Костный мозг

0. Спустя полторы недели у него в голове появляется слабая и беспомощная — как и он сам — мысль. «Маленькая принцесса». Он открывает глаза и смотрит в потолок. «Где она?» i. Иногда на нее накатывают воспоминания, и всякий раз, когда такое случается, Шу словно читает ее мысли. — О чем задумалась? Они сидят в саду. Время на часах едва перевалило за полдень, и солнце греет еще не слишком сильно. Сегодня Шу чувствует себя получше, и им с Канае удается выманить его из особняка, что само по себе большое достижение: обычно его маршрут ограничивается спальней и библиотекой. — О родителях, — говорит Хинами, потому что не видит смысла лгать: Шу спрашивает лишь потому, что он единственный, кому она небезразлична. Шу хмыкает и теребит волосы. Гладкие, они ярко блестят в лучах весеннего солнца. Сегодня Канае удалось их расчесать, что довольно непросто: Шу не любит долго сидеть на одном месте. Хинами не понимает, почему он просто не подстрижется, но знает, что лучше не спрашивать: и Шу, и Канае слишком трепетно относятся к внешности. — Хочешь поговорить о них? Хинами закусывает губу и вместо ответа переводит взгляд на собранный ею букет. — Что это за цветок? Шу склоняет голову, внимательно разглядывая лежащий у нее на ладони бутон. Хинами замирает. — Сангвинария, — говорит Шу и смотрит ей в глаза, и взгляд его как никогда осмысленный. Кажется, ему и в самом деле лучше. — Она еще называется «кровяной корень» или «кровянка». Цветок относится к одному из видов мака. Из него получают красную краску. Шу замолкает, опускает глаза. Хинами с трудом подавляет желание взять его за руку, прикоснуться. Цветок на ее ладони мелко подрагивает. Похоже она поторопилась с выводами. Затем Шу вздыхает. Уголки его губ приподнимаются в улыбке, а на лице появляется отсутствующее выражение. — Некоторые считают, что кровянка отгоняет злых духов и лечит от рака, — бормочет он. Хинами снова смотрит на цветы. Она не знает, кто их здесь посадил; это могла сделать как бабушка Шу — хотя на нее это не похоже, — так и Мацумае, их экономка. Канае как-то упоминал, что раньше садом распоряжался Шу. Сейчас тот уже не в состоянии чем-либо распоряжаться, но Хинами не сомневается, что он бы предпочел цветы повеселее. Шу смотрит на нее, улыбается, и Хинами улыбается в ответ, потому что несмотря на свою болезнь, он все еще здесь, с ней. Ее цветочный человек. — Кровянка ядовита, — бормочет Шу, протягивая к ней руку. — У тебя на коже появится раздражение. Хинами совсем не удивляется, когда он кладет цветок себе в рот. ii. Канае опирается локтями на руль. Сосредоточенно закусывает ноготь. Хинами считает привычку грызть ногти отвратительной, но молчит. Она тоже волнуется. Хинами не любит ездить в Токио, но прекрасно понимает, что не может остаться в поместье одна. Семья Цукиямы терпит ее присутствие лишь потому, что с тех пор она единственная, к кому Шу проявляет хоть какой-то интерес, и Хинами знает, что окажется в опасности, если рядом не будет Канае. Канае ей не особо нравится, но он полностью предан Шу, и потому сделает все возможное, чтобы защитить ее. — «…боевую операцию в Четвертом районе…» Канае морщится. — Нам обязательно это слушать? Когда Хинами не отвечает, он вздыхает и покусывает заусенец на безымянном пальце. Светофор загорается зеленым, и они едут дальше под аккомпанемент новостей о нападении CCG на Четвертый район. — «…убито восемь гулей, одному из которых был присвоен ранг SS…» Радио они с Канае выключают одновременно. iii. Только оставшись в одиночестве, Хинами позволяет воспоминаниям взять над собой верх. Рядом с Шу о прошлом лучше не думать: он видит ее насквозь. Болезнь ослабила его тело, но не разум, и лишь поэтому он все еще жив, хоть и спрятан ото всех в поместье. Хинами знает его бабушку с дедушкой достаточно хорошо, чтобы понимать: те избавятся от Шу, как только он станет бесполезным, как сделали когда-то с его родителями. Родственники Шу слишком расчетливы даже по меркам гулей. Хинами пришлось многое пережить, пока она не попала к ним. После случившегося с Канеки, CCG методично уничтожали всех известных им гулей. Тогда Хинами и отделилась от группы Банджо. О ней CCG знали мало, но все же знали, и это было весомой причиной, чтобы уйти: Хинами понимала, что Банджо не сможет защитить ее, и меньше всего хотела, чтобы из-за нее умер кто-то еще. Понадеявшись выждать, пока все немного уляжется, она спряталась в том самом доме, который снял для них Шу — залезла в него через окно на втором этаже. Воздух внутри был затхлый, спертый, и по запаху дезинфекции Хинами сразу же поняла, что за время их отсутствия там кто-то побывал. Обнаружив, что этот «кто-то» вычистил дом с чердака до подвала, Хинами расплакалась: из квартиры исчезли все следы пребывания Банджо с Канеки. На пятый день своего добровольного заточения Хинами услышала снаружи тихие голоса. Насторожившись, она подкралась к окну и выглянула на улицу сквозь щель в портьерах. Возле дома стояли двое мужчин; одного из них Хинами видела впервые, но другого знала очень хорошо. — …просто безумие! — Отпусти меня, Канае. Незнакомец мгновенно подчинился. Шу — он тогда еще был для нее просто Цукиямой, — подошел к дверям, бренча связкой ключей. У Хинами подогнулись колени, и она медленно осела на пол. Бежать не было смысла: она проголодалась, ослабла, так что все равно бы далеко не ушла — Цукияма легко бы выследил ее по запаху. Тогда Хинами подумала, что уж лучше ее убьет он, чем следователи. Дверь распахнулась, и на пороге появился Шу. Его волосы были взъерошены, лицо осунулось, а в глазах — пустота. Глубоко вздохнув, он внимательно оглядел темную комнату. — Маленькая принцесса, — сказал он хрипло, будто наглотавшись песка. От него разило солью и слезами. — Девочка с чердака. (п/п.: отсылка к книге Б.