Track: AVAY – ONLY U
reality
Я не прячу свои чувства. Я убиваю их.
///
*** October, 24
Боль не укладывается в одно слово. Боль должна быть маленьким рассказом.
В перерыве между лекциями по прикладной математике Гарри направляется в сторону университетского стадиона, где каждую среду проходит тренировка местной команды по лакроссу, и это его маленькая тайна, о которой никто не должен знать. Мальчик незаметно пробирается к трибунам, параллельно с этим пытаясь выискать полностью расфокусированным взглядом фигуру парня, которому посвящен каждый шрам на его теле. Это нормально. Холодный ветер, пронизывающий до самого мозга костей, без разрешения пробирается под легкую ветровку, пуская заряды электрического тока вверх по позвоночнику юноши, но даже эти леденящие кровь покалывания не могут сравниться с теми ощущениями, которые топят маленького Гарри в пучине противоречивых эмоций снова и снова, стоит Луи Томлинсону в очередной раз на него не посмотреть. Это сравнимо с авиакатастрофами. Дрожащие пальцы вынимают старый полароид из переднего кармана рюкзака, и мальчик прикусывает нижнюю губу, направляя объектив на виновника землетрясений, происходящих в его голове при одной лишь малозначительной мысли о серых глазах с лазурными прожилками, которые никогда не увидят его. Размытая фотография отображает нечеткий силуэт квотербека, и Гарри ощущает, как что-то под решеткой его ребер начинает трепетать, больно соударяясь с грудной клеткой – это точно не его полумертвое сердце, продолжающее пропускать удар за ударом, словно время замедляет свой привычный шаг, вовсе останавливаясь, и кровь перестает циркулировать в венах. От переизбытка эмоций и урагана мыслей, состоящих, в основном, из бесконечного ЛуиЛуиЛуи, мальчик забывает выдыхать – еще немного и произойдет коллапс сердца/легкого/Солнца – не важно: в этот момент Гарри плевать, если Земля сойдет с орбиты или начнется ядерная война, потому что весь его мир теперь сужен до размеров одной улыбки, которую мальчик может хранить в своем дневнике под надписью: Когда я увидел тебя, в самых темных уголках моей души распустились цветы.*** October, 25 Мы влюбляемся в людей, которых у нас не может быть.
Гарри ненавидит этот мир. Ненавидит каждую его составляющую, потому что так чертовски несправедливо – когда ты влюбляешься в человека настолько, что больно дышать, а он продолжает тебя игнорировать. Мальчик никого не винит. Временами он вытягивает руки прямо перед собой, чтобы снова убедиться – он настоящий, он существует – но с каждым разом верить в это становится все труднее: Луи и Гарри учатся в одном университете, посещают одни и те же лекции, неоднократно пересекаются в библиотеке между стеллажами с дурацкими пьесами Шекспира и не менее дурацкими романами Макса Фрая на протяжении трех лет, но Томлинсон снова и снова продолжает называть его Эштоном, когда просит ластик или спрашивает о времени. Это больно, и Гарри проглатывает свою обиду, искренне улыбаясь, однако горечью, что скрывает в себе подобный жест, можно отравить половину населения планеты. Все в порядке. Мальчик привык. Но сейчас он снова плачет в одной из кабинок туалета на пятом этаже, потому что человек, в образе которого сосредоточен весь его космос, сегодня встречает свою родственную душу в студенческом кафетерии прямо у него перед глазами. Удар под дых. - Неужели, это ты? – хриплый голос Луи ложится аккуратно выведенными буквами на бледную кожу Хейзел – в самом основании правой ладони – и Гарри кричит. Кричит настолько громко, что зеркала внутри его маленькой вселенной разбиваются вдребезги – подобно мальчику, который вдруг перестает что-либо ощущать, одновременно с этим постепенно теряя связь с окружающим миром. Раскрошившееся печенье. - Видимо, ты нашел меня. Противно. Посредственно. Похоже на отрывок из малобюджетной мелодрамы. Жжение в венах становится невыносимым, и все тело Гарри сотрясают истомы, словно кожа соприкасается с лезвием ножа, аккуратно выводящем символы между его лопаток. Он не может смотреть на то, как чужие слова проявляются на предплечьях Луи. Омерзительное «видимо, ты нашел меня», которое мальчику до боли в зубах хочется стереть из своей памяти. И это смешно. Смешно – чувствовать, как каждый нейрон твоего тела расщепляется на мельчайшие составляющие прямо во время ланча, посреди студенческого кафетерия, в окружении сотен людей, для которых ты – словно стеклянная стена. Девушка прямо перед ним улыбается, уверенно протягивая руку вперед и переплетая свои пальцы с пальцами Луи. - Привет, – проговаривает она чуть слышно, и маленькие буковки незамедлительно прорисовываются под кожей Томлинсона. А Гарри улыбается. Пытается приподнять уголки губ в притворной радости, когда разворачивается и бежит прочь, ощущая, как слезы предательски скатываются по щекам, потому что есть разница между «сдаться» и «понять, что с тебя хватит». Лучше бы я сегодня умер, – гласит очередная запись в дневнике юноши, который снова сбегает от этой чертовой реальности посредством саморазрушения, потому что ночью, запершись в ванной комнате, он обнаруживает еле заметное «неужели, это ты» в области между третьим и четвертым ребром прямо под сердцем, а потом без зазрений совести проводит лезвием по контуру этих самых букв, чтобы они его больше не мучили.*** October, 27 Нас ломают не разбитые мечты, а те, мечтать о которых мы не осмеливаемся.
