Возрождение

…Джон открыл глаза и увидел голубое небо. Какое-то мгновение он просто разглядывал лениво проплывающие белые облака, ожидая, когда его тело придет в себя, и вернутся все остальные чувства. Так бывало всегда после очередного перемещения. Когда вернулся слух — все звуки навалились разом, но Мэндрейк даже не поморщился — парень поднялся, отряхнулся и огляделся. Всегда интересно было узнать, где окажешься в следующий раз: лужайка, скамейка в парке, кладбище, берег Темзы, бакалейная лавка, чулан в Британском музее… Он столько раз просыпался в неожиданных местах, что нужно было очень постараться, чтобы удивить его. Джон нашел себя стоящим на широкой клумбе. Бегонии, после того, как он на них повалялся, выглядели не ахти. Мэндрейк поспешно сошел с цветника и внимательно осмотрелся. Он явно находился в чьем-то саду. Вокруг, помимо огромного количества цветов, росли плодовые деревья. Много деревьев. За три сотни с лишним перемещений Джон четко усвоил для себя одно правило: где бы ты ни оказался, надо сматываться оттуда как можно быстрее, пока тебя никто не увидел. Иначе можно попасть в такую идиотскую ситуацию, из которой потом крайне сложно выпутаться. Осторожно ступая по ухоженной земле, Мэндрейк добрался до дома, за которым, собственно, и находился сад. Вполне себе обычный деревянный двухэтажный дом, построен явно недавно — краска на стенах еще даже не потрескалась. Заглянув за угол, он заметил, что проезжая часть совсем рядом — нужно было просто обойти дом, немного пройтись по красивой белой плитке и выйти через калитку. Желательно незамеченным, но это уже как повезет. Джону всегда было любопытно узнать, по какому принципу выбираются места его «приземлений». Он не всегда понимал, почему оказался в том или ином месте — с ним, обычно, была связана какая-то история из его «местной» жизни, но узнавал сам Джон об этом много позже. Он стремился сводить общение со своими младшими двойниками к минимуму, если ему приходилось встречать их, но это не всегда удавалось. Как-то так получалось, что их пути всегда пересекались, даже на пару секунд, но это все равно происходило. Мэндрейк смирился. Но видеть их всегда было больно. Почти во всех «мирах» (как окрестил эти реальности Джон), Натаниэль был учеником волшебника. И необязательно Андервуда: пару раз Мэндрейк видел своего двенадцатилетнего двойника учеником Уайтвелл, Дюваля, Деверокса и даже Лавлейса. Несколько раз (и этих «раз» почему-то было больше остальных, за исключением Андервуда) Мейкписа. Один раз Джон встретил Натаниэля, который был усыновлен простолюдинами, и был еще один «мир», в котором мальчик был сиротой и рос в приюте. Были «миры», в которых Натаниэль погиб, не достигнув двенадцати лет — от рук Сопротивления, умер от голода или болезни, попал под машину, был съеден демоном… Наблюдать за разными версиями своей жизни было и интересно, и ужасно одновременно. Не совсем на такую жизнь надеялся Джон, ломая Посох Глэдстоуна тогда… ээ… лет двести? .. триста назад? Мэндрейк уже не мог вспомнить точно, когда это было на самом деле. Домой он так и не вернулся. Поначалу было страшно. В следующем «мире» он снова нашел себя учеником Андервуда, снова встретился с Китти, но с Бартимеусом он тогда не увиделся — тот Натаниэль отказался от идеи с кражей Амулета Самарканда и история пошла по-другому. Джон перестал вмешиваться в ход событий после своего двадцатого или тридцатого «мира». Устал. Устал пытаться что-то делать. Вместо этого он превратился в наблюдателя, прыгая из одной реальности в другую. Ему теперь для этого необязательно было искать Посох и ломать его; он проводил в каждом новом «мире» примерно с неделю или чуть больше, а затем, заснув, просыпался уже на новом месте, и все начиналось сначала. Бесконечный замкнутый круг. Все время он старался избегать