Мосты и маски

Они как будто из разных миров. Лекса вся состоит из шаблонов и стереотипов, которые так любят показывать в фильмах: она капитан группы поддержки, встречается с самым красивым и богатым мальчиком в школе, ездит на дорогой машине и носит только брендовые вещи. Лекса ходит с высоко поднятой головой и смотрит на всех так, как будто они ей что-то должны. Лекса ведет себя так, что никто не посмеет перейти ей дорогу. Лекса популярна и ей это нравится. Кларк, напротив, никогда не старалась находиться в центре внимания. Она из бедной семьи, живет не в самом лучшем квартале, ее папа умер, а мама — слишком занята своей работой в больнице, чтобы уделять ей должное внимание. Кларк не занимается спортом, ходит в художественный кружок и рисует портреты грустных людей. Она проводит время с людьми, которые не переживают о своем внешнем виде, среднем балле и рейтинге популярности. Такими, как Беллами Блейк, который играет на гитаре, носит рваные старые джинсы и покуривает травку. Или его сестра Октавия, которая встречается с парнем из колледжа, надевает вызывающие топы и умеет драться не хуже мальчишек. Рейвен носит только черное, ярко подводит глаза и она помогает отцу в автомастерской, так что вечно вымазана в машинном масле. Кларк совсем не глупая, просто хочет казаться такой, потому что ей так удобнее. Да и какая, в сущности, разница, что ей поставят по математике, если она планирует заниматься рисованием? В мире Лексы все делают то, что лучше, что принято в обществе, живут по кем-то придуманным правилам. Кларк и ее друзья делают то, что приносит им удовольствие. Ее папа всегда говорил: делай то, что хочешь, тогда не придется ни о чем жалеть. И это лучшее из всех правил. Они с Лексой из разных миров, но это не мешает им видеться каждую пятницу после уроков за старыми гаражами. Кларк включает старый рок, и они слушают голос Оззи Озборна, который согревает лучше, чем чай с медом. И вселяет какое-то подобие надежды. Они курят и разговаривают ни о чем. И Лекса совсем не похожа на ту девчонку, которую все знают в школе. Та зациклена на всеобщей любви, и только с Кларк она может позволить себе быть уязвимой. На самом деле, они дружат с детства, потому что их отцы дружили. Потом папа Кларк умер, они перешли в старшую школу, Лекса зациклилась на популярности, а Кларк стало плевать на все. На все, кроме своих рисунков. Хотя отца она так и не смогла нарисовать. Каждая попытка заканчивалась одинаково: она садилась за мольберт, доставала кисточку, окунала ее в краску. А через секунду ее накрывало осознание того, что она не может вспомнить ни одной черты его лица. И Кларк плакала, ненавидя себя. Они из разных миров, но этот тонкий мостик дружбы между ними стоит дороже всех денег и популярности, поэтому ни одна из них не в силах поднести спичку, чтобы его сжечь. Лекса хватается за него, как за последнюю ниточку нормальности, а Кларк рассказывает ей вещи, о которых не знает никто. И никто не поймет. Да никому это и не надо, в сущности. — Ты пойдешь на вечеринку к Финну? — спрашивает Лекса, докуривая очередную сигарету. — Не люблю пить в компании этих снобов, ты же знаешь. Они начинают разговаривать об очередной машине, или последней модели айфона, или о том, в какой частный колледж пойдут учиться. — Ты сидишь и делаешь вид, что тебя интересуют те же вещи, правда? — Кларк усмехается. Она любит Лексу, но иногда совершенно не понимает, зачем та себя ломает каждый раз, если ей противно. Жизнь слишком коротка, чтобы делать вещи, которые тебе не нравятся. — Мне приходится, принцесса, — грустно отвечает Лекса и смотрит ей в глаза. Она всегда так делает, когда хочет оправдаться. Как будто Кларк ее осуждает, хотя это совсем не так. — Какая ирония, они носят на руках