Real dreams

А вы когда-нибудь задумывались что такое любовь? Может быть это то что называют бабочками в животе от каждого его прикосновения? А может это то что не дает спать ночами, заставляет думать о нем? Когда я смотрю на него бывает такое будто мой мозг отключается и забывает все. Когда он касается меня, кажется будто это место горит ярким пламенем. Обычные выходные, даже слишком обычные. Как только я начал снова ходить, то стал уходить из дома прогуляться, а он всегда говорит, чтобы я далеко не уходил. Я улыбаюсь. — Леня, — кричит Илья из соседней комнаты. Я закрываю книгу о мифических существах и иду к нему. — Что-то случилось? — Значит так, — Илья стоял одетый и рядом носились гномы, так же одетые. И только один человек стоял в домашней одежде. Нет, не оставляйте меня. — Мы с гномами поехали в гости к дедушке и Лида едет с нами, приедем мы только завтра вечером, я очень надеюсь, что вы не спалите квартиру. — А почему мы не едем? — спросил я. Действительно почему? Это же не честно! — Потому что у дедушки дом не резиновый, а младших я оставить одних не могу, так что не обижайтесь. И вообще, разве это не случай отдохнуть от нас, — Толик притянул меня к себе, свешивая руку, через мою шею. Нет. Пожалуйста. — Не переживай, все будет хорошо! — спокойно говорит Питерский. — Вот и отлично, я на вас рассчитываю. Привезем вам чего-нибудь вкусненького. — вся шумная орава ушла и я наконец смог убрать руку Толика от себя и уйти в комнату. Сердце стучало как бешенное. Хотелось пить, ужасно хотелось пить. Я вышел из комнаты и тихонько пошел на кухню. Налив себе чаю, обнаружил что Толик который только что сидел на диване, куда-то исчез. — БУ! — резко кричат сзади. От неожиданности я проливаю чай на свою руку. Кипяток обжигает мою кожу. Боль проникает в каждую клеточку ожога. Я быстро сую руку под холодную воду, — Прости, я не думал что напугаю тебя настолько. — Думать надо головой, Питерский! — чуть ли не кричал я, — лучше помоги мне, одной рукой я перевязать себя не смогу. Достань мазь от ожогов и бинт. — Я сел на диван, морщась от боли. Рука ужасно жгла. Звонить Илье безумно не хотелось, иначе он приедет и начнет отчитывать нас за все, а после вообще накажет. Мы должны справиться вдвоем. Обязаны. — Я принес все, — Толик сел рядом и взял мою руку. Она была уже вся красная и немного покрылась пузырями. — прости меня, я такой дурак, — я лишь усмехнулся. — Что делать? — спросил он меня. — Намажь на руку крем, потом аккуратно не туго перевяжи руку бинтом. — Хорошо. — если быть честным я получал удовольствия от этого больше, чем боли от ожога. Он держал меня за руку и усердно размазывал крем. Биение сердца усилилось. Я зашипел от того, что Толик слишком сильно надавил на руку. — Принцесса, — произнес Питерский и начал дуть на руку. Приятная прохлада остужала мою руку, но вот в животе были те самые бабочки. — С тобой все хорошо? — Толя уже завязывал бинт. — Ты бледный, да и сердцебиение у тебя слишком высокое. — Ты у нас теперь медик? — спросил я, смотря на него. — Типо того. — опять эта усмешка на его лице. На его щеке остался крем. Как он только умудрился то? Живой рукой я убрал мазь с его щеки. Так получилось, что мы были слишком близко и то ли он случайно качнулся, то ли еще что-то произошло, но наши губы соприкоснулись. После чего последовал поцелуй, такой долгожданный для меня. Здоровой рукой я обнял его за шею, притягивая ближе. Толя обнял меня за талию, сокращая расстояние на минимум. Постепенно обычный поцелуй перерос в более страстный. Языки касались друг друга. Бабочки в животе не давали мне покоя. Я хотел продолжение. Безумно. До боли в паху. Хотелось чего-то большего чем поцелуи. Здоровой рукой и попытался стянуть с него его огромную футболку, но получилось у меня это дольно плохо. Мы разорвали поцелуй на несколько секунд, пока Толик снимал футболку, после чего мы продолжили начатое. Он начал снимать с меня рубашку, расстегивая потихоньку пуговицу, задевая при этом