Перед рассветом

Фивы — город живых, золотая окраса, блестящая жемчужина фараона и всего Египта. Место, где родилась любимая наложница — Сакура, к которой ни один другой мужчина не имел права касаться. Родной дом верховного жреца, хранителя мёртвых — Наруто. Правда, он был не просто верховным жрецом. Фараон часто советовался с ним, принимая важные решения, и доверял его суждениям, зная, что тот никогда не подведёт, не изменит своему правителю. Возможно, поэтому и не видел того, что творилось прямо за его спиной, в тени. Если бы узнал, то убил бы обоих, долго не думая. Но ради своей любви они были готовы пожертвовать собственными жизнями. Сакура чувствовала себя в той роскоши, яркой и холодной, словно в клетке. Она тайно желала освободиться от оков, но каждый раз, когда служанки вели её в покои повелителя, понимала, что это невозможно. Саске никогда её не отпустит. Сакура приучила себя прятать чувства, не позволяя даже их тени отразиться на лице — опасно быть искренней при дворе. Сакура умела притворяться: чуть быстрее померкла гаснущая улыбка, чуть холоднее стали зелёные глаза, словно бы тень скользнула по лицу. Но Саске этого никогда не замечал. И лишь один Наруто мог заставить её забыть о маске, которая прятала душу. Его близость волновала кровь, и чувства прорывались наружу, порой угрожая раскрыть их тайну. Сакура была его нежной, чтоб от касаний что-то жалобно задрожало в груди, и нежной, чтобы до рассвета оставаться на его ладони. Она была его верной, чтобы в объятьях выхода никогда не находить, и покорной, но в то же время самой большой прихотью. Наруто был её небом, бескрайним и бездонным для её любви, и оберегом, чтобы всегда быть рядом, в каждом слове. Он был её самым крепким сортом алкоголя, чтобы вместе напиться друг другом вдоволь. Они встречались с наступлением темноты, когда дневная жара спадала, а вместо жаркого и яркого солнца с них будто насмехалась бледная луна. Каждый раз они терялись где-то перед рассветом, только желая, чтобы ночь смогла удержать в их мире несбывшихся надежд и позволила никогда не просыпаться от этой мечты. Днём они играли в незнакомцев, будто впервые друг друга видят, ночью — в любовников с задушенными мечтами, чьи грёзы померкли в густой тьме жизни, где одни лишь запреты. А они, глупые люди, любили то, что их губит. Все равно любили и понимали друг друга без слов, будто больные одной неизлечимой болезнью. Сакура таяла, как лёд под жарким пустынным солнцем, в его сильных руках и крепких объятьях. Сходила с ума от горячих, нужных, как воздух, нежных и порой требовательных, рваных поцелуев. Извивалась, как кошка, под его ласками и тихо стонала, прикусывая губу от его прикосновений. Сакура любила, падая в пропасть чувств, и боялась, что однажды их увидят, найдут, и никакая ночь не поможет. У любимых наложниц всегда были недоброжелатели, соперницы, которым не в тягость пустить по гарему недобрый слух, и никогда не было подруг. Сакуру эта участь не обошла стороной. Больше всего она не понравилась Ино, ещё одной любимице фараона, которая только и искала причину, чтобы девушку выбросили из дворца, как мусор. И Ино нашла причину. Ей хватило только увидеть, как те двое смотрят друг на друга, чтобы все понять. Она все знала, но не выдала их, и Сакура не могла понять почему. Такой шанс расправиться с обоими! Но Ино не выдала. Не захотела губить влюблённых? Может, и сама любила того, с кем не могла быть? Глупости. Поэтому Сакура могла только догадываться и надеяться, что наложница будет молчать, скрывая правду. Наруто же еле отводил взгляд от её зелёных глаз, в которых, казалось, был весь мир, все его краски. Он был заточенным пленников в её изумрудном омуте, в которого не было ни дверей, ни ключа, чтобы их открыть. Наруто любил её улыбку, запах лотоса, который девушка приносила всегда с собой, длинные розовые волосы. Любил плавные изгибы тела, кожу, разрисованную чёрной и золотой красками от шеи до ступней. Обожал касаться, в который раз стирая и нарушая ту невидимую черту между ними. Когда целовал, не по своей воле вспоминал