девушку, которая считает их всех фальшивыми. — Я и сама фальшивая рядом с ними, Кларк, так что все честно. И все же, ты не ответила. — Я приду. Лекса очень красивая в те моменты, когда говорит о грустных вещах грустным голосом, затягивается как-то обреченно и смотрит вникуда. Кларк любуется на ее профиль. По правде, она и сама не поняла, когда это случилось. Когда она влюбилась в Лексу, переступив эту тонкую черту между дружбой и чем-то еще — таким невесомым и почти незаметным. Лекса, конечно же, ничего такого не замечает. Кларк никогда никому об этом не говорила. Она не хочет, чтобы кто-то знал.. Она холит и лелеет этот маленький хрупкий секрет внутри себя, потому что больше всего на свете ненавидит безнадежную любовь и ободряющие слова. Как будто ей чем-то поможет, если кто-то будет повторять каждый день, что все будет хорошо? Поэтому никто не догадывается, что у Кларк есть эта маленькая тайна. Разве что Беллами, потому что он часто молчит, много слушает и внимательно смотрит, наверняка замечает всякие мелочи: брошенные украдкой взгляды и хмурую тень на лице Кларк, когда Лекса проходит мимо, держась за руку с Финном. Но он никогда об этом не говорит. Он никогда не говорит о вещах, которых нет у Кларк. Зато у Кларк есть старый рок, сигареты и пятничная Лекса, как будто не накрашенная и со сброшенной саркастичной ухмылкой школьной сучки. Из тех девчонок, которые любят издеваться над такими изгоями, как Кларк Гриффин. И ей этого вполне хватает. Конечно, иногда она мечтает о большем. В те моменты, когда Лекса берет ее за руку и смотрит своими красивыми зелеными глазами, в которых почему-то слишком много боли. Она мечтает сцеловать всю эту боль с ее лица — исцелить, вылечить ее. Если честно, то Кларк не понимает. У Лексы есть все, о чем только можно мечтать (о чем мечтают другие люди, не Кларк, но тем не менее), — вся власть в школе и популярность, но ей этого недостаточно. Ей недостаточно, и она Лекса, у которой ничего не должно быть плохо и дешево. Хотя, может быть, жизнь у нее дешевая — лживая и фальшивая, сплошная вереница масок на каждый день. Может быть, именно поэтому Лекса так несчастна. Кларк рисует ее поздно вечером. Мама уже давно спит, но самой Кларк никак не удается заснуть и она развлекает себя, выводя на бумаге знакомые черты лица. Почему-то всегда становится легче, когда она выплескивает все эти эмоции, которые нельзя выплеснуть на Лексу, на бумагу. Ненадолго, но отпускает из этого плена, в который она сама себя загнала. Привязалась к Лексе крепкими веревками, которые никак не разрубить. Вечеринка у Финна почему-то именно в пятницу, и Кларк тоже оказывается там, вместе со всеми. Потому что без Лексы пятница кажется бессмысленной и пустой. Она стоит, прислонившись к дереву, с пластиковым стаканчиком пива в одной руке и сигаретой в другой. Все остальные толпятся у бассейна и делают те же банальные вещи, которые делают банальные подростки на банальной вечеринке. Лексы нигде не видно. Кларк чувствует себя глупой и ненужной, находясь в компании людей, которым она безразлична, что, впрочем, взаимно, и даже Беллами, который уже час рассказывает ей о своей новой песне, никак этого не меняет. — Вы серьезно назвали группу «Ковчег»? — спрашивает Кларк без особого интереса, потеряв всякую надежду увидеть сегодня Лексу, и с радостью принимает из рук Беллами еще один стакан пива. — И все ждем, когда ты будешь с нами петь, принцесса. — Ее почти в дрожь бросает от этих слов. Лекса любит ее так называть, а ей сейчас совсем не хочется о ней думать. Хотя Кларк только и делает, что думает. На самом деле у нее бесчисленное количество рисунков Лексы, которые она никому не показывает. Она не устает рисовать ее. Не устает видеть ее — в школе, в гараже по пятницам, во