Слишком разноцветный мир

Мейбл не понимал никто. Потому что легкомысленная, потому что «вот обязательно везде лезть, да?», потому что «девочка хорошая, но слишком уж активная», да и вообще «пора бы уже и повзрослеть». Зачем взрослеть, Мейбл не понимала. Да и чем им не понравилась ее активность и интерес ко всему происходящему, ведь вокруг столько всякого, как можно не обращать на это внимание? Странные люди вокруг, очень странные. Поэтому под дождем Мейбл бегала босиком по лужам, потом ждала радугу, придумывала новый свитер, пока ела мороженое (или пирожное), а потом шла к кому-нибудь, с кем можно поговорить. Ведь столько всего успела придумать! Надо поделиться, а то можно и забыть. А уж тот, с кем можно было поделиться своими фантазиями, рядом был всегда. Диппер был отчасти согласен с Мейбл, особенно по поводу того, что вокруг столько всего интересного происходит. Только он не понимал, зачем так бурно радоваться этому, если все это надо изучать, без информации сейчас нельзя. Поэтому пока Мейбл бегала под дождем, объедалась сладостями или что там еще она любила делать, Диппер сидел в своем домике и читал книжки. Домик на дереве перешел в наследство от мамы, которая упросила своего отца его смастерить, а книжки раньше имели многих хозяев. Энциклопедии по истории — от папы, естественно-научные — от кузины, а художественные книжки Диппер находил на всяких гаражных распродажах. Потому что старые книги ему нравились больше: у них был какой-то особенный запах, а запах у новых книжек был искусственным и неприятным, от него разве что стошнить могло. Пока Мейбл радовалась жизни, а Диппер пытался эту жизнь понять, их родители прикладывали все силы, чтобы их дети были похожи на других детей. Хоть немного. Соседи жаловались, что их Джейми не вытащить из-за компьютера, а Кэти с соседней улицы повадилась ходить на школьные вечеринки. Мама Диппера и Мейбл качала головой и молчала. Ее дочь была слишком инфантильной, а сын слишком взрослым. — Зато они настоящие двойняшки, — говорил папа, потому что признать, что с детьми что-то не так, значило признать, что проблема существует, а зачем ему лишние проблемы. Мама опять качала головой (Мейбл находила эту ее привычку очень милой) и замолкала. Если бы она знала, что нужно делать, то вообще не заводила бы этих разговоров, но она не знала. Это возрастное, думала она. Просто такой переходный возраст. Но увлечений своих собственных детей не понимала, потому что разве в двенадцать лет все еще носят дурацкие (милые, одергивала она себя) свитера с единорогами? А анатомию человека в двенадцать лет серьезно изучают? А вот Кэти с соседней улицы… С Кэти Мейбл и Диппер знакомы не были, зато были знакомы с Софи, которая уже встречалась с девятиклассником («Вау!» — закричала Мейбл, когда узнала об этом, а Диппер хмыкнул — какое его дело с кем там встречается Софи Мэннинг) и с Беном, который тратил все карманные деньги на журналы для взрослых (Мейбл морщилась каждый раз, когда проходила мимо Бена, а Диппер не понимал, почему тот предлагает ему посмотреть те журналы). Пока у Мейбл был Диппер, а у Диппера была Мейбл, никто вокруг не мог их заинтересовать, у них и так все было отлично. Проблема была только одна: никто вокруг не мог их понять. Родных братьев и сестер было принято ненавидеть, на крайний случай презирать, а эти двое — не разлей вода, так что вся школа дружно думала, что что-то тут не так. Хотя и по одиночке с ними поговорить было трудно. Когда рыжая Бекка Миллер жаловалась, что дома все так плохо, родители уже замучили, жизни от них нет, а «ведь ты, Мейбл, такая счастливая!», Мейбл не знала, что ей ответить. Как можно быть грустной, когда вокруг все так прекрасно? Почему бы просто не радоваться всему вокруг? Когда маленькая кузина Ники