Ф. Ходгсона «Маленькая принцесса»). Тогда Хинами не поняла, о чем он говорил, но спросить не успела: в дверях показался незнакомец. Он собирался взять Шу за локоть, но замер, едва ее заметив. Его брови удивленно приподнялись: он явно не рассчитывал здесь кого-то увидеть. — Шу-сама, что… Шу обернулся, направляясь к выходу. — Она идет с нами. — Что… Послышался странный звук. Хинами не сразу поняла, что Цукияма смеется. Она впервые слышала его смех. — Думай о ней как о залезшей через окно обезьянке, (п/п.: Цукияма снова делает отсылку к книге Б.Ф. Ходгсона «Маленькая принцесса»). — громко сказал он, и его голос эхом разнесся по пустому дому. Хинами не поняла ни слова из сказанного — в отличие от Канае. Тот поморщился, но протянул ей руку, которую Хинами приняла без колебаний. Терять ей было уже нечего. iv. По возвращению из Токио они находят Шу в библиотеке, и судя по количеству окружающих его книг, сидит он там уже довольно давно. Его длинные волосы стянуты в хвост, а сам он облачен в фурисоде (п/п.: 振袖 в дословном переводе с яп. «развевающиеся рукава» — вид кимоно, имеющий длинные широкие рукава), — похоже, сегодня его одевала Мацумае. На кимоно изображены голубые горы, но Хинами не удивляется: она давно привыкла, что даже здешние слуги тщательно подходят к выбору одежды. — Шу-сама, — осторожно зовет Канае. Шу не шевелится, и, кажется, даже не замечает их появления. Канае тут же мрачнеет, а Хинами с трудом подавляет вздох. Похоже, Шу опять стало хуже, хоть узел на его кимоно и говорит о том, что он был в сознании достаточно долго, чтобы Мацумае смогла завязать татея мусуби (п/п.: 立て矢むすびв дословном переводе с яп. «узел стоящая стрела» — один из простых узлов, которые носят с фурисоде). Пару лет назад Хинами еще не знала таких тонкостей: родители не хотели, да и не могли обучать ее национальным традициям. Но в доме Цукиямы без этих знаний было не обойтись. Хинами понимает, что ей позволено жить лишь потому, что ее считают кем-то вроде назойливой домашней зверюшки, но все равно не хочет быть обузой. Возможно, только поэтому Канае и терпит ее вмешательство в свои дела. Когда они пытаются поднять Шу с пола, в коридоре раздаются шаркающие шаги, сопровождаемые стуком трости. Это Камико – бабушка Цукиямы. Быстро вскочив, Хинами садится у окна, складывает руки на коленях и опускает голову. Канае нервно теребит в руках книги, словно не зная, куда поставить, и с силой прижимает их к груди, отчего кажется совсем еще ребенком. Шу не двигается. Камико входит и равнодушно осматривает представшую перед ней картину. Хмурится при виде Канае. Тот резко бледнеет, сжимается, а затем почтительно наклоняет голову и отходит от Шу. Хинами жалеет, что не предвидела появления Камико и не успела поправить прическу. Она и так считает, что ей очень повезло, что ей, находящейся на положении служанки, разрешили оставить короткие волосы. Камико вздыхает, качает головой и подходит к Шу, останавливаясь в шаге от него. Шу не обращает на нее внимания и даже не поднимает взгляда от страницы, на которую неотрывно смотрит уже долгое время. Стук трости. Хинами готовится к худшему, но не решается закрыть глаза. Видит, как напрягается Канае. Книга падает на пол с тихим шелестом и стуком. Удар приходится Шу по рукам, но он не произносит ни слова. Хинами с отвращением думает о том, что бить нужно куда сильнее, чтобы он издал хотя бы звук. — Выпрямись, — говорит Камико. — Посмотри на меня. Шу подчиняется. Со своего места Хинами не видит, смотрит он на Камико или нет. Наверное, смотрит, раз та не бьет его снова. Канае волнуется так сильно, что аж дрожит. — Что ж, — холодно говорит Камико, — тебе повезло, что ты так похож на мать. Вставай. Шу медленно встает. На нем таби, но Хинами не видит поблизости ни дзори, ни гэта (п/п.: таби – традиционные японские носки высотой до лодыжки с раздельным большим пальцем, дзори и гэта – обувь для таби). Камико направляется к выходу из библиотеки. Шу неторопливо идет следом за ней. Хинами слышит стук трости и шелест волочимого по полу фурисоде, которые стихают, как только закрывается дверь. Канае падает на колени, выпуская из рук книги, по согнутым обложкам которых видно, с какой силой он их сжимал. Канае умоляюще шепчет что-то на немецком — Хинами не совсем понимает, что именно, но это и не нужно. Она и так с ним полностью согласна. Ничего не изменилось. Они по-прежнему беспомощны. v. Когда Канае не может решить, на кого охотиться — что случается довольно часто, — они приходят в Двадцать первый район, к Бунко. Бунко совсем не похожа на экстравагантных мясников с аукциона или из ресторана, которых Хинами повстречала за последние два года. Ее мясо всегда чистое, умело разрезанное и аккуратно завернутое. — Я старомодна, — сказала она, когда Хинами осмеливается