встреч с духами — несколько раз на нем уже пытались ставить эксперименты, но каждый раз ему удавалось сбегать. Опыт прошедших лет сказывался. Сам он больше никогда и никого не вызывал. Хватит. Его аура продолжала ярко светиться, все способности остались на месте, и не было нужды в помощи духов. И в этот раз он собирался просто отсидеть положенное ему время и через неделю встретиться с новой версией своей жизни. Джон уже почти добрался до белой плитки, дорога из которой вела к калитке, выкрашенной в приятный голубой цвет, как из дома вдруг донесся громкий женский голос: — Кристофер! Кристофер, помоги мне перенести стол в сад. Джон едва слышно выругался и пригнулся, благо около стен дома лежали какие-то ящики, за которым можно было спрятаться. Из-дома доносились приглушенные голоса мужчины и женщины, а потом, когда оба вышли на улицу, Мэндрейк смог, наконец, рассмотреть их. Мужчина был очень худым и высоким, с красивыми, немного вьющимися черными волосами. У него были правильные черты лица и мощная нижняя челюсть. Женщина была невысокой, коротко стриженой шатенкой, ее Джону почти не было видно. Оба были одеты по-праздничному: мужчина в белой рубашке и бежевых брюках, женщина — в легком цветастом платье. Несмотря на то, что на улице явно была осень (Джону, к сожалению, ни разу не удавалось попасть в Лондон другого времени года), но она была очень теплой. Это было необычно, но Мэндрейк не придал этому особого значения. Тем временем мужчина и женщина пытались выбрать место, чтобы поставить переносной светло-коричневый стол. — Аврора, дорогая, давай поставим его здесь, — Кристофер указал на место возле клумбы, на которой до этого очнулся Джон (вовремя же он оттуда убрался!). Женщина, увидев цветы, громко охнула. — Мои бегонии! Что с ними случилось? Женщина бросила стол и бросилась к цветам. Мужчина устало покачал головой. — Твоим цветам ничего не будет, дорогая. Давай уже определимся, куда этот стол поставить… И не кричи на ребенка в такой важный день, пожалуйста. — Не буду, — Аврора аккуратно заправила непослушные волосы за ухо и помогла мужу. — Сегодня не буду, — поправилась она. — Но Натаниэль уже взрослый и должен отвечать за свои поступки. Натаниэль? .. Мэндрейк наблюдал за парой во все глаза. Неужели… Неужели на этот раз? .. — Мама! От неожиданности Джон едва не подпрыгнул. Он слышал чьи-то быстрые шаги, но мальчика пока не видел. — Ох, милый, почему ты такой грязный? Мэндрейк видел, как хмурится женщина, но мальчик все еще был Джону не виден. Юноша в нетерпении наблюдал из своего укрытия. Ему нужно было увидеть этого мальчика. — Прости, мам, просто Барти прыгнул на меня, а у него лапы грязными оказались. — Понятно, — покачала головой Аврора. — Значит, это Барти потоптал мои бегонии… Судя по тому, что слышал Джон, он решил, что Барти — это пес. Мэндрейк мысленно попросил у собаки прощения и вернулся к разговору. — Иди и переоденься. Я не пущу тебя грязным за стол. — Да ладно тебе, дорогая, там всего лишь несколько пятнышек… Женщина бросила на мужчину испепеляющий взгляд. Тот послушно замолчал. Увидев в этом свой шанс, Мэндрейк аккуратно приподнялся и побежал к главному входу дома. Он должен был убедиться. Просто обязан был. Ведь это первый раз… первый раз… Попасть внутрь труда не составило — и не такие замки ему приходилось взламывать. Тихо, словно мышь, он прошмыгнул в уютную гостиную, выискивая взглядом фотографии — незачем было сталкиваться с мальчишкой лично, если это был тот самый Натаниэль… Джон наткнулся на искомое буквально через минуту и охнул. В доме было тихо, разве что где-то на втором этаже глухо возился мальчишка. Мэндрейк осторожно взял одну из фотографий, стоящих в рамке на журнальном столике. На ней были изображены четверо — Кристофер, Аврора, еще щенок-лабрадор (Джон предположил, что