Танцы на грани

Я мог бы остаться целым, Но это не в правилах цирка. Мог бы остаться целым, Но это не в моих свойствах; Мог бы признаться в любви, Я мог бы признаться тебе в любви, Но разве ты этого хочешь? И разве это что-то меняет? © Аквариум «Танцы на грани весны»

Каждый раз, каждый шарков раз это происходило в молчании, и тишина стояла такая, что аудиодатчики улавливали лишь неравномерное и глухое ворчание центрального двигателя, не справлявшегося с чужеродным топливом. Позже, когда зараженный энергон уже не успевал перерабатываться и болезненно давил на стенки баков, хаотично распространяя слабые электромагнитные импульсы и сбивая с толку близко расположенные сенсоры, к ворчанию добавлялись звуки булькания и шипения. Как ни странно, но в этой ситуации, только в этой, Старскриму было комфортней стоять на коленях перед троном, чем полулежать или сидеть на нем, точнее, на корпусе его нынешнего владельца. Забавно – Мегатрон, кажется, полагал, что такое наказание отобьет у заместителя жажду занять это тяжелое металлическое кресло на правах нового, истинного лидера… Наивный дурак. Трон и так отмывали до первозданной чистоты, да и в каждом завоеванном городе подыскивали новый – кто бы стал перевозить эту неподъемную махину?! Начиналось это всегда скучно и долго. Старскрим успевал обдумать и забраковать не один десяток новых планов по свержению ведроголового урода, почистить реестр системных процессов и разработать парочку стратегий грядущих битв. Процессы отключения всего, что могло повредиться от любимых Мегатроном извращений, проходили автоматически и с большим опережением – снижалась до минимальных значений вентиляция, чтобы за счет разницы давлений топливо не рвануло вверх; наглухо обесточивались бесполезные сейчас динамики, на поверхности которых одна лишь капля радиоактивного топлива могла полыхнуть так, что заменять пришлось бы и части мозгового модуля; отключалась подача смазки, потому что фильтры все равно не справлялись с излишними вязкостью и насыщенностью поступающего энергона. И да, стоя на коленях делать это было удобнее: пока топливо еще помещалось в баках и магистралях, а тяжелые манипуляторы не стискивали корпус, охлаждение практически не требовалось. И откидывать голову, сжимая горловые заглушки, тоже было проще. Маслянистая дрянь уже подтекала на глоссу, щекоча чувствительный металл ротовой полости, но внутреннее давление еще было терпимым. Старскрим улыбался плотно стиснутыми губами, может быть, криво и не так впечатляюще, как обычно, но улыбался все равно. Он мог бы глянуть в лицо Мегатрона, откровенно бросая ему вызов, но пока что хватало и того осознания, что это можно терпеть, даже не прилагая особенных усилий. Перед оптикой мерно пульсировали толстенные топливопроводы, исходящие из нижней части корпуса Мегатрона, и, если бы Старскрим чуть опустил голову, то увидел бы, как они погружаются в раскрытые люки на крыльях. Рано или поздно Мегатрону надоедало упорное сопротивление заместителя, и черные пальцы вторгались в рот, продвигались невыносимо глубоко, порой раня тонкий металл на губах. Старскрим чуть отдергивал голову, чувствуя, как давит чужая ладонь на денты, будто стараясь их выломать, и, когда густое и нагретое топливо заполняло все доступные полости и готово было выплеснуться наружу, изо всех сил прикусывал посторонний предмет. Иногда это выходило слишком болезненным для Мегатрона – Старскрим узнавал об этом по незамедлительно следующей пощечине. Легкой, почти символической, он-то знал, как может бить Повелитель, даже не задействуя всю свою мощь. Нет, Старскрим не пытался намекнуть, что кто-то здесь зарывается и переходит все границы, и тем более, упаси Праймус, не пытался такими укусами попросить о снисхождении. Очевидно было, что так или иначе, но весь этот лишний энергон выльется наружу, и оба будут в темно-розовой, переливающейся радужными разводами жиже. Она будет медленно, с противными хлюпающими звуками капать и растекаться по полу, и закончится все тем, что Мегатрон будет остервенело давить на шлем, угрожая надломить шейный сервопривод. Сам бы попробовал это вылизать, именно вылизать, а не размазывать глоссой, пока анализаторы безумствуют от мерзкого запаха и от излучения – тогда Старскрим еще признал бы за ним право выражать какое-то недовольство. Мегатрон мог делать что угодно, но ничто не могло заставить Старскрима его уважать, ничто не могло задеть до самой Искры. Пусть и брызгали порой крохотные капли омывателя, когда жесткие пальцы грубо мяли заслонки в горле, а липкая жидкость подтекала наружу, пачкая металл и мучительно медленно сползая вниз щекочущими струйками. Это стало уже не просто бессмысленным упрямством, а вопросом сохранения достоинства, и когда Старскрим наконец набирался храбрости и заглядывал в оптику Мегатрона, его искаженная лицевая пластина вызывала торжествующую ярость, как во время смертельного опасного виража. А то, что эта изучающая, жестокая ухмылка порой вспоминалась в самые тяжелые моменты, встряхивая нейросеть дополнительной злостью, можно было счесть допустимой издержкой. Старскрим все равно никогда бы не сдался, как из раза в раз советовали ему Тандеркрэкер и Скайварп. Может быть, он просто не умел этого делать, но, во имя Праймуса, как они себе это представляли? Они предлагали Старскриму зарыдать и начать лизать Повелителю руки?! Нет, иногда мысль о том, чтобы показать свою слабость и покориться, все-таки мелькала в процессоре – когда, давясь рвущейся из глубины корпуса жижей и содрогаясь от все усиливающегося напора на тонкие стенки магистралей, мучительно ощущая внутренние штуцеры и заглушки, неприспособленные к спусканию топлива через рот, Старскрим неожиданно чувствовал аккуратные, ласковые прикосновения к интерфейс-панели. Его злили эта податливость, это отчаянное желание, чтобы поглаживание таких скользких и чувствительных проводов не прекращалось, эта потребность замереть и не упустить ни одного наноклика нежности. Почему-то во время обычных прелюдий к энергообмену шлаковы провода ни разу не осознавались такими тонкими и хрупкими, такими идеально ложащимися в ладонь Мегатрона. К счастью, гораздо чаще тот дергал их с садистским упрямством, скреб разъемы, причиняя резкую, пробивающую до самой Искры боль, выкручивал и щипал все, что попадалось под руку. А после, рассматривая плывущий над оптикой потолок медотсека, Старскрим уже не думал о том, что мог бы что-то изменить. Через несколько грунов, нужных для полной очистки топливных систем, уже ничто не напоминало о наказании, проходившем за закрытыми дверями тронного зала. Мегатрон вновь поручал своему лучшему, незаменимому заместителю ответственные задания. Все шло, как обычно, и заговорить о случившемся казалось диким и неуместным. А может, таким казалось само наказание, и Старскрим наглухо блокировал воспоминания о нем. До следующего предательства. До следующего раза.