спросить. — А в наши дни людям нужно шоу. Хинами не знает ее настоящего имени — все, даже Камико, зовут ее просто «Бунко». Наверное, это прозвище она получила то ли из-за того, что у нее своя типография, то ли из-за игральных костей — логотипа ее магазина (п/п.: Бунко — формат японских книг массового издания, а также игра в кости). Бунко всегда улыбается. Слишком худая, она носит замысловатую черную одежду и странные туфли на завязках. Ее манера одеваться напоминает Хинами об Уте, и в этих воспоминаниях нет ничего приятного. — Как поживает Шу-кун? — каждый раз спрашивает Бунко и раздражающе смеется. — Похоже, все так же, раз вы снова здесь. Ее слова злят Канае, хоть со временем он и начинает лучше сдерживать свои чувства. Хинами точно не знает, какие отношения связывают Шу и Бунко. Они знакомы с детства, и, кажется, даже учились вместе – не в школе Сейнан и не в университете, а намного раньше, когда оба находились на домашней системе обучения, которую предпочитает большинство богатых гулей. — Он изо всех сил старался сбежать из нашего мира, — говорит Бунко, давая Канае осмотреть кусок грудины. – Бедняга. Он был таким милым. Ее слова удивляют Хинами, но не Канае, в очередной раз напоминая о том, как мало Хинами знает о мире Шу, к которому никогда не будет принадлежать. «Я здесь чужая», — думает Хинами и чувствует себя как никогда одинокой. — Ты потерялась, малышка (п/п.: You are lost, little girl/Tell me who are you? – строчки из песни You are lost, little girl группы The Doors), — напевает Бунко, когда они приходят в ее магазин в следующий раз. – Ответь же мне — кто ты?.. Хинами молчит, закусив губу. Бунко смеется. Хинами ненавидит ее. vi. Со временем Хинами учится ненавидеть. Для нее ненависть не более чем самозащита. Если бы ее жизнь сложилась по-другому, она бы по-прежнему была той маленькой девочкой, принцессой, способной оставаться невинной несмотря на весь происходящий вокруг ужас. Наверное, это было бы возможно, если бы она не попала сюда, в это холодное поместье, где чувствует себя почти как дома, или если бы не сбежала от Банджо, или если бы осталась тогда с матерью… Интересно, узнал бы ее сейчас Канеки, если бы был жив? vii. Внезапно Шу решают отправить в Токио. Они втроем переезжают в огромную современную квартиру в Шестом районе, но ни она, ни Канае не знают, зачем, а сам Шу им ничего не рассказывает – более того, он не разговаривает на протяжении всего месяца. Шу почти никогда не молчал так долго. Утром он просыпается, встает, разбирается с делами, ради которых его и отправили в Токио, принимает душ, а затем снова ложится спать. Он не обращает внимание ни на что вокруг, и, кажется, даже не понимает, где находится. Это ужасно. Через неделю после переезда в Токио Канае начинает плакать — по-настоящему, а не на показ. Хинами сидит рядом, но даже не пытается его утешить, а просто дает выплакаться. — Ненавижу тебя, — шепчет Канае на третью ночь и сжимает ее ладонь с такой силой, что у нее хрустят кости. — Ненавижу. Хинами частенько забывает о том, что Канае всего на год ее старше. Из-за неумения держать себя в руках он кажется младше, а из-за невозмутимости во время общения с членами семьи или на охоте – старше. CCG называют его «Тренч»: Канае всегда охотится в плаще, словно гангстер из американских фильмов. Он изо всех сил старается выглядеть внушительнее, чем есть на самом деле, но это мало кого радует, и его — меньше всех. Он и так слишком уж похож на Шу. Хинами выполняет поручения, которые требуют общения с людьми. Она покупает кофе в ближайшем эко-магазине, ходит на почту, чтобы отправить множество написанных Шу писем. Это дается Хинами нелегко, потому что глубоко в душе она боится людей, боится их резкого запаха, громкой речи. Но она научилась скрывать свой страх, так же как научилась скрывать мысли ото всех, кроме Шу. — А, это снова вы? — со смехом встречает ее работник почты — мужчина средних лет. Хинами улыбается так, как научилась улыбаться за проведенное рядом с Канеки время, и эта улыбка всегда заставляет окружающих — будь то гули или люди — расслабиться и улыбнуться в ответ. — У моего начальника был плодотворный день. — Я вижу, — сочувственно говорит мужчина. — Все эти письма нужно отправить заграницу? Хинами смотрит на лежащую на коробке записку. За прошедшие два года она привыкла к мелкому почерку Шу, но у нее все равно не сразу получается его прочесть. Хорошо, что Шу пишет очень аккуратно — иначе ничего из написанного нельзя было бы разобрать без увеличительного стекла. — Все, кроме этих трех, — говорит Хинами и с притворным облегчением опускает коробку на стол. Она и понятия не имеет, что в этих письмах, но предполагает, что они как-то связаны с семейным бизнесом Шу. Хинами подозревает, что чем меньше она знает, тем лучше, хоть и сама мысль о том, что ее держат в неведении, заставляет стиснуть зубы. По крайней мере, с горечью думает она, Шу не стал бы сознательно от нее что-либо скрывать. В его теперешнем состоянии он и сам вряд ли находится в курсе событий. Вернувшись домой, она находит Канае на кухне. Тот проводит на кухне много времени: у него есть привычка садиться перед холодильником и бездумно смотреть на его дверцу. А еще в последнее время он плохо спит, и Хинами не может подавить нарастающее