их первую встречу. Сакура тоже вспоминала, не понимая, зачем судьба позволила им встретиться, если они не смогут быть вместе. Просто вместе. То был один из дворцовых праздников, которые фараон устраивал, чтобы те, кто живет под его рукой любили его и славили щедрость правителя. Однако, наложниц нечасто приглашали на такие мероприятия, только любимых. Музыканты творили приятную музыку, танцовщицы развлекли гостей, слуги разносили еду и напитки, исполняя все указания. Догорал теплый день, раскалённый солнечный круг медленно опускался к горизонту. Голубые воды Нила окрасились в алые тона уходящего огненно-красного солнца. Сакура как не старалась все равно вызывала своим присутствием много разговоров, поэтому девушке только оставалось вздыхать, опуская голову и взгляд вниз. Хотелось убежать далеко или просто исчезнуть, но куда тут сбежишь, если все входы и выходы стерегут! Весь пир должен быть пройти спокойно и без лишних происшествий, что и случилось. Когда раздался топот ног и звон оружия стражников, Сакура подняла голову и увидела, что фараона сопровождает группа людей, которых она никогда не видела прежде. Наверное, жрецы, чьи тела были позолочены. И только у предводителя кожа была чистая, сияющая, как бронза. Сакура сама не заметила, как засмотрелась на верховного жреца, перестав сознавать все, кроме него. Вдруг любимая наложница почувствовала, что этот жрец смотрит прямо на неё своими голубыми, как воды Нила, глазами, которые под покровами тени становились ночным небом. И улыбается. Но встряхнув головой, Сакура поняла, что он беседовал с фараоном и улыбался ему. Потом склонил голову и отступил назад, стал позади трона, скрываясь в тени. Они больше не должны были случайно смотреть в сторону друг друга, но они смотрели. Не должны были случайно пересекаться в длинных коридорах дворца, изукрашенными лазуритом, золотом, расписным фаянсом, и оборачиваться, но они пересекались. Сакура хотела не оборачиваться, но не могла и делала в точности наоборот. Наруто же оборачивался, чтобы посмотреть, не обернулась ли она. Однажды, когда на звездном небе распустился бледный цветок, когда искры костра смешались с мглой, а холодная пустынная ночь все скрывала, Сакура, возвращаясь в свою комнату, по собственной глупости потерялась в многочисленных и местами запутанных коридорах, зашла не в те покои. Девушка, будто зачарованная, раздвинула тончайшие золотые занавески, оказываясь на просторной террасе. Казалось, что между ней и ночной тьмой есть лишь тонкая черта. Казалось, что пустынная ночь за собой велит ей идти. Сакура бы пошла, словно чем-то или кем-то заколдованная, если бы в один миг не была обернута лицом к тому самому загадочному жрецу. Она знала лишь его имя, а хотела знать все. Эта тишина, этот зрительный контакт, которые говорили лучше любых слов, длились пока Наруто провел рукой по розовым волосам девушки, наматывая её длинные локоны на свою руку. Он провел пальцем по её щеке, заглянув в зелёные глаза, которые в тот же момент стали его погибелью. Их глаза встретились, и в который раз он подумал, что хотел бы поцеловать её, вот только в этот раз ему ничто и никто не мешал. После чего, Наруто несильно потянул за волосы и приблизил лицо девушки к своему, чтобы исполнить свою мечту, захватив в плен мягкие горячие губы. Их дыхания смешались. Этот момент был ценнее всего, что было до этого. В этом поцелуе были все их чувства. Пусть тогда ещё не такие сильные, но неподдельные. Разум Сакуры кричал, срывая голос, что надо остановиться, но она уже не думала, не могла, не хотела, совершая неисправимую ошибку, которая потянет за собой множество других. Они смотрели друг другу в глаза, они целовали друг друга, любили, а мир всегда исчезал, рассыпаясь на маленькие кусочки пазла. Души так горели, раны на сердцах болели, солнце уже не палило, только пустыня молчала, не в силах остановить время. Ох, им бы только пытки в наказание за запретную любовь. Это были не совсем улыбки. Не совсем жизнь. Не совсем счастье. Но почти. Впрочем, тогда и этого «почти» им было достаточно.