Горсть углей

Тихо скрипели половицы под босыми ногами. Из-под двери выбивалась узкая полоса света, и Цвай замерла в нерешительности. Вдруг он не спит? Но потом встряхнула волосами, закусила губу и, толкнув дверь, переступила через порог. Никогда раньше она не была в спальне Глена-Лео. Всюду были книги, даже на полу. На подоконнике стояла оплывшая свеча, чей огонёк дрожал от сквозняка. Хозяин спальни мирно дремал в кресле, уронив голову на грудь. Его руки расслабленно покоились на подлокотниках, а на коленях лежала раскрытая книга. Пахло сухой книжной пылью и имбирём — на столе Цвай приметила чашку с недопитым, подёрнутым плёнкой чаем. Цвай с удовольствием наступила пяткой на одну из книг, повернула ступню, и страницы затрещали, разрываясь. Она бы всё здесь сожгла, будь на то её воля. И самого Глена бы сожгла. Бесит. Как же он бесит! Мелкий ублюдок, выползший из небытия и провозгласивший себя Гленом! Не Глен он. Шавка по имени Лео. Подстилка Винсента. До чего же некрасивые у него глаза, чёрные, полные презрения ко всему живому. Презрение не может быть красивым. И губы у него некрасивы — тонкие, искривлённые злобой. Чёрные глаза и чёрное сердце. Что Винсент нашёл в этом мальчишке? В нём не было и капли огня, одни тлеющие, умирающие угли. Сколько раз Цвай видела Винсента входящим в эту спальню, но не решалась подойти поближе и заглянуть внутрь — не счесть. Но она не была дурой и знала, что просто так Винсент ни к кому не пойдёт посреди ночи. Знала, что если заглянет в щёлку, то увидит сплетение золота и чернильной темноты. Ревность — едкая, горькая, злая, — опаляла душу. Цвай желала Лео смерти. И она могла своими собственными руками прервать его глупую жалкую жизнь. Винсент расстроится, но кого это волнует? Зато он всегда будет только с ней. Неслышно ступая, Цвай подошла к креслу, упёрлась рукой в подлокотник. Цвай никогда не видела Лео вблизи, лицом к лицу. Её отпугивала чернота его глаз. Свободную руку Цвай протянула к горлу Лео. Несколько минут борьбы, и жизнь навсегда покинет его. Милосердного удара кинжалом он не заслуживает. А потом вдруг испугалась. Она не подчинялась Глену, плевать ей было на все проблемы Баскервилей. Она жила ради Винсента. Но, может быть, она погорячилась? Может быть, Винсент сможет ей всё объяснить? Может быть, Лео — просто Глен и ничего больше, и Винсент по-прежнему любит только её одну? Осторожно отстранившись, Цвай выскользнула из комнаты и прижалась спиной к двери. Сердце гулко билось в груди. Только что она едва не убила главу дома Баскервилей. Винсент бы возненавидел её. О чём она только думала? Однако на следующую ночь, когда Винсент опять пришёл к Лео, она позабыла свой страх, и ненависть вновь возобладала над ней. Она нашла в себе силы подойти к двери и приникнуть к ней, жадно ловя каждый доносящийся из спальни звук. — Вам уже нечего терять, господин, — сказал Винсент. От звука его мягкого голоса сжалось сердце — столько в нём сквозило обречённости. Будто и самому Винсенту было нечего терять. — Тебя это не касается, — ответил Лео. Зло, резко, грубо. — Вам больно. — Уйди. — Вы гаснете. — Прекрати! — Вы дали мне обещание, — голос Винсента стал вкрадчивым, словно он улыбался, — а чтобы исполнить его, вы должны жить. Но вы не выживете, боль поглотит вас. Позвольте мне заменить... — Убери руки и проваливай. Винсент вышел так быстро, что Цвай едва успела отшатнуться в сторону от двери. Её удостоили лишь беглого взгляда, прежде чем повернуться спиной и уйти по коридору в темноту. Винсент был раздосадован. Его эмоции Цвай умела читать столь же легко, как раскрытую книгу, и могла по одним только шагам понять, в каком настроении её дорогой Винсент. Цвай постояла немного у приоткрытой двери, слушая странный звук, похожий на сдавленный плач. Она помнила, что рассказывал Винсент о новом Глене, — о его потере, о его боли. Но тогда ей было плевать, а сейчас этот тихий звук вдруг заинтересовал её и, поддаваясь внезапному порыву, она вошла в комнату. Лео порывисто обернулся, глядя на неё широко раскрытыми глазами, но Цвай замерла, ни словом не объяснив своё появление. Не мигая, боясь спугнуть отчаянно прекрасное видение, Цвай смотрела в полные горьких злых слёз глаза Лео. Уголки его губ дрогнули, опустились вниз. И ей вдруг отчаянно захотелось продлить это мгновение, впитать в себя всю боль и тоску, отразившиеся в пронизанных золотыми искрами глазах. Ведь сама Цвай пуста. В ней ничего не было, кроме всепоглощающей любви к Винсенту. Насколько реальна была тщательно взращиваемая и бережно лелеемая любовь, она не знала и сама. Где кончается Шум и начинается Эхо? Цвай подошла к Лео. Протянув руки, она взяла его лицо в свои ладони и коснулась губами его влажной щеки, собирая слёзы. Они обожгли кончик языка едкой горечью. «Мы ничуть не похожи, — подумала Цвай, дотрагиваясь губами до другой щеки Лео, — так почему он кажется таким близким и понятным?» Потому что он — словно отражение Винсента. Дитя несчастий. Тот, кто приносит боль и сам же сгорает в ней. Ей бы жестоко посмеяться над горечью Лео и над его потерей, но она не могла. Она словно коснулась вдруг беспокойного моря отчаяния, чьи чернильно-чёрные волны с головой захлёстывают всякого оказавшегося поблизости глупца. И не было больше ненависти и злости — они вмиг утонули в чужих слезах. Ведь Цвай, оказывается, была куда счастливее Лео. Её жизнь имела цель и смысл. Она знала, ради чего стоит жить, отчаянно цепляясь за своё жалкое существование. Смерть стала бы большим облегчением для утопающего. Лучше умереть быстро, чем захлёбываться ядом, прожигающим внутренности. — Тебе не следует жить, — сказала Цвай. Подавшись вперёд, она обвила руками шею Лео и прижалась лицом к его голове. Полной грудью она вдохнула запах его волос. — Если тебе станет слишком трудно, позови меня. Я подарю тебе облегчение. Оборву твою жизнь одним ударом, тебе даже не будет больно. А может, ты хочешь, чтобы было больно? Так я тоже умею. Пальцы Лео сжались на её плечах. Он не попросил её ни о чём, но Цвай дала обещание и она его сдержит. Пусть продолжает жить по инерции, словно тень себя прошлого, покуда есть силы. Цвай не знала, каким он был, но ей казалось, что в объятиях она держит призрака, — зыбкого, сотканного из боли и слёз. Цвай разжала объятия и поцеловала солоноватые от слёз губы Лео, закрепляя своё обещание. Смерть, поцеловавшая боль.