его душу. Коснутся ее жадными лапами, и тогда комната сменится другим, еще более жутким местом. Реальность вокруг уже не раз изменялась, всегда становясь более отвратительной. В новой мальчик всегда борется против других, еще более безобразных чудовищ. Покидает комнату он взрослым, утратившим веру в спасение. Остаться таким навсегда — страшнее заточения. Ведь тогда мальчику больше никогда не будет нужно ни свежего ветра в лицо, ни теплых венцов подсолнухов над головой. Откуда он знает, что все это рядом, за перегородкой? Потому что хорошо чувствует это. По наивности все свои ощущения он принимает за правду. Пока он всегда возвращается сюда, в свою комнату, где бы ни побывал. Из последних странствий даже сумел принести с собой вещи. Старый фонарь, что способен заставить светобоязненных тварей замереть в темном углу. Окровавленный кусок мела тоже должен помочь. С их помощью мальчик однажды покинет комнату без дверей. Не проваливаясь в подавляющие, мерзкие сны. Мальчик измучен и слаб, у нет сил даже поднять руки. Но он надеется, что начертит на стене дверь и шагнет через нее к качелям и солнцу. Однажды он видел, как такое сработало. В сказке, придуманной во времена, когда мальчик вырастет. *** Кресло-каталка скрипит колесом, медсестра морщит лоб от этого звука. А может быть, потому что ей жаль пациента. Он давно и безрезультатно подвергается интенсивной терапии, но не только не вспомнил, что он сделал со своей женой, а и вообще ни разу толком не пришел в себя. Рядом с этим измученным человеком она испытывает чувство, не положенное медицинскому персоналу. Симпатизирует мужчине, который до того, как сойти с ума, носил полицейский значок. Она сама словно не помнит, как он бросался на санитаров, пытаясь убить их. Истошно вопил, что те давно мертвы, а тела нужно немедленно сжечь, иначе они никогда не упокоятся. Она читала историю болезни, знает путанный, страшный диагноз. И сочувствует, имея свою точку зрения. Безумцы никогда не виноваты в своей беде сами. Иногда плошает природа, но зачастую их подталкивают к краю другие. Как-то не очень похоже, что этот пациент, несмотря на теперешнее буйство, когда-то убил свою жену. Но это просто догадка, нужно гнать ее, как и мысли, что лечение не направлено на улучшение состояния. Оно лишь преследует цель загнать настоящую личность куда-то глубоко. Сделать из человека овощ. Вероятно, это кому-нибудь необходимо. Это же так просто — представить козлом отпущения слабого, живущего в сне во сне. А если и это — лишь только предположение? И человек, давно потерявшийся в кошмарах, — бездушный убийца? Но медсестра все равно толкает каталку в процедурную как можно медленнее. *** — Укол, Татьяна, — властный голос обрывает скрип качелей. От него мальчик вздрагивает, но по вене течет тепло, руке возвращается сила. По комнате плывет запах зреющих за стеною подсолнухов. Анестетик, которым протирали поверхности, нагреваясь от тока, источает его. Тело мужчины, которому уже не нужно запахов детства, ломко трепещет от ударов электрошока. Мальчику это не мешает. В одном из снов Себастьяна он рисует дверь на стене.