Собственность

      Успешный поход нередко отмечался коллективным лечением. Поэтому отряды необходимо было встречать со всем необходимым наготове. Лишь только пылевое облако, поднятое конницей, показалось на горизонте, Мицутада, со всеми остававшимися в цитадели, бросил всё и поспешил навстречу прибывшим (хотя на самом деле, его интересовал только Окурикара – чутьё не подвело, и тот действительно был легко ранен). Помогая товарищу слезть с коня, Сёкудайкири старательно игнорировал недовольное ворчание:       – Пустяки, отстань!       – Пустяки или нет, но любые раны необходимо обрабатывать!       Похвалой и ласковыми уговорами, подкреплёнными сильным подталкиванием упрямца в нужную сторону, Мицутаде удалось затащить Окурикару в комнату и заставить снять футболку, что повлекло в ответ яростное шипение – царапины нещадно саднило.       Сёкудайкири никогда не позволял кому-то ещё касаться Окурикары и лечил его сам. Он знал все его шрамы и их происхождение. Он знал, сколько отметин скрывает татуировка, и был зол на мастера, который её наносил, загоняя иглу под кожу Окурикары, оставляя свой след на его теле. Самый большой и самый заметный. Чёрный дракон на смуглой коже смотрелся как нельзя кстати, и это только ещё больше распаляло тьму в сердце Мицутады. Исцеляя рану за раной, Сёкудайкири привычно отмечал более старые рубцы, полученные Окурикарой во имя Датэ Масамунэ, и свежие – ради Санивы. Он вздохнул, мягко и расслабляюще проведя ребром ладони вдоль чужого позвоночника. Окурикара сидел, слегка нахохлившись, и с несколько виноватым видом терпел всё. Он знал, что Мицутада сердится, хотя и не понимал, за что именно.       Сёкудайкири мог сколько угодно завидовать мастерам: Датэ, Саниве, любому, кто оставил след в жизни Окурикары, видимый всем. Но такой непростительной роскоши не полагалось равным по рангу мечам. Одно лёгкое движение, и Окурикара оказался прижатым к татами, удивленно косясь на Мицутаду. Забота Сёкудайкири исчезла, пропуская вперед безумие, и, словно почувствовав это, жертва прекратила попытки вырваться. Бездушный ножик для писем, резная безделушка послужила прекрасным инструментом для того, чтобы Мицутада оставил очертания своего мона на пояснице притихшего Окурикары. После этого злость отступила, и Сёкудайкири ослабил хватку. Они не были даже любовниками, просто были близки. Мицутада боялся возможной реакции за неуместное чувство собственности: он знал, что перегнул палку. Пауза затянулась, оба чего-то ждали. Наконец, Окурикара просто отполз в сторону и встал, отряхиваясь.       – Если ты закончил с лечением, то я пошёл, – хрипло, спокойно, едва слышно бросил он и, натянув обратно футболку, покинул комнату. Мицутада только растерянно проводил его взглядом. Завернув за угол, Окурикара сполз на пол, прислонившись к стене. Щеки горели сильнее, чем отметина внизу спины. Он не слышал шагов и только вздрогнул, почувствовав прикосновение ко лбу и услышав хриплый от волнения голос:       – Тебя лихорадит? Кажется, я обработал не все раны.       Окурикаре сразу стало легче, от сердца будто что-то отлегло. Он встал, принимая помощь в виде протянутой руки, едва заметно тепло улыбнулся и от всей души врезал кулаком Мицутаде в живот, тут же поддержав согнувшегося пополам друга.       – Ты, пожалуй, прав. Идём.