беспокойство. — Канае? Канае отрывает взгляд от холодильника. На нем идеально сидящие брюки и надетый поверх футболки свитер, но нет ни носков, ни обуви. — Вечером я иду на охоту, — невпопад отвечает он. Хинами кладет коробку для писем на стол и садится на диван, откидываясь на спинку. Канае наблюдает за ней. Он выглядит усталым, даже несмотря на то, что темные круги под его глазами тщательно замазаны корректором. — Я заеду к Бунко. Канае кривится. Опускает взгляд, внимательно смотрит вниз — должно быть, что-то лежит у него на коленях, но что именно Хинами не видит из-за столешницы. — Пацифистка, — бормочет Канае, но не возражает — видимо, он и в самом деле очень устал. Хинами знает, что Канае мало ест, когда волнуется. Интересно, не является ли это еще одной привычкой, которую он перенял у Шу? Впрочем, многие гули ведут себя странно, когда дело касается пищи. В этом нет ничего необычного — когда-то и Хинами не могла есть в чужом присутствии. К Бунко она едет на такси. Та не ожидает ее появления, и поэтому она не одна. Несколько человек разглядывают витрину, а сама Бунко стоит за прилавком с открытками и разговаривает с пожилым мужчиной. — А, Хинами-чан, — говорит она, приветственно взмахнув рукой. – Я подойду через минуту. Хинами улыбается. — Можешь не торопиться. Она задерживается у стеллажа с открытками. Аккуратные и совершенно одинаковые, хоть и сделанные вручную, они выполнены в свойственном Бунко минимализме. При виде простого черного текста на белом фоне у Хинами неожиданно появляется мысль о том, что Бунко не различает цветов. — Ох! — восклицает Бунко, когда Хинами озвучивает свой вопрос, и стучит пальцами по ручке двери, на которой написано «Служебное помещение». — Ты вторая, кто догадался. Бунко не кажется удивленной. Она проходит мимо печатного станка и компьютера, поднимает кожаные перчатки, которые хранит возле ведущей в подвал двери, где и держит мясную лавку. Затем берет ключи. — А кто был первым? Бунко отпирает дверь, и они спускаются вниз по лестнице. Хинами чувствует, как у нее сжимается сердце: это место напоминает ей о том времени, которое она провела в ожидании, пока Канеки и Шу закончат свои тренировки и поднимутся из подвала. — Шу-кун, — не глядя на нее, говорит Бунко и вертит в пальцах ключи. — Он помогал мне на уроках икебаны. Она открывает крайний из шести холодильников. Тот полон — должно быть, Бунко пополнила свои запасы совсем недавно. Посреди комнаты стоит чистый разделочный стол. Все ножи аккуратно разложены. Бунко достает два бумажных пакета. Хинами не может представить ее занимающейся икебаной. — Он любит цветы. Бунко выбирает мясо, качаясь, словно под музыку, и ее одежда кружится в такт движениям. Она раскладывает по пакетам разрезанные части ног, четыре печени, сердце и три бутыли с кровью. На мгновение задумавшись, она достает пластиковую дозу с костным мозгом. Когда Бунко оборачивается, на ее лице впервые за их знакомство нет улыбки. — Вы с Канае еще растете, и вам нужно хорошо питаться. Съешьте мозг вместе с печенью, — ровным тоном говорит она и выглядит при этом как никогда холодно. — Вы оба слишком худые. Хинами невольно хмурится. — Кто бы говорил. Бунко неприятно смеется, кладет порцию в один из пакетов и заворачивает. Закончив, она протягивает свертки Хинами и снова улыбается. Хинами неожиданно думает, что Бунко довольно красива. — Никто из нас не заслуживает происходящего, — говорит Бунко, обнажая зубы. — Но и ничего другого мы тоже не заслуживаем. viii. В минуты слабости Хинами вспоминает родителей. Она больше не маленькая девочка — жизнь в мире Шу заставила ее быстро повзрослеть, — и именно поэтому иногда она вспоминает их с ненавистью. Хинами знает, что родители делали для нее все, что было в их силах. Они хотели, чтобы она навсегда осталась доброй и невинной. Ее мать сидела с ней дома, в то время как отец охотился – неразборчиво, неосторожно, небрежно. Нет, они не были бедными, но забот у них хватало. Хинами не могла пойти в школу, как, в свое время, не могли пойти и ее родители. Даже если бы они выжили, то вся их жизнь была бы борьбой за существование, и Хинами ждало бы то же, что и многих других гулей: нищета, страх или риск поддаться лживым обещаниям и оказаться втянутым во что-то опасное. Хинами любит своих родителей и знает, что те ее тоже очень любили. И за это она их ненавидит. Они не подготовили ее к жизни. Не научили постоять за себя. Вместо этого они учили ее любви, доброте, а вместе с ними — страху и беспомощности. Они скармливали ей красивые сказочки, наряжали в красивую одежду, прививали нравственность, но совсем забыли о силе: в конце концов, последнее, о чем попросила ее мать - чтобы она жила. Просто жила. И именно это она и делает. Хинами не глупа, и она прекрасно понимает, что в своем теперешнем для Шу качестве она не живет, а существует. Наверное, она и в самом деле паразит, как называет ее Канае, когда злится. Но она жива, пусть даже и несчастна. Она больше не бесполезна, не невинна в своем невежестве, как бы этого хотели родители и Канеки с Тоукой. Хинами выросла. И как бы она не ненавидела себя за осквернение памяти родителей, она ничего не может с собой поделать. ix. Канае роняет тарелку, и ее содержимое разлетается по всей кухне. Хинами не может его винить. Посреди гостиной