***
Когда умирает человек, вы вспоминаете прошлое, связанное с ним, а после, от осознания того, что больше вы не сможете создать совместных воспоминаний, вам становится грустно и больно, вы плачете. Так происходит в большинстве случаев и об этом даже зачастую говорят на похоронах. Многие из вас ведь даже не задумывались об этом, так? Когда умер Марко я не вспоминал прошлое, связанное с ним. Я лишь почувствовал дикую боль при виде его изуродованного трупа, пронзившую все тело, выбивающую воздух из легких, будоражащую каждый орган, каждый чертов нерв, путающую все мысли. Тогда я впервые ходил на опознание трупа. Тогда я впервые, после взросления, чувствовал холодные слезы на щеках и жуткое жжение от них в глазах. Спустя пару дней я хоронил своего мужа, погибшего через шесть часов после свадьбы. В жизни все идет своим чередом. Ты рождаешься, взрослеешь, идешь в школу, находишь друзей, обретаешь мечты и цели, возможно, находишь свою первую любовь, иногда она остается до конца жизни, исполняешь задуманные цели, поступая в университет. Я выполнил этот план, даже, наверное, немного обогнав его, одев кольцо на безымянный палец возлюбленного чуть раньше, чем следовало. И стал вдовцом***
Говорят, мы — сами художники своей жизни. Однако, как сменить краски, стиль, что-либо в этой бесконечной картине, нам, конечно, никто не объясняет. Вот поэтому и приходится пачкать холст одинаковыми кляксами темных оттенков. Армин Арлерт был таким же, как сотни других студентов. Спокойно жил обыденностью, ходил на занятия в университет, читал книги из городской библиотеки, попивая горячий чай, периодически гулял со своими друзьями детства – Эреном и Микасой, и другом из университетского клуба – Марко. И в тайне ненавидел себя за то, что любил жениха последнего. Но он не плакал на их свадьбе, искренне радуясь за друга. Он плакал лишь на похоронах Марка Ботта, уже на дух не перенося это мероприятия после смерти родителей и опекуна, ощущая бескрайнюю боль всех, особенно вдовца. И когда заметил, как проходят будни Жана Кирштайна, осознавая свою беспомощность в этой ситуации. Жан Кирштайн не жил после смерти мужа, медленно умирая вслед за ним, не отпуская прошлое, хоть и притворяясь, что все в порядке перед людьми. И это мог заметить только тот, кто всегда за ним наблюдал. Жан Кирштайн часто ходил по памятным местам, покуривая сигареты. И когда он только успел начать курить?.. Жан Кирштайн часто разговаривал с погибшим год назад в автокатастрофе Марко Боттом, сидя на холме в небольшом лесу на окраине города. – Привет, Марко. – безотрывно смотря на нежно-голубое небо, вырисовывающее своеобразные рисунки, понятные только романтикам, с помощью облаков, слабо улыбаясь, тихо, чтобы скрыть слова в шепоте деревьев, произнес Кирштайн, обращаясь к только для него все еще существовавшему человеку, оставшемуся для всех лишь призраком прошлого. – Прости, я снова пришел. – он поднял голову вверх, прикрыл глаза и тяжело вздохнул. – Представляешь, Конни сегодня... – и начал свой привычный рассказ о событиях уходящего дня. Нам не дают понятия, как сменить свои краски или чьи-либо еще. Поэтому мы можем лишь беспомощно смотреть на происходящее.***
– Долго еще собираешься разглядывать меня? – хрипловатым голосом произносит Жан, с улыбкой поворачиваясь к позади стоящему столу и разглядывая блондина, что покраснев, отвел взгляд. – Армин, кажется? Присоединяйся, если хочешь. – похлопал он по свободному стулу рядом с собой. Арлерт лишь на автомате взял свой поднос с едой и сделал пару шагов по направлению к тому, за кем раньше лишь наблюдал издалека. – Не пялься так на людей, это пугает, – с усмешкой говорит Кирштайн, попивая свой кофе. – Прости, – лишь выдает Арлерт, быстрее занимая свой рот безвкусной едой университетской столовой. - О, и Армин тут! – громко произносит Конни, вместе с другими друзьями-одногруппниками Жана занимая оставшиеся свободные места за небольшим столиком. Шумная беседа, смех и глупые выкрики восьмерых друзей убивают недотишину полупустого общественного места. Армин, наконец-то, чувствует себя ближе к Жану. Армину плохо от чувства вины перед Марко.***
Неуверенный Арлерт, пытаясь защитить уже друга от привычных для него будней, старается занимать хотя бы половину свободного времени Кирштайна, который вроде бы и не против хотя бы на немного отвлечься от последнего воспоминания о Марко – холодный металлический стол, белая простыня, изувеченное тело, всплывающего каждый раз, как он в одиночестве закрывал глаза. Проходит около года прежде, чем Жан замечает, что то воспоминание вовсе перестало беспричинно всплывать в памяти. Что теперь, закрывая глаза, он вспоминает лишь очередной день, проведенный с голубоглазым блондином.***
Армин чувствует себя виноватым перед Марко. Жан чувствует себя виноватым перед Марко. Но Жана слишком сильно тянет к Армину, а Армина к Жану, и с этим уже, наверное, ничего нельзя поделать. Сколько бы мы не пытались убежать от собственных чувств, разве это кому-нибудь когда-нибудь удавалось? Стоя под еле горящим фонарем у дома Армина, с покрасневшими от холода щеками и носами, они с улыбкой, немного смущаясь, смотрели друг другу в глаза после неожиданного, но такого желанного поцелуя, чувствуя, как по телу медленно разливается приятное тепло счастья.***
– Хм, знаешь, то облако, оно похоже на оленя, – прищурив один глаз, произнес Армин, лежа на колющей кожу на ногах, которые прикрывали лишь до колена джинсовые шорты, траве. – Совсем нет. – произнес Жан слегка улыбаясь и смотря на своего парня. Марко лишь по-доброму улыбнулся, наверное, слишком счастливо для того, кто все это время наблюдал, как его муж обретает новую любовь, но ему, если честно, было немного не до общепринятого мнения. Его любимый человек наконец-то стал счастлив после его смерти, а значит и он теперь, наконец-то, сможет стать свободным. Теперь он может уйти. «Птицы напоминают о свободе, они пропитаны ей. Наверное, я шестой тип людей, который, смотря на небо, находит там отголоски всеми желанной свободы. Прощай, Марко, я рад, что ты теперь свободен», - проносится в голове Жана, пока он улыбаясь, оглядывает пустоту рядом с собой.