снах. Ей только и остаются, что эти сны, потому что реальность слишком болезненная. Потому что в реальности слишком много правды. — Белл, ты же знаешь, что я не могу. — Папа учил ее петь, как и рисовать, впрочем. И что-то из этого она не может делать спокойно. Следующую фразу Беллами она уже не слышит. Потому что Лекса наконец показывается — короткое красное платье, яркая улыбка и за руку с Финном. Кларк тускнеет в ту же секунду. Как будто кто-то вытер ластиком все нарисованные цветными карандашами части ее тела. Все гребанные эмоции. Потом Лекса вдруг смотрит прямо на нее, прямо в глаза, и не отводит взгляда даже тогда, когда Кларк почему-то впивается Беллами в плечи и целует его с открытыми глазами, тянет на себя, прижимаясь к дереву все сильнее. На это Лекса только криво усмехается. — Прости, Белл, — бормочет Кларк, запивая этот дурацкий поцелуй пивом. Беллами только прослеживает ее взгляд и кивает. — Я бы хотел тебе сказать, что все будет хорошо, принцесса, но ты ведь знаешь, я не люблю врать. — Он ласково треплет ее за плечо, и в этом весь Беллами — всегда такой друг, которого она совсем не достойна. Кларк улыбается грустно, разворачивается и уходит туда, где должна находиться в пятницу вечером. И где ее ждет полупустая бутылка виски. Лекса приходит спустя где-то полчаса и несколько глотков виски и находит Кларк немного пьяной. — Привет. — Привет, — только и может выдавить Кларк. Лекса красивая и тоже немного пьяная — и все-таки очень красивая. — В этот раз тебя хватило на полчаса дольше, чем обычно. — Она присаживается рядом, выхватывает из рук Кларк бутылку и делает глоток. — Ты же не любишь виски, — как-то глупо замечает Кларк. — Ты его любишь. — Что-то во взгляде Лексы изменилось, как будто она смотрит на нее впервые и совершенно другими глазами, и Кларк это здорово пугает. Она думает, что это конец. Может быть, даже прощальный разговор. — Помнишь, ты как-то сказала, что мы живем на одной планете, но как будто из разных миров? Будто меня интересуют меркантильные земные вещи, а тебя — творческие и невесомые. Кларк кивает. Ее подозрения растут с каждым словом Лексы. — Я тогда не понимала. Я думала, что у тебя совершенно дурацкое чувство юмора. — Лекса усмехается, а Кларк совершенно теряется в догадках, к чему она клонит. — Но, знаешь, искры получаются, когда смешиваешь эти два компонента. Камень из земли и трение воздуха. И это было очень глупо, принцесса. Лекса делает еще один глоток и наклоняется к ней. — Что? — У Кларк перехватывает дыхание, потому что она чувствует чужое дыхание на своих губах. Лекса пахнет алкоголем и почему-то клубникой, и это сносит Кларк голову, заставляя думать о каких-то совершенно глупых вещах. Например, о том, что это окажется очередным из ее снов. Всего лишь фальшивой пустой фантазией. — Совершенно глупо целовать Беллами Блейка, чтобы заставить меня понять это, когда можно было просто поцеловать меня. Ответить Кларк не успевает. Лекса храбрее ее, потому что целует первой, и Кларк слизывает вкус виски с ее губ. Лекса настойчивее, потому что кусает ее губу, врываясь в рот языком, и вырывая у Кларк приглушенный болезненный стон. Лекса опытнее ее, потому что скользит уже ладонью под футболкой, заставляя Кларк напряженно сжимать мышцы живота и изнывать от этой муки, испытывать чувства, о существовании которых та даже не подозревала. Лекса превосходит ее во всем, но, кажется, когда Кларк целует ее в ответ, то, кажется, она приближается к этой идеальности, пусть даже совсем на чуть-чуть. — Я так давно хотела это сделать, — говорит Лекса чуть позже, когда они допивают виски. Иначе бы Кларк просто сошла с ума, пытаясь поверить в произошедшее. — И что тебя останавливало? — Я всегда думала, что ты считаешь меня слишком