стоит Шу. На нем большая, небрежно завязанная юката, на которой изображен камон клана Такеда — четыре алмаза. Это значит, что раньше юката принадлежала его дедушке, и сразу становится ясно, почему она такая огромная. Шу смотрит на стоящую на кофейном столике вазу. — Почему именно тюльпаны? — спрашивает он едва слышно. Он так долго не разговаривал, что его голос охрип. Канае опускается на колени и вытирает пол, выразительно глядя на Хинами широкими от удивления глазами. Хинами тяжело сглатывает, соскальзывает с барного стула и подходит к Шу. — Они показались мне очень красивыми, — с улыбкой говорит она. Шу рассматривает тюльпаны, и Хинами невольно вспоминает Бунко. «Он любит цветы». Хинами и сама это знает. По пути на почту она каждый день проходит мимо цветочного ларька, но только вчера, повинуясь какому-то внезапному порыву, решает купить этот букет. Не отрывая от него взгляда, Шу садится на диван и буквально утопает в юкате своего дедушки. — Они хорошо пахнут, — говорит он так тихо, что Хинами его едва слышит. К нему подходит Канае с тарелкой нарезанного мясо и со стаканом крови и выжидающе замирает, но Шу не обращает на него никакого внимания. Канае глубоко вздыхает. — Шу-сама, не хотите ли присоединиться к нам за завтраком? Хинами отворачивается. Даже спустя два года она все еще чувствует себя лишней, когда Канае пытается накормить Шу. Когда они жили вместе с Канеки, она ни разу не видела, как Шу ест. Конечно Хинами знала, что именно он обеспечивает их как едой, так и кровом, но не обращала внимания на то, что сам он никогда не делил с ними ни того, ни другого. Это она поняла много позже, когда все самое страшное было позади, а Шу уже стал таким, какой он есть сейчас. Хинами моет посуду, а затем выбрасывает бумажное полотенце, которым Канае в спешке вытер испачканный пол. Упавшее мясо он положил обратно на тарелку, и Хинами очень надеется, что он все-таки его съест. Канае на удивление спокойно отнесся к тому, что его еда побывала на полу, и это наводит ее на мысли, что его прошлое не такое безупречное, как он утверждает. До Хинами доносится его голос: Канае говорит на немецком, бормочет какую-то бессмыслицу, просто чтобы заполнить тишину. Хинами уходит к себе, закрывает изнутри дверь и глубоко дышит, стараясь унять неистовое сердцебиение. Затем она съезжает на пол и прислоняется спиной к стене. Подтягивает колени к груди и зажимает рукой рот. Закрывает глаза. «Он услышал запах цветов еще из своей комнаты», — думает она. x. Она всегда знала, что Шу понимает куда больше, чем показывает. Шу, несомненно, очень болен. Внутри него что-то безвозвратно надломилось, и случилось это за тот короткий промежуток времени между тем, как она видела его в последний раз, — улыбающегося, яркого — и тем, как он пришел за ней в тот дом. У нее есть свои предположения на сей счет, но многое не так очевидно, как кажется. Хинами мало знает о жизни Шу, но кое о чем все-таки догадывается. Например о том, что Шу и Бунко должны были пожениться. Она не знает фамилии Бунко, но та бесспорно принадлежит к благородному роду: это заметно по ее речи, манере держаться, да и Канае относится к ней с большим уважением. Не будь Бунко такой худой, то наверняка была бы очень симпатичной. Они с Шу хорошо бы смотрелись вместе. Исходя из этого, Хинами понимает, что Шу следовало бы отказаться от своей человечности. Его мир не принимает таких как она, ему чужд пацифизм, а слабым в нем суждено погибнуть. Бунко, Канае и все те, кого она повстречала за прошедшие два года, безразличны к окружающим — будь то люди или гули. Когда-то давно Йошимура говорил об этом с Канеки. Он знал, что Хинами все слышит, но вряд ли думал, что она запомнит его слова. «Для того, чтобы выжить, гули не просто закаляют свои сердца. Они убивают в себе все чувства. Они вынуждены защищаться, и ради этого им приходится забывать реальную стоимость жизни». Хинами не убийца и вряд ли когда-нибудь станет. Она не так далеко ушла от той маленькой девочки, которая плакала вместо того, чтобы мстить за смерть родителей. Но мир, в который ее привел Шу, состоит как раз из таких гулей, о которых предупреждал Йошимура. От этого мира родители хотели защитить ее даже больше, чем от людей, и только из-за них и Антейку Хинами никогда не сможет стать его частью. И именно поэтому она так терпелива с Шу — Шу, хоть и принадлежит иссохнувшему миру мертвых чувств, почему-то больше похож на нее, чем на Канае или на Бунко. Только в отличие от Бунко, Канае этого еще не понял, но именно поэтому Бунко дала ей кровь, именно поэтому рассказала о том, каким Шу был раньше. Хинами кажется, что Бунко любит его так сильно, как только способна. Как только способны любить Канае, Шу, Мацумае и остальные, потому что полностью избавиться от чувств невозможно. Интересно, с горечью думает Хинами, узнали бы ее сейчас родители? xi. — Маленькая принцесса. Хинами отвлекается от чтения и смотрит на Шу. Тот печатает на компьютере. Перед ним два монитора, один из которых показывает сводную таблицу, а другой – какие-то данные. Хинами встает, подходит к Шу. Улыбается. — Цветочный человек? Шу не отводит взгляда от экрана, но перестает печатать. Повисает молчание, такое долгое, что становится неловким. Но для Шу такое поведение нормально, и поэтому Хинами