Сердце в железе

Вокруг цветёт золотой полумрак. Всюду железо — орудия пыток. И сердце тоже в железе. Оно заперто на множество замков, но замки эти разъедает ржавчина. То, что в книгах называют влечением, должно быть чем-то светлым и восхитительным, но Ванессе оно причиняет боль — колом в грудь, ржой по сердцу. Ада сидит на полу, волосы у неё распущены и струятся по плечам — ослепительное золото. Глаза — ярко-зелёная бездна. В складках юбок путаются тени. Ада обеими руками упирается в пол и, мягко улыбаясь, смотрит на Ванессу. Ванессе неловко, она прячет взгляд. Тугой воротник блузы давит на горло. Воздух тяжёлый, вязкий, спёртый, здесь трудно дышать. И просто находиться — тоже. Взгляд блуждает по подвалу, выхватывает из сумрака то один предмет, то другой, и воображение живо рисует красочные картинки применения этих приспособлений. С тихим шорохом обложки по полу Ада придвигает к Ванессе книгу. В нерешительности Ванесса смотрит в сторону, но всё-таки осмеливается опустить глаза, коснуться пальцами украшенных иллюстрациями и испещрённых письменами страниц, перевернуть несколько. Ванесса — бесстрашная железная леди. Её руке привычны и рукоять шпаги, и поводья — не слишком женские занятия. Но перед коллекцией Ады, в окружении всех этих пыточных инструментов, внутри мотыльком трепещет страх. Может быть, Ада ненормальная. Может быть, Ванесса уже никогда не покинет этот подвал. Она старше, сильнее, ловчее, опытнее, но она женщина, как и Ада. Неизвестно, кто одержит верх. И проверять не хочется. Или хочется? Никто ведь не волок её в это поместье силой. Она сама пришла сюда, ответила на приглашение — робкое, скромное, почти стыдливое. Только теперь в наглых сияющих зелёных глазах не осталось и капли стыдливости. Ванесса вчитывается в текст внимательнее. На картинке изображён человек, подвешенный к потолку за руки. От подмышек поперёк груди проведена полоса, и от этой полосы до самых бёдер только сплошной красный цвет, а содранная кожа лоскутьями свисает вокруг талии, словно изодранная поношенная юбка. — Восточный способ казни, — говорит Ада. Голос её высок, с придыханием, а на щеках алеет румянец. Она смотрит на красочное реалистичное изображение и закусывает губу. — А это, — она приподнимается на коленях, тянется к столу, берёт с него кожаный чехол и кладёт его поверх книги, — иглы, их вгоняют под ногти. Она достаёт по одной длинные тонкие иглы. Чистые только две, остальные все в побуревшей застарелой крови. Кто-то плохо следил за своими инструментами. Ада держит иглы двумя пальцами у основания, не притрагиваясь к следам крови, а потом аккуратно кладёт их обратно и тянется к Ванессе. Ванесса сама подаётся ей навстречу — только бы не смотреть на это ужасное железо, только бы выкинуть из головы увиденную картину восточной казни. — Она называется «тюльпан», — шепчет Ада — бесконечно нежная, милая и невинная. Её дыхание обжигает губы, истомившиеся без поцелуев. Ада отталкивает футляр с иглами в сторону, ложится на спину и, сомкнув пальцы на запястьях Ванессы, тянет её за собой. Её тугой корсет уже расшнурован, остаётся только стянуть его и, не глядя, отбросить. Дыхание Ады сбито, её грудь тяжело вздымается, и сквозь два слоя ткани лифа видны бугорки напрягшихся сосков. Ванессе душно, она распускает шёлковую шейную ленту, расстёгивает верхние пуговицы блузы, а потом наклоняется к груди Ады и через ткань сжимает зубами сосок. Ада довольно выдыхает, запрокидывает руки над головой, не делая попыток раздеть, раздеться, обнять, дотронуться. Ванессе приходится самой расстегнуть до конца блузу. Обнажённой груди становится прохладно. В груди что-то болезненно ноет. Для Ванессы невыносимо медлить, но она знает, как любит Ада. Знает, как нравится ей саднящая боль в прикусанных сосках. Знает, как нравится ей, чтобы Ванесса сама закатывала её пышные многослойные юбки, обнажая затянутые в чулки ноги. Знает, что Ада, несмотря на своё неприемлемое поведение, всё-таки скромна и не позволяет себя раздевать. Только так — через одежду. Ванесса наклоняется к уху Ады, медленно проводит кончиком языка вдоль кромки уха, кусает мочку — быстро, сильно, и Ада вздрагивает. — Для такой казни, — шепчет она дрожащим голосом, — осуждённого опаивают наркотиком, а потом сдирают кожу с его груди и спины. Ванесса покрывает поцелуями шею Ады, а рука скользит по животу вниз, к бедру, путается в юбках, проникает под них и ложится между ног. Ткань панталон влажная и немного липкая. Ада подаётся навстречу, трётся о пальцы низом живота. — А когда жертва приходит в себя, — продолжает она сбивчиво, — то лишается рассудка от болевого шока… Она сильно кусает губы и выгибает спину. Её движения бёдрами плавные, неторопливые. Ванессе хочется снять с неё панталоны и дотронуться до обнажённой плоти, но Ада не позволит. А ведь даже сквозь ткань она чувствует пальцами исходящий от её тела жар. Наконец, Ада позволяет себя поцеловать. Она приоткрывает рот, смотрит призывно из-под опущенных подрагивающих ресниц, и Ванесса приникает к её губам, целуя крепко, глубоко, проходясь языком по её зубам. Тогда Ада смелеет — опускает руки и раскрытыми ладонями касается груди Ванессы — легко, невесомо; эти дразнящие прикосновения распаляют ещё больше. И когда колени Ады сводятся вместе, зажимая меж бёдер чужую ладонь, тело выгибается, а руки непроизвольно сжимаются на груди Ванессы, царапая нежную чувствительную кожу ногтями, хочется кричать от восторга. Самой Ванессе много времени не потребуется, она чувствует, что уже на пределе, сожжённая изнутри захлёстывающими её эмоциями. Железная леди — расплавленный жидкий металл. И это совсем не так страшно, как казалось вначале. Это острее клинка. И Ванесса снова целует Аду, ловя её судорожный выдох.