это и был Барти), а рядом с ними… Джон не мог не узнать себя в этом бледном темноволосом мальчике. Не отдавая себе отчета в то, что делает, Мэндрейк медленно, с нежностью, провел пальцами по снимку. Так вот, какими они были… — Вы кто? Джон вздрогнул и едва не выронил фотографию. Он совершенно забыл о ребенке, а тот сейчас стоял внизу лестницы и с интересом рассматривал нежданного гостя. Мэндрейк аккуратно поставил фото на место, поборов секундное желание прикарманить его себе. Вместо этого, он дружелюбно улыбнулся. — Джон. А ты? Мальчик недоверчиво прищурился, но не убежал. — Натаниэль. — Приятно познакомиться, Натаниэль, — вежливо сказал Джон. Он взглянул на чистую белую рубашку, темно-синий пиджак и такие же брюки. — У тебя сегодня праздник? — Ага, — кивнул мальчик, — у меня день рождения! Мэндрейк кивнул, по-прежнему тепло улыбаясь. — Поздравляю. Предположу, что тебе исполнилось двенадцать, я прав? — Да, — Натаниэль нахмурился и с вызовом спросил: — Откуда вы знаете? Джон просто пожал плечами. — Интуиция. Мальчик какое-то мгновение просто изучал своего нового знакомого, а потом доверительным тоном сообщил: — Вы странный. Мэндрейк снова пожал плечами. Это не было для него новостью. — Знаю. Мне уже говорили. Снова воцарилось молчание. Со стороны сада доносились негромкие голоса Кристофера и Авроры. — Еще раз мои поздравления, Натаниэль, — смотреть на этого мальчика было еще больней, чем на все его предыдущие версии. — Я пойду. Джон развернулся, собираясь уйти, но голос мальчишки остановил его. — У меня такое чувство, будто мы уже встречались. Мэндрейк усмехнулся. Господи, сколько раз ему приходилось слышать эту фразу? .. Медленно юноша обернулся и загадочно ответил: — Возможно, в прошлой жизни? .. И, не дожидаясь ответа, быстро покинул дом. Покинул так быстро, как только мог. Что-то было не так. Он столько раз хотел встретить родителей и вот, когда это, наконец, случилось, пусть и мельком, Джон ощутил, как его охватывает дурное предчувствие. И с каждой минутой оно становилось все сильнее. Его день рождения был в ноябре — но это явно был какой-то другой месяц. Слишком тепло, слишком солнечно и ярко. Мэндрейку очень редко удавалось попасть в новый «мир» с хорошей погодой: обычно был либо туман, либо дождь. Изредка висело пасмурное небо, а еще реже можно было увидеть солнце. Но это что-то другое. Джон шел по улице и пристально разглядывал прохожих — все казалось абсолютно обыденным и обычным. Но что-то было не так: об этом кричали и его человеческие чувства, и сверхъестественная интуиция. И когда Мэндрейк понял, в чем причина, он от неожиданности застыл посреди улицы и широко распахнул глаза. Он их больше не видел. Не видел следов демонической активности: ничего, даже самого мелкого светло-оранжевого отпечатка беса. Нигде — ни на земле, ни в небе. Дурное предчувствие усилилось еще больше. Что это? Что-то не так с этим «миром» или с ним самим? .. Джон поспешил найти свежий выпуск «Таймс». Он всегда просматривал газеты, когда попадал в новую реальность: очень помогало сориентироваться в чужой обстановке. Буквально минут через пять Мэндрейку попался на глаза мальчишка-газетчик. Бросив беглый взгляд на первую полосу, Джон не заметил ничего примечательного: волшебники были и здесь, судя по заголовкам, ничего кардинально не изменилось. Но где… где были духи? Мэндрейка объял непонятный страх. Он посмотрел на свои руки, пытаясь вызвать свечение своей ауры, которую он научился вызывать по необходимости. Та послушно объяла все тело белым светом, но он был не таким сильным, как раньше. Его аура… угасала. Значило ли это… Что этот «мир» будет для него последним? Джон сжал пальцы в кулак и тут же расслабился. Он помнил, каким слабым был, когда все только начиналось… А значит, он вернется к этому состоянию и, судя по тому, что