поверхностной. И терпишь только по привычке. Кларк почти смешно от этой иронии. Прямо сюжет для банального ромкома. Впрочем, она не говорит совершенно ничего из того, что думает, только смотрит на Лексу, как на картину Пикассо — чем дольше и пристальней всматриваешься, тем больше значений открывается. И начинаешь понимать со временем, что до этого ты видела все неправильно — не в том свете, не в том настроении, не теми глазами. Они сидят молча, но даже тишина между ними подобна мосту — не отталкивает, а соединяет. Ни на одной из них нет сейчас масок. Позже ночью Кларк просыпается от едва слышного звука, как будто птица стучится в ее окно. Всему виной маленькие камешки, которые кто-то настойчиво бросает, и, открыв окно, Кларк видит внизу Лексу. Та курит и смотрит на нее, задрав голову вверх. Совершенно нормальное занятие в три часа ночи. — Спускайся, принцесса, — она шепчет, но ее слова в ночной тишине слышны особенно четко и громко, и Кларк благодарит небеса за то, что у мамы сегодня ночное дежурство. — Не могла уснуть, — говорит Лекса, когда они сидят на старом гамаке, на заднем дворе дома Кларк, и та лишь глядит попеременно то на луну, то на Лексу. И кажется, что прекраснее лица девушки днем может быть только ее лицо при свете луны. Она совершенно точно и безнадежно влюбилась. — Думала о чем-то? — Глупо спрашивает ее Кларк и ловит взглядом каждую черточку, запоминая, чтобы потом нарисовать ее в точности такой как сейчас. — Думала о том, как все глупо может закончиться, если люди не перестанут беспокоиться о своей гордости, или принципах, или о чем-то таком же дурацком. О всех тех красках, если говорить на твоем языке, которыми они разукрашивают свои маски. Понимаешь о чем я? Кларк кивает. Кажется, она понимает ее сейчас, как никогда. Она улыбается и берет Лексу за руку. Никогда еще ночь без сна не была такой спокойной. В понедельник Лекса сидит в столовой за столом Кларк. Октавия только непонимающе приподнимает брови, но не говорит ничего. Беллами улыбается. Финн словно не замечает ничего, когда треплется с очередной девушкой из группы поддержки, а эти самые девушки делают вид, будто Лексы и вовсе не существует. — Этот мир вполне может обходиться без меня. Их мир, — говорит Лекса, сжимая под столом руку Кларк. — Они все такие взаимозаменяемые со своими одинаковыми жизненными приоритетами. Сегодня новый Бентли, завтра — платье от Версаче. У них нет времени остановиться и подумать, как они убивают себя этим всем. — Ты устала носить маски? — только и спрашивает ее Кларк. — Смертельно устала, принцесса. — Лекса целует ее в щеку, обнимая рукой за плечо, и заметив это, оба Блейка многозначительно улыбаются. — Может быть, ты заставишь ее петь в «Ковчеге», Лекс, — говорит Октавия. — Потому что мы не можем на нее повлиять. — Если только она сама захочет, иначе никогда ничего не выйдет, — отвечает Лекса, глядя на Кларк, и та впервые не видит в ее зеленых глазах ни тени боли. Мостик этих новых отношений между ними все еще шатается, как будто под порывом ветра, и Кларк понимает, что хрупкие вещи нужно беречь. Вечером они все вместе идут пить в «Полис», чтобы послушать группу Беллами. Фальшивыми удостоверениями сейчас, конечно, никого не удивишь, но персонал в «Полисе» более благосклонен, чем в других клубах. Поэтому никто даже не думает их останавливать. Лексе, наверное, странно здесь находиться — не в таком богемном месте и в окружении не такой пафосной публики, к каким она привыкла, но если ей вполне нравилось пить с Кларк за старыми гаражами, то и это не должно испугать. — Расслабься, — шепчет ей Кларк на ухо, обнимая за плечи, так что Лекса даже вздрагивает от неожиданности. — Ты привыкнешь. — К громкой музыке и нелегальному алкоголю? — Она едва заметно