Зеркала

— И какой я? — Болтливый, назойливый, бестолковый. — Я знаю, что ты от меня без ума, — можешь не продолжать. — Перси выпивает остатки колы в банке и, смяв ту, точным движением попадает в мусорную корзину, стоящую в противоположном конце комнаты. — Я имел в виду внешность. Нико глядит на него с неприкрытой насмешкой. — Зеркало, это Перси, — тянет он, указывая большим пальцем на зеркало позади себя. — Перси, это зеркало. Надеюсь, дальше вы справитесь сами. — Забавно, что тебе хватает всего одной бутылки ликёра, чтобы начать разговаривать с предметами. Этот выпад остаётся без ответа. Перси неторопливо перелистывает старый фотоальбом, в котором все страницы занимают разнообразные пейзажи — людей в них почти нет. Единственный портрет он находит на последней странице и, немного подумав, аккуратно вытаскивает его из-за прозрачной плёнки. — Ну, не знаю, — прищуривается Нико, фокусируя взгляд на Перси. — На человека похож, хотя не могу не заметить, что чаще всего на барана, задающего тупые вопросы. Вот сейчас, к примеру. Перси пересаживается с раритетной софы на дорогой персидский ковёр, на котором ещё виднеются неровные красные пятна чей-то крови. Нико устраивается поудобнее среди витиеватого бежевого рисунка, садясь по-турецки и ставя квадратную бутылку алкоголя по правую руку. В уголках его губ зарождается ленивая улыбка. — Я серьёзно, Нико. Я не видел себя лет сто, сам знаешь, — с лёгким налётом грусти проговаривает Перси и, держа края одними кончиками пальцев, показывает небольшую фотографию: — У меня есть только старая фотка прямиком из тысячи девятьсот двенадцатого. Зато, смотри, я тут просто очаровашка. — Действительно. Особенно отлично вышло это твоё выражение лица: «Порадуйтесь за меня: я купил билет на Титаник», — язвит Нико, смотря на чёрно-белое изображение; оно выглядит свежим и совершенно не потрёпанным временем, словно его сделали несколько мгновений назад: Перси очень ценит и хранит его как память о былых временах. — Я был счастлив, у меня появился шанс начать новую жизнь. — Говоришь совсем как Джек*. — Потому что это правда. Но, знаешь, может быть, это даже к лучшему, — затихает Перси, и в его лице на секунду что-то меняется: он точно становится стариком, который жалеет о каждой мелочи, что не смог удержать в руках, но затем со знакомой ребяческой усмешкой заканчивает: — Не считая того, что моя Роза* оказалась кровососом и в первую же секунду перегрызла мне сонную артерию. Какой ужас, ведь мы так и не успели познакомиться. Я уже даже не говорю про свидание. — Я тебе жизнь спас, — парирует Нико, делая большой глоток из горла бутылки. — Маловероятно, что ты оказался бы в списке выживших. — Ты меня убил. Перси уточняет просто ради продолжения их своеобразной игры: он и сам прекрасно понимает, что шансов на выживание у пассажиров третьего класса было ничтожно мало. — В данном случае одно другому не мешает, — пожимает плечами Нико, залпом допивая ликёр. И спустя мгновение, чуть морщась, добавляет: — Тем более у меня выдался отстойный век. Имел же я право выпустить пар? Заметь, я сделал хорошее дело: не прикончил весь квартал, а только тебя. — До сих пор удивляюсь, как тебе не вручили премию «Альтруист тысячелетия». Нико долго рассматривает Перси, скользя взглядом по каждому дюйму его тела, — так рассматривают крылья бабочек, нанизанных на булавки. Минутой позже он выдыхает и, словно не веря в то, что действительно делает это, негромко начинает: — У тебя загорелая кожа. Раньше она была намного светлее. Волосы у тебя отросли и теперь торчат в разные стороны, не то что у того прилизанного парня на фото. — Нико бросает красноречивый взгляд на фотографию, лежащую на ковре. — Когда мы с отцом возвращались из Индии в Италию, мы проплывали по Эритрейскому морю — сейчас его чаще называют Аравийским. День стоял солнечный, штиль, жара — ужасная погода для парусника и обезвоженных моряков. Я помню море в тот день. Чистое, сине-зелёное... — произносит он задумчиво, смотря на мягкий ворс ковра, а затем неожиданно — на Перси: — как твои глаза. Тот лишь молчит, но уголок его губ неумолимо тянется вверх. — Что? Я слишком трезв для таких речей. — Ты красивый, — без капли смущения вставляет Перси. — О, неужели? — У тебя голубая жилка под правым глазом, её хорошо видно, если стоять близко. Мне нравится, как она становится ярче, когда ты охотишься. Тёмно-карие глаза, но на самом деле я назвал бы их чёрными. Бледное лицо, из-за темноты вообще кажется кипенно-белым. А ещё у тебя милый вечно растрёпанный хвостик. Нос с лёгкой горбинкой. Покусанные губы. Смотрятся мягкими, но не ручаюсь, не проверял. В ту же секунду он оказывается вжат в стену. Рядом висит большое зеркало в золочёной раме. Перси невольно облизывает губы, и с удовольствием замечает, как Нико цепляется за каждое его движение и вздох. Ему становится интересно, как они смотрятся со стороны. Но он уже давно уяснил: никакое зеркало в мире не ответит на этот вопрос. — А хотел бы? — Кто знает, — небрежно говорит Перси и беззастенчиво ухмыляется. — К слову, насчёт свидания... мы можем всё исправить. Дыхание Нико обжигает губы. От него веет итальянским ликёром «Амаретто» — терпкой смесью миндального ореха и пряностей. Этот аромат одурманивает Перси сильнее запаха свежей крови и ощущения чьей-то бешено бьющейся вены на губах. — Спустя век? Звучит заманчиво. Нико отходит на два шага назад и с расслабленно-вежливой улыбкой — такая обычно появляется, когда хочешь произвести о себе хорошее впечатление — представляется: — Николас ди Анджело. Выходец из итальянской аристократической семьи. Двадцать лет... последние шесть столетий. Не женат. Люблю «Хэппи Мил» и третью отрицательную. Буду рад познакомиться с вами поближе. Он протягивает Перси правую руку, и тот учтиво пожимает её. — Взаимно. Персей Джексон. Не смейтесь, моя покойная матушка всей душой любила древнегреческую мифологию. Недавно с отличием окончил академию мореходства. Буду рад узнать вас поближе. Желательно прямо сейчас. Перси приподнимает брови в намёке. Они одновременно расплываются в лукавых улыбках, а в следующие секунды собирают все стены своими спинами и почти забираются на потолок. Зеркала в доме звенят и дрожат, но, даже когда они распадаются на мириады острых осколков, не отражают тёмных силуэтов вампиров. А им этого и не нужно.