Наверное, я люблю тебя настолько сильно, что это противоречит всем законам природы. На руках, плечах и ключицах Гарри продолжают проявляться буквы. Вся его кожа выжжена словами, предназначенными не для него, и это заставляет мальчика прикусывать кончик языка, чтобы не зашипеть от боли, когда каждая новая фраза впивается в его тело языками пламени. Это больно – носить на себе чужие признания в любви. А еще Гарри сломлен физически: все эти символы подобны прикосновению к Солнцу и похожи на цианид, разъедающий мышцы и суставы. Ты выглядишь невероятно, – читает студент на своем запястье, сидя в пустой аудитории и из окна наблюдая за двумя фигурами, стоящими у ворот университета. Мальчику хочется плакать, когда следующее «я рад, что ты оказалась моей родственной душой» выжигается на его коже чуть выше локтя, и он чувствует, как его организм ведет борьбу с самим собой. Все внутри него горит в нестерпимой агонии чувств и адского жжения в глазах. Слезы невольно скатываются по щекам, прокладывая путь по линии челюсти, и это невыносимо. Гарри срывается с места. Вновь запирается в одной из кабинок туалета. Достает лезвие из заднего кармана джинсов. Все по сценарию. Он с остервенением зачеркивает слова на своем теле порезами, приоткрывая губы в немом крике, и терпеть эту боль лучше, чем видеть ненавистное «я влюблен в твои глаза, Хейзел» прямо на тыльной стороне ладони. Гарри пропускает французский, потому что все следующие двадцать минут его сотрясает в истомах, и он отвергает то небольшое количество пищи, что было принято им во время ланча. Прекрати меня мучить. Хватит. Достаточно.*** Track: Birdy – Not About Angels October, 28
Ты делаешь меня счастливым, потому что существуешь в моем мире. Ты заставляешь меня грустить, потому что я в твоем – нет.
Я умираю. Умираю. Умираю. Медленно и планомерно, не нарушая законов физики. Гарри пытается улыбаться, когда видит Луи и Хейзел в конце коридора. Его сердце сжимается до размеров атома, потому что они выглядят счастливыми, в то время как мальчик каждой клеткой своего тела чувствует, что разлагается. Буквально растворяется в воздухе, и отвратительные ожоги белыми полосами ложатся на его шею, мешая дышать.*** October, 29 Ни один ребенок не должен чувствовать, будто он достоин порезов на своих запястьях.
Гарри ненавидит себя. Ненавидит свои дурацкие чувства, убивающие его изнутри. Ненавидит Луи, что продолжает причинять ему дикую боль, от которой нет морфия. И это невыносимо. Весь его мир рушится, словно карточный домик. Он пропускает лекции и не выходит из своей комнаты, на вопросы родителей отвечая банальным «все в порядке», когда все ни черта не в порядке. Мальчик умирает. Его тело гниет. Зияющие рубцы уродливо прорезают бледную кожу, а слова продолжают выжигаться на внутренней стороне его груди. Сегодня в моих мыслях ураган из трех букв. И нет – это не «Луи», так что, если ты по какой-то причине возомнил себя центром Вселенной, я тебя разочарую. …Дин… Сегодня виновником моих маленьких катастроф является Дин, не ты. И я чувствую, что могу, наконец, дышать.*** October, 30
Вчера я взял с себя слово никогда не рассказывать тебе об этом, но я такой слабый, что хочется плакать. Гарри просыпается ближе к полудню, а меж его ребер трепещут бабочки. Он стягивает с себя домашнюю футболку, освобождая их и наблюдая за тем, как они взлетают вверх, скапливаясь у потолка, обклеенного бумажными мотыльками. На крыльях небесно-голубого окраса выжжены буквы, и Гарри плачет, когда каждый ожог на его теле превращается в бабочку, а на их месте образуются новые фразы. Нет никакого Дина. Сегодня я хотел сказать тебе об этом лично, но потом вспомнил, что тебе наплевать. Я влюблен в тебя, как дурак, и это меня убивает.*** October, 31
Их слишком много. Гарри лежит на кровати, наблюдая за тем, как мотыльки под его потолком сгорают дотла и превращаются в пепел. Они мешают ему дышать. Заполняют все пространство под ребрами, вытесняя необходимый воздух, и мальчик прослеживает взглядом строчку за строчкой, проявляющуюся на его коже. Каждая из них превращается в очередной порез. Я люблю тебя, – со слезами на глазах читает Гарри на своем предплечье, прежде чем жгучая боль сковывает все его бездыханное тело, и трепещущие бабочки замирают в пространстве вокруг, тут же – одна за другой – падая вниз, словно осенние листья. И юноше кажется, словно он падает вместе с ними. Гарри подносит лезвие к последней фразе, останавливаясь в паре миллиметров. Все внутри него переворачивается, и он абсолютно опустошен. Я люблю тебя, – его рассредоточенный взгляд снова и снова скользит по выведенным буквам, и мальчик едва заметно улыбается. Он чувствует, как земля уходит из-под ног: девятнадцать выпитых капсул аспирина постепенно убивают его, но Гарри счастлив. Кажется, мне суждено умереть в иллюзии, построенной на самообмане, но я не против. В этом ведь нет ничего плохого, если мы всего на пару мгновений забудем о Хейзел, да? Глаза юноши закрываются. Вдох-выдох. /Если ты когда-нибудь прочтешь это, пожалуйста, не вини себя, потому что ты – лучшее, что случалось в моей жизни. Потому что я утонул. Утонул в безграничной любви к тебе, и, пусть в этой реальности твое сердце принадлежит ей, у меня все еще есть мечты, в которых твои губы оставляют мириады звезд на моих ключицах. И, знаешь, сейчас я чувствую, словно мертвые бабочки под моей кожей вновь начинают оживать…/