ждет. Через какое-то время ее терпение вознаграждается. Рука Шу падает на колени, и он поворачивается к ней. Он весь – сплошные кожа, кости да волосы, нуждающиеся в расческе. Свет от экрана монитора подчеркивает его впалые щеки и мешки под глазами. Но Шу смотрит на нее взглядом, полным осмысленности, и это заставляется Хинами искренне улыбнуться. — Ты можешь купить кофе по дороге на почту? — спрашивает Шу, рассеяно теребя кончики волос, и Хинами чувствует, как ее сердце предательски пропускает удар. — Конечно, — говорит она, потому что Шу так редко о чем-нибудь просит, а когда просит, то Канае тут же бросается выполнять его поручения. Но сейчас Канае нет дома. — Ты хочешь какой-то особый сорт? Его взгляд тускнеет. Шу выдыхает и опускает голову, смотрит на руки и пропускает сквозь пальцы густые пряди волос. У них красивый цвет — такой же, какой был у матери Шу, которую Хинами видела на фотографиях. Шу и в самом деле очень на нее похож. — Ты помнишь, — едва слышно спрашивает он, — каким был кофе в Антейку? Хинами тяжело сглатывает. У нее перед глазами темнеет, и она судорожно хватается за край блузки. С трудом выдыхает: «Да», и быстро моргает, закусив губу. Шу берет со стола ручку, вырывает из блокнота листок, записывает на нем адрес и протягивает ей. Указанный адрес находится в Двадцатом районе, и теперь Хинами уверена, что Шу специально ждал ухода Канае. — Возьми такси, — бормочет Шу, поворачиваясь к компьютеру. — Купи самый дорогой сорт. Хинами складывает листок, засовывает его глубоко в карман юбки и смотрит на Шу. Его нельзя оставлять одного, и дело здесь даже не в угрозе извне, а в том, что Шу сам представляет для себя опасность. Он никогда не наносил себе серьезного вреда, но нельзя надеяться, что он не попытается. Хинами задумчиво очерчивает пальцем адрес на записке. Шу перестает печатать, но не оборачивается. — Со мной все будет в порядке. Хинами снова с силой закусывает губу, а потом отвечает: — Я пойду, как только вернется Канае. Шу замирает. У Хинами сдавливает горло. Она ненавидит то, что ей приходится делать, и знает, что Канае это тоже ненавидит, хоть и по другим причинам. Канае мечтает о возвращении когда-то ненавистного им Канеки. Хинами же… Глубокий вздох. — Делай как знаешь. От его слов Хинами хочется заплакать. Она садится обратно на диван, прижимает руки к коленям и слушает, как Шу печатает. Хинами не знает, в самом ли деле он хочет попробовать кофе из далекого прошлого или же просто пытается отослать ее подальше. Она уже ни в чем не уверена. Шу ловко умеет манипулировать людьми, но на ней он использует этот навык так редко, что она и забыла, как его ненавидит. Хинами понимает, что ее желание эгоистично, но меньше всего она хочет возвращения того Шу, которого знал Канае — ненавистного многим Гурмана, так напугавшего когда-то Канеки. Тот Шу не был ее цветочным человеком, не был тем ярким, внимательным, преданным другом, которому она научилась доверять. Цукияма Шу, которого она знала, был единственным, кто не забыл о ней, и именно его она и хочет вернуть. Проходит много времени, прежде чем она слышит, как открывается входная дверь. Шу как ни в чем не бывало продолжает печатать. Хинами встает и направляется в гостиную. Там она и находит Канае, который как раз расшнуровывает ботинки. Рядом с ним стоит чемодан на колесиках. — Ну что? Хинами подходит ко шкафу и достает пальто. — Он попросил меня купить кофе. Она не видит Канае, но знает, что тот хмурится. — Но у нас же есть кофе. Хинами застегивает пальто, затягивает вокруг талии ремень и оборачивается. Канае рассеяно трогает лепестки купленных им роз. Он был бы очень красив, если бы не глубокие морщины, залегшие между его бровей. — Он хочет особый сорт, — говорит Хинами и продолжает, понизив голос до шепота: — Присмотри за ним, пока меня не будет. Канае кривится, раздраженный ее последним замечанием и самим фактом, что Шу ее о чем-то попросил. Хинами думает, что впервые встречает кого-то, кто бы так открыто проявлял чувства — родители, Тоука, да и Канеки всегда старались скрыть от нее свои тревоги. Шу тоже не стеснялся в выражении эмоций, но демонстрировал при этом редкое умение показывать только то, что хотел показать. Канае же, кажется, даже и не подозревает о существовании такого слова как «самообладание». Он говорит что-то на немецком и взмахивает розой. — Я присмотрю за ним. Хинами обходит Канае, берет с вешалки сумочку и выходит за дверь. Через минуту она уже ловит такси. Водитель кивает, едва услышав адрес, и не задает дальнейших вопросов. Хинами саму удивляет, как быстро она научилась отдавать распоряжения. Дизайнерская одежда, туфли, сумочка – и окружающие уже бегут выполнять любые требования по первому зову. Раньше Токио был для нее совсем другим. Хинами оставляет хорошие чаевые и выходит из машины. Адрес она помнит наизусть. Когда она была здесь в последний раз, то на ней была надета выбранная и купленная Шу одежда. Это не изменилось. Как не изменилась и маленькая, но солидная витрина кофейного магазина. Хинами моргает и поправляет на плече сумочку. Ей кажется, что она вернулась в прошлое. Хинами делает шаг вперед и распахивает дверь. xii. У Бунко на лице написан вежливый интерес. Она наклоняет голову, проходится пальцами по пачке с кофейными зернами и расплывается