дар видеть передвижение духов исчез, совсем скоро. Эта мысль была… странно приятной. Исчезнуть в «мире», где у него есть родители — не так уж и плохо… Но нужно было попрощаться еще кое с кем. *** Китти Джон нашел у нее дома. Он не собирался встречаться с ней — с девочкой у него были связаны очень болезненные воспоминания из других реальностей. В основном — она всегда умирала. До встречи или после встречи с ним — было не важно. Мэндрейк предпочитал и вовсе не видеться с ней, избегая встреч в каждой новой реальности. Слишком больно и… грустно. Невыносимо. Какое-то время он смотрел, как она обедает с родителями и смеется, глядя на отца – тот, наверное, рассказал какую-то шутку. Она счастлива, больше ему не нужно было видеть. Мэндрейк засунул руки в карманы своего неизменного трехсотлетнего пальто и направился в резиденцию Андервудов. Также как и с Китти, он стоял и просто смотрел. Смотрел на дом, который в большинстве случаев всегда был для него домом. В одном из кухонных окон он сумел заприметить миссис Андервуд, которая стояла у плиты и что-то готовила. Этот Натаниэль и эта версия Марты Андервуд никогда не встретятся — Джон с болью в сердце вздохнул. Нужно было уходить. Путь Мэндрейка лежал в один из отдаленных районов Лондона. Там, на одной из грязных улиц, которые являлись территорией простолюдинов, находилась заброшенная библиотека. Обычно он всегда пересиживал в ней почти все свое время, отведенное на каждый новый «мир». Но сегодня он направлялся туда с другой целью. Был кое-кто еще… с кем Джон хотел действительно попрощаться. Как надо. С Бартимеусом он больше никогда не пересекался после той памятной потасовки в Тауэре. Сейчас Мэндрейк помнил ее очень и очень смутно, словно воспоминания были припорошены пылью. Казалось, прошла целая вечность с тех пор… И кажется, сегодня она закончится. В старой пыльной библиотеке было все для вызова духа. Как следует, порывшись, Джон даже сумел откопать очки, через которые видел три первых плана и на мгновение снова почувствовал себя нормальным волшебником. Пока он рисовал пентакль — руки дрожали и Мэндрейк толком не понимал отчего: от волнения, или от резко ухудшающегося состояния здоровья. Но сила воли была сильнее недуга, и Джон не собирался умирать, пока не закончит. Не попрощается. Слова призыва звучали как-то… странно. За всю свою невероятно долгую жизнь, он уже успел их почти позабыть и считал, что не сможет сразу все вспомнить, но очевидно недооценил свою память. Очки были ему велики, и все время съезжали на нос. Джон изрядно с ними помучился, прежде чем в пентакле, приготовленном для джинна, стало что-то происходить. Бартимеус не изменял привычкам. Напустил запаха серы столько, что Мэндрейк даже закашлялся. Доски под ногами завибрировали, пыльные и старые книги грохотали, в общем — все как положено. Мэндрейк наблюдал за всем этим с сильным чувством ностальгии. Материализовавшись в пентакле, Бартимеус принял облик грациозной черной пантеры. И эта пантера заметно удивилась, увидев перед собой своего хозяина. Джон раздраженно поправил очки. — Ты что ли, не помер еще? Непонятно было, что в голосе Бартимеуса преобладало: удивление, неверие или надежда. Впрочем, Мэндрейк и не собирался в этом разбираться. Его время подходило к концу. — Привет, — коротко бросил Джон и улыбнулся. — Давно не виделись. — Ээ… — джинн решил, что озадаченная пантера, очевидно, выглядит не настолько явно озадаченной и тут же сменил облик на до боли знакомого египтянина. — Напомни-ка мне… мм… Натаниэль, если не ошибаюсь? — Он самый, — подтвердил юноша кивком. — Когда мы встречались? Мне кажется, я уже что-то такое проходил… Я точно тебя знаю, — Бартимеус пристально вгляделся в Мэндрейка. — Не могу вспомнить, откуда, но знаю. — Это длинная история, — отмахнулся Джон, улыбаясь. Он снова