усмехается и чуть поворачивает голову в сторону, так что теперь губы Кларк находятся в опасной близости от ее собственных. — К моим друзьям. Ко мне. К нам. — Во взгляде Кларк нет ни тени насмешки, и она даже не хочет думать о том, что хотя бы что-то из того, что они делают, из того, что происходит между ними, несерьезно. — К нам я привыкла очень давно. — Лекса тянется слегка вперед и целует ее, и непонятно уже, кто из них больше в этом нуждался. — Ты даже не представляешь, насколько давно. — Как быстро ты из стадии «мне нужно заботиться о своем имидже» перешла в «мне плевать на мнение других», Александра. Возле них оказывается незнакомая девушка — высокая и красивая, из тех, которых Кларк охотно бы рисовала. Правильные черты лица, черные как смоль волосы, высоко поднятая голова. От нее так и исходит какая-то бескомпромиссная уверенность во всех словах и поступках. — Костия. — Голос Лексы звучит беспомощно; по правде, Кларк вообще никогда не слышала, чтобы она говорила так — со страхом и беззащитностью. Как бы там ни было, эта Костия уже перестала ей нравиться. — Я не знала, что ты в городе. — Я тоже многого о тебе не знала. — Девушка уходит, не оставляя Лексе ни малейшего шанса что-то возразить, и Кларк лишь удивленно смотрит на свою подругу — какую-то теперь маленькую и сломанную, похожую на куклу, которую забыли завести, с безвольно опущенными руками. — Хочешь отсюда уйти? — предлагает Кларк и ни о чем не спрашивает, потому что она ничего не хочет знать. Ни кто такая эта Костия, ни что ее связывает с Лексой. Ей даже плевать на то, что Беллами еще не выходил на сцену. Лекса только кивает. Позже они сидят на их любимом месте, и Лекса молчит как рыба, и на вид мрачнее тучи, так что Кларк даже боится что-то спрашивать. Она уже решается наконец что-то сказать, но не успевает произнести ни слова, так как оказывается прижатой к стене и Лекса целует ее, напористо и отчаянно. Что-то не так. Кларк чувствует это каждой клеточкой своего тела. Лекса другая — чужая и безразличная, а еще — обозленная и пьяная, и всему виной, конечно же, их встреча с этой Костией. Можно даже не ходить к экстрасенсу, чтобы понять это. — Лекса, не спеши, пожалуйста. — Но та не слышит ее. Ладонь Лексы скользит под футболкой, грубо сжимает грудь, и Кларк не ощущает при этом совсем ничего, потому что все должно быть не так. — Лекса, нет! Это все может плохо закончиться, и Кларк просто отталкивает ее. Лекса смотрит на нее пустыми глазами, в которых нет ни намека на что-то, кроме злости, и Кларк это очень сильно пугает. — Как знаешь, — только и бросает она, прежде чем уйти, растворяясь в темноте, оставляя Кларк в одиночестве. В конце концов все уходят от нее, даже ее папа, который сделал непозволительную вещь — ушел навсегда, не оставив даже малейшей надежды на его возвращение. Смерть — худшая из разлук, но хотя бы самая честная. Кларк плачет. Следующие несколько дней она пытается отвлечься, даже решает уделить больше времени математике. Рисовать у нее не получается совершенно, особенно Лексу. И Кларк испортила бессчетное количество листов, пытаясь это исправить. Лекса не звонит ей, игнорирует в школе, и Кларк только отводит взгляд, когда на нее испытующе смотрит Октавия. Беллами ее никак не напрягает, потому что Беллами никогда не говорит о вещах, которых нет у Кларк. И за это она ему благодарна. Вместо заезженных «все будет хорошо» он предлагает ей косячок после школы, и они курят в его старой машине, благоразумно отъехав на заброшенную свалку за городом. Беллами молчит, машину наполняют только звуки «Paranoid» Black Sabbath, которая заставляет Кларк снова думать о Лексе, и она, не выдержав, начинает говорить. — Почему все обязательно должно усложняться, Белл, в тот момент, когда кажется