мою кожу. Тогда я решил действовать более решительно, я сел на его колени, водя при этом рукой по его телу. — Ты понимаешь к чему все идет? — спросил Толик, целуя мою шею. А я все продолжал водить рукой по его торсу, как бы невзначай залезая в его трусы, которые прятались под брюками. — Причем прекрасно. Я читал очень много литературы с такой тематикой, думаю, я знаю что делать, — я покраснел от своих слов. Зря я это сказал. Я почувствовал что он усмехнулся. Смешно ему. — Хорошо, раз так, могу ли я идти до конца? — Да, терпеть боль, так всю сразу, — шутка. По-видимому не очень удачная. Толик поднял меня и понес в комнату на кровать. С первого раза мы не смогли найти дверь, врезаясь в стены и подолгу целуясь. Его голая грудь прижималась к моей, это было незабываемое ощущение. Спустя какое-то время мы все же находим кровать и располагаемся на ней. Я ложусь спиной на кровать, а Питерский нависает сверху. Его руки спускаются по моей груди к штанам, на которых чертов ремень. Ему приходится задействовать две руки, для того что бы расстегнуть его. Почти сразу он снимает мои джинсы вместе с трусами. Итак, я остался один без одежды. Это не честно. Я тянусь одной рукой к его штанам и снять получается их почти сразу, вместе с трусами. Чем дальше мы заходим, тем сильнее колотится мое сердце от предвкушения. Хотя, сколько бы я ни читал, везде писали что первый раз болезненный. — Леня, согни ноги в колени и разведи их в стороны. — скомандовал Питерский, роясь в тумбочке рядом с его кроватью. Он достал от туда крем и презервативы. Я даже спрашивать сейчас не хочу от куда у него они. Хотя может быть потом. После того как он достал все, наконец вернулся ко мне. Вновь поцелуй, наполненный страстью, диким желанием. — Сейчас будет больно и не очень приятно. — смазав пальцы Толик ввел в меня один. Боли как таковой не было, но зато было жуткое ощущение дискомфорта, как будто что-то мешало. Мне это не нравилось. И где же это чувство эйфории и народности, о которых гласят все авторы? Спустя небольшой промежуток времени Толик начал двигать пальцем, и потихоньку я привык к этому. И как только Толик это заметил это, он добавил второй палец. Вот сейчас стало больно, при чем этот раз он не стал ждать и сразу начал двигать. Но и к этому я тоже привык, и только когда он добавил третий палец и проехался по моей простате, я выгнулся от накрывшей меня волны наслаждения. Хриплый стон сам по себе вырвался из моей груди. После чего Толик достал пальцы и тогда я почувствовал что значит чувство опустошенности. Хотелось большего. Хотелось его. Всего. Питерский как будто умел читать мысли. Он начал входить понемногу, это было больнее чем с пальцами. Из-за этого из моих глаз полились слезы. — Все хорошо? — я лишь мотнул головой. Когда он вошел полностью, он остановился, давая мне привыкнуть. — Продолжай, — хрипло прошептал я. После Толик начал движение. Все началось с небольших толчков, и с каждым разом он ускорялся, проезжая каждый долбанный раз по простате. Я стонал, выгибался и хныкал от этого чувства. Было хорошо. Чертовски хорошо. Хорошо до звездочек перед глазами. Вот оно чувство эйфории и наполненности. Вот почему его описывали так ярко. Ведь это действительно прекрасно. Толчки становились резкими. Толик начал водить своей рукой по моему члену. Развязка пришла почти сразу. Я сжался от этого чувства. Слишком прекрасно и великолепно. Питерский кончил следом и упал рядом со мной, притягивая к себе, целуя в лоб, утыкаясь в шею. *** Когда я проснулся на следующее утро, конечности Толика лежали на мне. Это было приятное ощущение. Это было чувство надежности и спокойствия. Впервые утром, я не думаю, как мне пережить этот день что бы не выдать себя. Теперь все иначе. Я повернулся на бок, это было ошибкой. Огромной ошибкой. Боль пронзила все тело. Ужасное чувство. Небольшая прядь волос упала на глаза Толика, я убрав ее прошептал: — Я люблю тебя, — услышав это, он улыбнулся и, открыв один глаз ответил. — Я тоже.