поправил очки. — Я просто… Я хотел попрощаться. Птолемей недоверчиво скрестил руки на груди. — Что-то мне подсказывает, что и это я уже проходил. Мэндрейк легко рассмеялся. Ему так редко доводилось это делать… — Да, ты прав. С прощаниями у нас что-то не задалось с самого начала. — Вот-вот, — подтвердил джинн, все еще пристально всматриваясь в хозяина. После минутного молчания он, наконец, сказал: — Твоя аура нестабильна. — Я в курсе, — ответил Джон. — Я умираю. Наконец-то. — «Наконец-то»? Как-то ты слишком радостно на это реагируешь, — хмыкнул джинн. — Есть причины, — уклончиво ответил Мэндрейк и вздохнул. Очки снова съехали с переносицы и Джон машинально поправил их. — Я… Хочу тебя кое о чем попросить. — А вот и началось… — Бартимеус театрально закатил глаза. — Ты мне должен, вообще-то, — как бы, между прочим, сказал Джон. — Хоть ты и не помнишь, но чувствуешь. Я всего лишь прошу ответную услугу. Лже-Птолемей прищурился и какое-то слишком долгое мгновение рассматривал хозяина. Насмотревшись вволю, Бартимеус вздохнул. — Валяй. Раз уж ты так уверен, что это наша последняя… хм… встреча, то давай, выкладывай. Египтянин ждал, Мэндрейк молчал. То, о чем он хотел попросить, возможно, было крайне глупо и очень сентиментально, но… Он умер там, дома, уничтожив Посох и отпустив джинна. Да, просьба будет крайне эгоистичной. — Я хочу тебя попросить… чтобы ты помнил меня. Бровь мальчишки-египтянина вопросительно взлетела вверх. Мэндрейк внутренне приготовился услышать поток насмешек и язвительных комментариев в свой адрес, но их не последовало. Джинн как-то обреченно вздохнул и негромко сказал, после секундного молчания: — Парень, неужели ты думал, что это стоило озвучивать? Джон поднял на Птолемея удивленный взгляд. Бартимеус закатил глаза. — У меня в жизни еще не было столь чудного хозяина как ты. Уж поверь, — последовала кривоватая усмешка, — даже без основной части воспоминаний о наших совместных приключениях, я тебя запомню. Не сомневайся. Мэндрейк слабо улыбнулся. — Это обнадеживает. — О, я уже представляю, как буду издеваться над твоим обликом… — Без подробностей, пожалуйста. — Тебе бы замечательно подошли рога… — Только этого еще не хватало. — И хвост, конечно. Только вот я еще не придумал какой, но… — Бартимеус. Джинн перевел взгляд на хозяина. Мэндрейк выглядел слабым и нездоровым, пожалуй, действительно умирал. Его аура быстро становилась тусклой и невзрачной. Джон улыбнулся краешками губ. — Я прожил триста с лишним лет — сбился со счета — прыгая в разные варианты своего прошлого. И видел… всякое. Мне было не суждено вернуться домой, потому что там я уже мертв и очень, очень давно. Но здесь… Именно здесь, в этом «мире» все сложилось хорошо для всех. И именно в этой реальности я умру. Иронично, не находишь? — Может и есть немного, — Бартимеус пожал плечами. — Что ж, — Джон поправил очки и улыбнулся, — не стану больше тебя задерживать. Прощай, Бартимеус. Спасибо за все. — До встречи, — джинн подмигнул, а потом неожиданно стал серьезнее. — Никогда не думал, что скажу это, но… буду рад увидеть тебя по ту сторону пентакля, если что. Мэндрейк принял это как должное. Оба знали, что такого больше никогда не случится. — Всего хорошего, Бартимеус. — Прощай, Натаниэль. Слова отсылания эхом прокатились по пустой, пыльной библиотеке и, как только джинн отправился в Иное Место, Джон рухнул в своем пентакле без чувств. Очки слетели с лица и с едва слышным стуком упали на пол. Где-то вдалеке пели птицы. Солнце светило сквозь дырявый потолок пыльной библиотеки, отсвечивая на полу причудливыми фигурами. Совсем рядом жужжал какой-то жук, перелетая с одной потрепанной книги на другую. Последняя, едва сформированная мысль в голове Натаниэля была о том, что он забыл сказать Бартимеусу не принимать его облик в тех дурацких очках…