простым? — Она выпускает дым, и тепло наполняет ее всю, так что на мгновение становится легче дышать. — Потому что на безоблачном небе всегда появляются облака. Но, если подождать немного, тучи обязательно рассеются, — по-философски отвечает Беллами. — Это в тебе наркотик говорит? — Жизненный опыт, принцесса. — Последняя фраза звучит совсем грустно, и Кларк догадывается почему. Ей всегда казалось, что он немного влюблен в нее, но Беллами никогда ничего не просил. — А если тучи — это ее сексуальная, до черта уверенная в себе бывшая девушка, о которой она никогда не говорила? — безнадежно продолжает Кларк; ее голову наполняет невесомый туман, и ей хочется смеяться. До чего нелепо: чем сильнее идеализируешь человека, тем сильнее он ранит тебя в итоге. — Тучи — это всего лишь тучи, Кларк. Они только вызывают грозу, но, ты же знаешь, рано или поздно все равно выходит солнце. Они сидят так еще долго, и Кларк завороженно глядит на то, как солнце все медленней и медленней исчезает за горизонтом. На уроке математики мистер Кейн впервые хвалит ее и протягивает домашние задание с буквой «А», написанной красными чернилами поверх ее записей. Кларк ловит мимолетный взгляд Лексы, но он настолько быстрый, что через секунду она думает, что ей и вовсе показалось. Они не разговаривают вот уже целую неделю. А сегодня пятница, и Кларк уверена по крайней мере в том, что точно будет вечером сидеть за старыми гаражами. Потому что традиции именно поэтому и называются традициями. Их нельзя нарушать. И плевать, что будет делать Лекса. Конечно, Кларк уже поискала в фейсбуке эту чертову Костию, из-за которой все испортилось. Из-за которой мост между ней и Лексой расшатался до той степени, что по нему нельзя пройти. Лекса снова надела маску школьной сучки. Даже начала общаться с девчонками из группы поддержки, и, кажется, Кларк как-то на перемене видела ее, смеющейся над чем-то с Финном. Так вот, Костия училась в колледже, выпустилась из школы в тот момент, когда Кларк перешла из средней в старшую, именно поэтому они никогда и не виделись. И да, она действительно бывшая девушка Лексы. Полистав альбомы их общих друзей и наткнувшись на несколько фотографий, Кларк убедилась, что они казались счастливой парой. Судя по словам Костии, которые врезались в память так сильно, как будто их кто-то там выжег раскалённым железом, Лекса скрывала их отношения. Наверное, она уже тогда зациклилась на своей дурацкой популярности. Чем больше Кларк узнает, тем сильнее запутывается. И наконец она понимает, что совершенно не знает, что же ей делать дальше со всем этим. Одно она знает точно — пятница, старые гаражи и рок-н-ролл. Лекса показывается в тот момент, когда Кларк докуривает вторую сигарету и читает какую-то книгу из тех, которые отвлекают, а не заставляют еще больше задуматься над никчемностью своей жизни. Драмы ей и в реальности вполне достаточно. Она молча присаживается рядом и тоже закуривает. — Что мы делаем? — спустя секунду спрашивает она у Кларк. — Сидим у гаражей, — глупо озвучивает Кларк очевидные вещи. — Мне жаль, что ты познакомилась с Костией раньше, чем я тебе о ней рассказала. — А рассказала бы? Лекса смотрит на нее очень серьезно и внимательно и с силой закусает нижнюю губу. — Не знаю, — честно признается она. — Это не тот эпизод из моей жизни, которым стоит гордиться. — Ты ее бросила? — Я испугалась. Она была старше и гораздо опытнее. Она любила меня. И она хотела, чтобы весь мир знал об этом. В старшей школе у нее была плохая компания. Они... делали плохие вещи, Кларк. Незаконные и очень плохие. Костия наслаждалась адреналином так же, как и наркотиками. — Лекса говорит приглушенно, с трудом произнося каждое слово, и Кларк хочется обнять ее, но для этого еще слишком рано. — В