в широкой улыбке. — Как неожиданно. Хинами собирается с духом. Она плохо знает Бунко — в свой маленький мир она впускает лишь ограниченное число людей. Хинами не хочет повторить ошибку Канеки. — Вы с Шу должны были обручиться? Не меняясь в лице, Бунко берет в руки кофе и всматривается в надпись на обратной стороне упаковки. Может быть, оценивает ее качество. Или, злорадно думает Хинами, пытается прочесть написанный белыми буквами на желтом фоне текст. — А ты умна, — говорит Бунко, кладет кофе рядом с компьютером и смотрит на экран, на котором отображаются заказы и транзакции. Обеденный перерыв только что закончился, и кроме них двоих в магазине больше никого нет. Когда Бунко оборачивается, то ее взгляд сосредоточен, а плотно сжатые губы растянуты в хищной улыбке, выдающей ее сущность и происхождение. — Ты потерялась, малышка, — напевает она ту же песню. Хинами изо всех сил сжимает кулаки, глубоко впиваясь ногтями в ладони. Отступать она не намерена. — Что случилось? — В смысле? Ты имеешь в виду, почему мы не обручились? – со смехом спрашивает Бунко, облокачивается на стол и наклоняет голову. Темные волосы спадают ей на лицо. – Мы обручились. Эти слова приводит Хинами в замешательство, заставляя Бунко рассмеяться еще сильнее. Вся в темном, она кажется тенью. — Что, не верится? Но это правда. – В черных глазах мелькает опасное выражение. Выражение, которое Хинами со страхом узнает. – Бедняга. Он такой милый. — Ты о чем? – спрашивает Хинами и понимает, что зашла слишком далеко. Какое-то время Бунко молча ее разглядывает. Несмотря на застывшую в глазах боль, она все еще улыбается, и впервые за время их знакомства Хинами становится страшно. Бунко распахивает губы и поет: — Жил-был парень... – Ее голос мягкий, нежный, и очень-очень низкий. — Странный, очаровательный парень (п/п.: There was a boy, a very strange enchanted boy – строчка из песни Nature Boy в исполнении Нэта Кинга Коула)… Бунко встает из-за стола, проходит мимо Хинами и переворачивает табличку на двери так, чтобы надпись «Закрыто» была обращена к улице. Затем она разводит руки по сторонам, взмахивая рукавами, словно крыльями, и, все еще напевая, подходит к стеллажу с открытками. — Ты здесь чужая, — говорит она, аккуратно складывая открытки, — и поэтому много чего не знаешь. Вырастить ребенка — дорого как для людей, так и для гулей, пусть даже и для таких богатых и влиятельных, как мы. Бунко берет пачку открыток, кладет их на пол и принимается за следующий ряд. — Дети должны хорошо питаться, да и кормить их нужно чаще, чем взрослых. Ты, наверное, ела только по необходимости, но ты пацифистка, так что не знаю, в каких условиях ты росла. У нас высокая смертность в основных ветвях клана — из-за политических игр, недостатка мяса, из-за того, что в прошлом мы вынуждены были заключать браки между близкими родственниками. Нет смысла кормить ребенка, не отличающегося крепким здоровьем. Ну а мы с Шу — лучшие представители наших семейств. Когда Бунко оборачивается, в руках у нее кипа черно-белых открыток, а на лице нет улыбки. — Нам важно иметь незаконнорождённых детей, — жестко говорит она. – Таких, как Мацумае и Канае-кун. Если те доживают до возраста, когда могут самостоятельно охотиться, то их принимают в семью. Их преданность вознаграждается, а страх голода будет лучшим способом ими управлять. Все хотят есть. Все должны приносить пользу. Как только ты становишься бесполезным, от тебя избавляются. Мы с Шу рождены для того, чтобы быть вместе. И так оно и будет. Поэтому мы презираем таких как ты. Вы можете позволить себе роскошь выбирать. xiii. Впервые за все время с переезда в Токио Хинами делает что-то для себя. Купив кофе, она не возвращается сразу домой. Вместо этого она берет такси в Шибую 109 (п/п.: популярное и модное место шопинга), где с высоко поднятой головой заходит в первый же попавшийся на глаза магазин. Хинами всем своим видом излучает ауру неприступности и роскоши, в которой жила последние годы, и навстречу ей тут же спешит продавщица. — Мне нужен новый образ, — говорит Хинами, подражая интонациям Камико. – Хочу чего-нибудь с цветами. В моде розы, хризантемы и азалии. Хинами набирает полные пакеты одежды и аксессуаров, ссоря деньгами направо и налево. Она не задумывается над причинами такого поведения. Она не принадлежит к миру Шу, полного самообмана и самопожертвования, и поэтому она хорошо знает, зачем это делает. Она должна выжить вопреки всему — как окружающим, так и ее собственным чувствам. Распорядившись, чтобы ей вызвали такси, Хинами переодевается в летнее платье ярко-желтого цвета, светлый жакет, выгодно подчеркивающий ее фигуру и ботильоны из белой кожи. С шеи у нее свисает цепочка с подвеской в виде подсолнуха. Водитель такси окидывает ее внимательным взглядом, моргает и, покраснев, снова смотрит на дорогу. — Как вы думаете, я красивая? — протянув деньги, спрашивает Хинами, когда они останавливаются возле ставшей ей домом многоэтажки. Мужчина краснеет и мнет купюру в руках. Не дожидаясь его ответа, Хинами подхватывает пакеты и выходит из машины. Она ловит свое отражение в стеклах лобби, смотрится в зеркало лифта, внимательно запоминая образ этой хорошо одетой и счастливой девушки. Взгляд она отводит только когда нужно достать ключи и войти в квартиру. Канае