Соловей и роза

Это последний чертовски прекрасный вечер с тобой. А потом мы уйдём. Уйдём навсегда. И ты это знаешь. И знаешь причину. Мы не такие. Мы совершенно другие. Мы как затравленные дикие звери, что убегают в далёкую лесную чащу. Лишь бы убраться подальше от охотников и их злобных собак. Мы жили достаточно, чтобы понять — нам нет места в мире, где бесчинствует зло, где принадлежность к какому-то роду — повод для всеобщей ненависти, ненависти жестокой, беспощадной и нескончаемой, не прерывающейся никогда. Странно? Да. Страшно? Нет. Я не боюсь. Потому что скоро я обрету вечный покой. И человеческий род больше не потревожит меня. — Слышишь кукушку? — задаю тебе странный вопрос. — Всего один раз... — отвечаешь так же кратко на моё невысказанное утверждение. Кукушка кукует всего лишь раз. Нет, нам осталось жить не один день — один никогда не заканчивающийся час. И кукушка это знает. Этот один короткий звук — её кукование — возвещает о новой жизни, далёкой и близкой, ожидающей нас в вечности. Я смотрю на тебя, завороженно наблюдающую за Луной. Ты потрясающая, знаешь об этом? Да, ты знаешь. На твоём утончённом лице всё ещё заметен шрам от давнего столкновения с оборотнями. Три тонкие кровавые полосы украшают твою щёку. Ты почему-то всегда их стесняешься. Но а мне они нравится. Они тебе идут, знаешь? Знаешь, но не веришь. Твой внимательный взгляд бездонных серых глаз, что с беспокойством пытается ухватить чарующие картины природы, будто замершей и ожидающей чего-то страшного; твои плавные изгибы рук, те самые, которыми ты всегда держала жертв; и твои серьги с огромными рубиновыми камнями, которые ты так любишь, потому что красный — твой цвет, наш цвет. Знаешь, а я никогда не устану описывать тебя. Потому что каждый день ты другая — похожая и не похожая на саму себя. Ты не можешь лицезреть своё отражение — ни одно зеркало тебе не позволит. Но зеркала тебе не нужны. Потому что я часто рисую тебя. И ты любишь мои зарисовки. Ты не замечаешь моего взгляда. Ты продолжаешь любоваться Луной. Чем она тебя постоянно манит? Тем, что в полнолуние ты превращаешься в монстра, как сама называешь себе подобных? Или тем, что Луна — будущий проводник в нашу душевную жизнь? Меня всегда интересовал этот вопрос. Но ты никогда на него не даёшь прямого ответа. И я тебя понимаю. Это слишком лично. Именно в Луне кроются все наши самые сокровенные страхи, самые желанные и самые несбыточные мечты, о которых мы никогда не расскажем. Каждый будет хранить их в своём сердце и делиться только с Луной, знающей душевных бесов всех людей и богов, но не рассказывающей о терзаниях миллионов душ никому. Вдруг ты неожиданно поворачиваешься в мою сторону и смотришь долгим, пронзительным взглядом. Взглядом, вырывающим сердце из моей груди. Взглядом обречённого, но свободного человека. Нет, не вампира. Вампиры — наша физическая сущность. Но в душе каждый из нас человек. Мы можем поглощать физическую кровь и причинять страдания телу, но мы никогда не сломаем чью-либо душу. Какой-то момент спустя ты резко вскакиваешь с шатающейся табуретки, отчего та незамедлительно падает, и кидаешься мне на шею. От неожиданности я оседаю на пол. Ты впиваешься в мои губы своими губами, губами вампира. И через секунду так же быстро отпрыгиваешь с извинениями. Ну что же ты, как будто действительно в первый раз. Я вижу, что ты просто боишься. Страх поглощает тебя и контролирует твой разум. — Прости... Прости! Я не хотела... Я всего лишь... — пытаешься сказать что-то связное, всё ещё лёжа на мне. Обычно на полу молодые любовники страстно любят друг друга. А мы прощаемся. Прощаемся навсегда. Странно, ведь так? Не совсем, ведь мы пришли к этой финальной точке. Лёжа на полу, будучи обе практически смертельно раненными, мы познакомились друг с другом, и теперь, лёжа на полу, мы вместе уходим из мира земного. Я ничего не отвечаю. Я лишь крепко прижимаю тебя к себе, наслаждаясь прикосновениями к твоей нежной и чувствительной коже. — Знаешь, мне кажется, что я буду помнить твои глаза даже там, — чувствую, как тяжело даются тебе эти слова. — Мы обе будем помнить друг друга. Это не предположение. Это факт. Мы были слишком близки, чтобы какая-то нелепая смерть могла разлучить нас. Сейчас я сама уверенно припадаю к твоим губам, ещё отдающие запахом твоей недавней, последней жертвы. Твои губы очень сухие. Они источают тонкую алую струю крови. Почему? Просто слишком холодно. И вся твоя кожа реагирует на любые изменения в температуре. — Знаешь, от вкуса твоей крови мне всё-таки хочется жить... — в очередной раз сглатывая алые капли, выдаю такую странную фразу. Но это правда. Я хочу жить с тобой. Но не могу. Потому что мы здесь чужие. — Как в сказке "Соловей и роза"*? — Да... Ты всегда любишь сравнивать события, происходящие в нашей жизни, со сказками, которые были когда-то написаны. И, знаешь, ты права. Сказка когда-то всегда становится реальностью. Ты — соловей, отдающий мне свою кровь, а я — роза, что жадно впитывает живую жидкость, дарующую мне будущее спасение. Но соловей погибает от своей жертвы. И розу срывают. Роза тоже мертва. — Достаточно. Пора. Нельзя позволить страху взять верх. Иначе станет слишком поздно. А мы так и останемся заложниками Земли, — эти страшные слова произношу на одном дыхании. — Ты права. Пора, — грустно улыбаешься. Знаешь, твою улыбку невозможно спутать с ничьей другой. Ты — единственная из вампиров, кто улыбается особенным образом — по-доброму, с доверием и бесконечной преданностью во взгляде. Немногие вампиры умеют улыбаться так светло и так чисто. А ты — исключение. Я одновременно с тобой глотаю содержимое изумрудного пузырька. Яд. Яд, который позволит через несколько минут нам раствориться в манящих объятиях небес. Улетают последние секунды, дышать становится всё труднее. А мы всё так же лежим на холодном каменном полу, ожидая тот самый момент, момент предрешения. Сказка про розу и соловья больше не сказка. Соловей и роза будут покоиться вместе на отчуждённой земле, где природа не знает тепла и человечности, где нет места изгоям, где нет места вампирам. Где конец земной предшествует началу небесному.