Перчатка

      Стервятник захлопнул дверцу туалетной кабинки и несколько минут просто стоял, привалившись плечом к тонкой перегородке и тяжело дыша. Он слишком быстро шел, да еще и старался производить как можно меньше звуков, поэтому почти не пользовался тростью. И теперь сердце заходилось в сумасшедшем ритме, а бедро дрожало обещанием судороги. Но нет — боль не придет. Не сегодня, не сейчас. Тень убережет брата, послужит защитником от любой напасти, которая могла бы помешать.       Значит, все удастся.       Большая Черная Птица постояла еще мгновение, прислушиваясь к ночному Дому. Тьма коридоров шептала тишиной и холодом.       Стервятник протяжно выдохнул, уселся на крышку унитаза, отставив в сторону трость. Достал из-за пазухи носовой платок, аккуратно расстелил его на полу, расправляя уголки. Одно за другим — на чистую ткань легли кольца, снятые с левой руки. Птичий папа сжал и разжал пальцы, ставшие слишком легкими без металлической защиты и казавшиеся почти чужими. То, что нужно.       Следующим в руках Стервятника появилось полотенце. Обычное вафельное полотенце, белое и безликое, еще пахнущее складом и казенными бумагами. Вожак птиц нервно облизнул губы. Свернул тугой жгут. Подумал. Развернул его обратно. Криво улыбнулся, заметив, что руки слегка подрагивают. Собственное волнение показалось забавным.       Вдох. Выдох. И жесткое полотенце веревкой легло в рот. Длины хватило впритык на то, чтобы завязать узел на затылке. Вафельный узор врезался в уголки губ, которые тут же засаднили.       И сразу накатило знакомым ощущением: пугающая слабость в конечностях, холодок от затылка вниз, испарина на висках. Желание биться, рваться, бежать. Борясь с самим собой, Стервятник откинулся спиной на стену, прижался к холодному кафелю. В руки лег последний предмет — самый важный. Тот, ради которого Большой Черной Птице пришлось вспомнить навыки Рекса и осуществить марш-бросок по ночному коридору. Тот, без которого все стало бы бессмысленным.       Пальцы скользнули в абсолютный мрак черной кожи. Перчатка была велика для узкой руки Стервятника, но это не имело особого значения. Ничто не имело значения с того момента, как ладонь в перчатке уверенно расстегнула брюки и сжала основание стремительно твердеющего члена.       Он не заметил, в какой момент остался в туалетной кабинке в одиночестве. Тень исчез, оставив брата наедине с его фантазиями. Рекс остался один.       Как в ту ночь…       Стервятник взвыл, закусывая полотенце, задышал носом шумно. Прижался лопатками к стене, представляя, что позади кто-то есть. Кто-то держит полотенце, одновременно двигая перчаткой вверх-вниз, сжимая пальцы почти до боли.       Черная кожа трется о живую плоть, оттягивает, скрипит на сгибах пальцев. Этот скрип ввинчивается в уши Большой Черной Птицы, перекрывает все остальные звуки, даже шум собственных стонов и всхлипов, даже стук сердца. Да, даже этот, теперь навеки одинокий отчаянный стук. Непонятный в своей ненужности позывной, на который уже некому ответить.       Паника бьет волнами, отчаяние и ужас перекрывают доступ воздуха. Но полотенце, словно фильтр, заставляет делать новый вдох. Рвет рот, натирает уголки губ — боль позволяет вспомнить каждый миг той страшной и прекрасной ночи.       Той ночи, когда Ральф удержал его по Эту сторону. Не дал шагнуть следом за братом, превратившимся в Тень. Удержал, не пустил, не позволил, заставил жить. Он один, единственный. Первый, кто оказался рядом.       И теперь он снова был здесь. Рядом со Стервятником. Пусть даже незримым образом, призраком самого себя, одной своей бездушной частью — перчаткой. Но Ральф был здесь. Птичий вожак слышал его дыхание, почти срывающееся на злой рык — держать бьющегося к брату Рекса тяжело, почти невозможно. Но Ральф справится.       Он, как всегда, справится.       Слезы текут по щекам Стервятника, потеки туши пачкают полотенце.       Рука в левой перчатке делает свое дело. Возбуждение превращает темноту вокруг в непроницаемую пелену, наполняет ее багровыми вспышками, расцвечивает цветными узорами. Черная Птица бьется в несуществующих объятиях, чувствуя, что ладонь Ральфа скоро добьется своего. Твердая, уверенная, опытная рука сильного мужчины. Самого надежного. Того, на кого можно положиться, кому можно доверить не только свою жизнь, но даже свою смерть. Большой палец ласкает головку. Птичий Папа хрипит что-то, но полотенце спасает тишину от еретических попыток озвучить запретное.       От сладкой вспышки Стервятник выгибается в опустошающей судороге. Белесые капли орошают черную кожу, край унитаза и тусклый кафель, впитываются в ткань брюк. Вожак Птиц обмякает. Дышит хрипло, смаргивая остатки слез, шумно шмыгает носом. Дрожащей рукой стягивает полотенце вниз, превращая кляп в подобие слюнявчика.       Он чувствует себя пустым и гулким. Как всегда, когда ему доводится побыть наедине с самим собой. Образ Ральфа рассеивается, перчатка соскальзывает с слишком узкой ладони, шлепается на кафель, словно использованный гондон. Птичий Папа улыбается возвращению своего цинизма.       Наклоняется, поднимает платок и, не торопясь, вытирает все, что умудрился запачкать. Потом поднимает кольца, нашаривая их на полу по одному. Последней поднимает перчатку и, прежде чем спрятать ее в карман, прижимается к ней губами. Вдыхает запах кожи и собственной спермы, думая о том, что так могла бы пахнуть их с Ральфом ночь.       По ту сторону туалетной двери его уже ждет Тень. Улыбается понимающе.       Нужно еще вернуть перчатку хозяину.