плакала из-за соседской собаки, Мейбл и Диппер в два голоса убеждали ее, что нечего бояться, никто ее не укусит. Собаки же такие милые, зачем из-за них рыдать? Когда вечно взъерошенный Аарон подходил к Дипперу после занятий и спрашивал что-то совсем очевидное, например, откуда Диппер знает точное название всех костей руки человека, то ему ответить тоже было нечего. Проще всего — послать читать что-то кроме учебника, но разве правильно указывать кому-то на его ошибки? Диппер улыбался и говорил, что ему просто повезло. Потому что ему действительно повезло: у него была сестра. Пока она за него вела себя по-дурацки и была известна всем как самая странная девочка их школы, он упорядочивал всю информацию за двоих. Все-таки разделение труда придумали умные люди. А важнее всего было то, что пусть они и похожи друг на друга как обычные брат и сестра, они оба знали, что уж они-то отличаются от всех остальных. Ни у кого из всех из многочисленных знакомых (ни у Софи, ни у Бена, ни у Аарона, ни у Бекки, вообще ни у кого) не было близнеца. Они, конечно, понимали, что они не совсем близнецы, они двойняшки, но главного это не отменяло: они вместе всегда, с самого начала. «И до самого конца,» — мысленно прибавляла Мейбл, улыбаясь до ушей. Потому что «вместе навсегда» гораздо лучше простых «Ты хорошая подруга», «Ты классная», «Ты такая позитивная!», которые Мейбл слышала постоянно. Что толку от них, если они с Диппером итак составляют идеальную пару? О том, что когда-нибудь (а скорее всего, лет через шесть) им придется полностью изменить жизнь, поступить в колледж, уехать из родного городка и стать взрослыми, никто всерьез не думал. Когда тебе двенадцать, шесть лет кажутся нескончаемыми, а призрачные перспективы взрослой жизни и вовсе казались сказкой. Никакое будущее не посмеет разлучить их, потому что они решили не расставаться никогда. Поэтому когда маленькая кузина Ники тихо постучалась в комнату Мейбл, та не заподозрила ничего странного. Ники молча подошла к кровати и присела рядом. Шмыгнула носом, пару минут посмотрела в пол и заговорила. — А только мне кажется, что все вокруг изменилось? Стало таким… — Ники потупилась, потянула себя за волосы, распуская косичку. — Стало красивым, да? Мейбл распахнула глаза. Разве оно не было красивым, таким прекрасным и вдохновляющим? Оно ведь было таким всегда, сколько она себя помнила. Она быстро начала перечислять все плюсы этого мира (Солнце! Небо! Люди! Леса! Книги! Фильмы!), она долго махала руками, понимая, что простых слов для этих чудес еще не придумали. Мейбл улыбалась, смеялась, кружилась по комнате, пока не врезалась в Диппера. Посмеялись еще, начали говорить вместе, потом вспомнили про Ники, которая все так же сидела на кровати и смотрела на них как зачарованная. — Оно такое красивое, оно везде, — повторила Ники шепотом. — Я не видела, оно было серым. Мейбл посмотрела на Диппера. Серым? Мир может быть серым? Как так, почему ей не сказали, она бы всех переубедила. — Да, он был серым. До вторника. А во вторник я сидела в школе, мимо прошел какой-то мальчик и все стало прекрасным. И в школе, и за окном. За окном даже лучше. Почему он был серым? Ники смотрела на Диппера, потому что Диппер знает все, больше идти не к кому. Но у Диппера впервые в жизни не было ответа. Он не понимал, о чем говорит Ники. Он смотрел в окно и видел голубое небо и зеленые деревья. Он смотрел на свои книги и видел там красочные картинки. Он смотрел на Мейбл и видел самую прекрасную девушку на свете. И так было всегда, потому что в его мире серости нет. В их мире. Они не допустят этой серости, потому что будут вместе всегда. Потому что нельзя нарушить обещание, данное самому близкому человеку в мире. Нельзя не оправдать ожидания своей второй половинки.