какой-то момент ей стало мало, она захотела не просто употреблять, а продавать... школьникам, понимаешь? Она хотела, чтобы я ей помогала. Мне стало страшно. Мне стало страшно от того, какой слабой и покорной я была в ее руках, как любовь к ней делала меня беспомощной и безвольной. Любовь к ней была моей слабостью. И если бы она попросила хотя бы еще один раз, я б не смогла ей отказать. Лекса на несколько минут замолкает, собираясь с мыслями. Она закуривает еще одну сигарету, наивно полагая, что от этого ей станет хотя бы немного, но легче. — Она не попросила? — осторожно нарушает тишину Кларк. — Нет, не попросила. И это был, наверное, ее самый ужасный и самый правильный поступок по отношению ко мне. После этого я отгородилась от всего, потому что в маске безразличия легче жить. Я делала только поверхностные вещи и думала о поверхностных вещах. Мне было слишком больно что-то чувствовать. Пока я не поняла, что что-то чувствую к тебе. Но знаешь что, принцесса? Любовь к тебе не делает меня слабой, наоборот — она заставляет меня быть лучше, чем я есть. Кларк смотрит на нее, собираясь со всеми силами, чтобы не расплыться в улыбке, как последняя идиотка. А еще она глупо думает, что Лекса просто невероятно божественно красива в свете заходящего солнца. — Я тоже тебя люблю. Лекса не бросила группу поддержки, не бросила общаться с девчонками оттуда. Единственный, кого она бросила, был Финн, хотя он, кажется, еще до сих пор этого не понял. За обедом она сидела то с друзьями Кларк, то со своими, иногда — и это было дико странно, но тем не менее, — они сидели все вместе за большим столом, сталкивая эти два мира, строя между ними мосты, стирая дурацкие лживые маски. Потому что никакие выдуманные правила и школьная иерархия не могут заставить людей перестать общаться, если они этого хотят. Беллами подмигивает ей постоянно, когда смотрит на них с Лексой. У них совсем не идеальные отношения, они ругаются, иногда — спорят до хрипоты, но, в конце концов, у кого бывают идеальные отношения? По крайней мере, у Кларк есть ее холсты и краски и, когда совсем плохо, заброшенная свалка с Беллами на окраине города. После посещения которой она всегда звонит Лексе первой. Лекса тоже любит Беллами, потому что он всегда приходит Кларк на помощь и никогда не просит ничего взамен. Лекса привыкла ко всему этому — к друзьям Кларк, к Кларк, к ним. И она больше никогда не упоминает Костию, и Кларк только надеется, что она никогда о ней не думает. Потому что думать о Костии значит думать о плохом, а никому из них это не нужно. Кларк смотрит на чистый лист бумаги, задумчиво окуная кисточку в краску, а Лекса, кажется, что-то объясняет Финну по телефону. И звук ее голоса, когда она говорит, что устала от всего и что хочет совсем не тех вещей, которых хочет он, почти что убаюкивает. Кларк делает несколько мазков и чувствует, как Лекса молча обнимает ее, склонив голову на плечо. Так что Кларк закрывает глаза, вдыхает ее запах и невпопад думает, что точно не спит, раз может чувствовать запахи. Потому что невесомые вещи тоже вполне осязаемые, как бы людям ни хотелось верить в другое. Когда она открывает глаза, Лекса уже улыбается и шепчет что-то о том, как приятно сжигать маски. Маски и существуют для того, чтобы их сжигать, возвращая себе настоящее лицо. Маски нужно сжигать, маски, а не мосты. Кларк думает, как же это здорово, когда каждый день — пятница. Кларк берет Лексу за руку и думает, что любит ее не так, как кого-либо до этого. Сердце ее не выпрыгивает с груди, она вполне может дышать, если Лексы нет рядом. Но все дело в том, что когда она с ней — это лучшее чувство на свете. Потому что с ней она чувствует себя защищенной и спокойной. С ней она дома. С листа бумаги на нее смотрит отец.