отвлекается от составления цветочной композиции и смотрит на нее внимательно. Его взгляд отличается от взгляда таксиста: он задумчивый, оценивающий, как у человека, размышляющего над покупкой нового товара. Хинами ставит на пол пакеты с одеждой и наклоняется, чтобы снять туфли. Канае вздыхает: — Я как раз думал о том, что уж слишком долго тебя нет. Хинами ставит обувь около двери, в ряд с ботинками Канае и так ни разу не одетыми туфлями Шу. — Научи меня пользоваться косметикой. Канае удивленно моргает. Хинами уходит на кухню, чтобы положить кофе в единственный шкаф с продуктами, и слышит, как Канае следует за ней. Она оборачивается. Канае стоит в дверях, засунув руки в карманы, и изучающе смотрит на нее. — Сейчас? На лице Хинами расцветает милая улыбка – улыбка, которой нет места в том человеке, каким она стала. — Да, — говорит она. – Прямо сейчас. xiv. У Канае целая палитра косметики от самых разных фирм, с большинством из которых Хинами даже не знакома. Она никогда не видела, чтобы он всем этим пользовался, но Канае держится с уверенностью человека, хорошо разбирающегося в том, что делает. Хинами вдруг становится понятно, откуда он так хорошо умеет наносить корректор. — У вас с Шу-сама кожа похожего оттенка, — говорит Канае, и Хинами с удивлением слышит в его голосе удовлетворение от того, что он делает. — Дай сюда руку. Хинами молча наблюдает за тем, как он открывает баночку с жидким тональным кремом и наносит немного на внешнюю сторону ее ладони. Тщательно размазывает, наклоняет голову, хмыкает и вытирает руки о салфетку. — Нет, — бормочет он себе под нос, — сюда нужно добавить увлажняющий крем. Твоя кожа и так хорошая, и простой тональник будет слишком заметен. Хинами смотрит на свою руку под разными углами, пытаясь увидеть то, что видит он. — Мне кажется, что смотрится неплохо. — Только если ты хочешь выглядеть так, словно обмазалась штукатуркой, — ядовито говорит Канае. Хинами смеется. — Сиди смирно. Он кладет на ладонь немного увлажняющего крема и смешивает с тональным. Все его движения в высшей степени осторожны и тщательны. — Я была у Бунко, — говорит Хинами, когда Канае начинает наносить крем ей на лицо. Канае морщится, но не отвлекается от своего занятия. — Любопытство сгубило кошку. — Ты знал, что они должны были пожениться? Канае замирает. Всего на мгновение, но Хинами буквально видит, как разбивается его сердце, а в глазах мелькает горечь, которая тут же пропадает, стоит ему моргнуть. — Они должны были пожениться в августе, два года назад, — говорит Канае, размазывая крем. — Поэтому меня и привезли сюда из Мюнхена. Хинами тяжело сглатывает. — Вот как. Если бы она все еще была той милой девочкой, то обязательно бы спросила, хотел ли Канае приезжать в Японию. Сейчас она хорошо понимает, что у него просто не было выбора. Закончив, Канае вытирает руки салфеткой и протягивает Хинами карманное зеркальце, откуда на нее смотрит гладкое незнакомое лицо. — Вот это да. — Тональник сильно меняет внешность, — говорит Канае и натянуто улыбается. — Ты простовата, и тебе не идет яркий макияж. Так смотрится куда лучше. Хинами берет потянутый ей крем и переворачивает, чтобы взглянуть на надпись на обратной стороне этикетки. — Ты ведь любишь его, да? Канае роняет зеркало. Упав, оно отскакивает от ковра и катится по полу, но не разбивается. Канае не смотрит на нее, но даже если бы и смотрел, то все равно бы не увидел: в глазах у него стоят слезы. Хинами тут же чувствует угрызения совести: никогда раньше Канае не плакал из-за нее, и внезапно она понимает, что ей этого никогда и не хотелось. — Прости, — искренне говорит она. Канае вытирает глаза, и Хинами думает, что выбор за них обоих был сделан теми, кто считал, что лучше знает, что им нужно. Как бы сильно они с Канае не старались избавиться от чувств или отбросить мораль — это то, что делает их теми, кто они есть. Канае любит Шу, а Шу любит мертвого Канеки. Сломленные, запутавшиеся, они стали для Хинами родными, потому что все, о чем она когда-либо мечтала — это семья. Хинами не глупа и не слепа, и она прекрасно понимает, что не может защитить их от того, что уже случилось. Но она собирается дать им то, что не может дать этот желающий их смерти мир. Любовь. xv. — Постой, Сасаки. Он оборачивается. Мадо хмурится, изучая папку, и ее взгляд слишком задумчив для досье, состоящего всего из двух страниц. — Нам сообщили о появлении нового гуля. Мы ничего не знаем ни о нем, ни о его вкусовых пристрастиях, но, судя по отчетам, он не принадлежит к какому-то одному району. Сасаки хмурится: таких гулей сложно поймать, даже если они не особо сильны. — Так это кочевник? — Пока трудно сказать, — говорит Мадо, протягивая ему документы. – Он не пытался на нас напасть, и, судя по всему, просто наблюдал за ходом некоторых наших операций. Мы заметили, что это один и тот же гуль, только из-за маски. Сасаки открывает папку и видит одну единственную размытую фотографию, на которой изображена невысокая фигура в бесформенном плаще и наброшенном на голову капюшоне. Гуль не кажется опасным, но вот на его лице… «…должна быть улыбка». — Бабочка… Сасаки моргает, и наваждение исчезает. Он поднимает глаза, встречает вопросительный взгляд Мадо и с улыбкой закрывает папку. Берет ее под мышку. — Она ничуть не страшная.