I know some things that you don't I've done things that you won't It's nothing like a trail of blood to find your way back home It took a funeral to make me feel alive
Когда Хилл находит его в пустой столовой и кладет перед ним на стол кассету, Стив поднимает на нее недоуменный взгляд. – Не пойми меня неправильно, – холодно говорит Мария, – мне глубоко на тебя плевать, но эту кашу заварили вы вдвоем. Расхлебывать ее вам тоже придется вдвоем, а я не вижу у тебя ни малейшего желания этим заниматься. – Это кассета, – осторожно произносит Роджерс, потому что этот новый мир пугает его своей неправильностью, своим абсурдом. Он должен был остаться где-то по ту сторону смерти, и теперь почему-то все воспринимается словно через плотную дымку, которая окружает его и развеиваться не собирается. Стив и не против. Так легче проживать день за днем в ожидании ордера на собственный арест. Смотреть на Тони, который постоянно отводит взгляд, так тоже легче – словно кто-то другой начал эту войну, победителя в которой быть не может. Боль от потерь и предательства из-за этой пелены кажется глухой, словно она где-то под водой, и, чтобы дотянутся до нее, нужно нырнуть на глубину. Вот только нырять не хочется, и Стив делает очередной глоток кофе. – Это единственная копия, так что потрудись ее потом уничтожить, – сурово приказывает Мария, которая не зря стала заместителем Тони, и Роджерсу хочется прямо в этот момент спросить, какому идиоту пришло в голову назначить директором Щ.И.Т.а Старка, который даже слов нормальных не может подобрать, чтобы обратиться к подчиненным. Кофе давно остыл, как и что-то глубоко внутри. – Ты мне еще потом спасибо скажешь, – многозначительно обещает Мария, и Стив не знает, что сказать в ответ.***
Стив совсем забывает про кассету. Он набрасывается на миссии с таким остервенением, что оно почти превосходит старковское, и в рутине этих дней все кажется не таким уж и изменившимся. Дышать становится легче. Директор Старк отдает приказы, командор Роджерс выполняет их без малейших вопросов. Железный Человек и Капитан Америка опять сражаются бок о бок. Тони не может посмотреть Стиву в глаза. Он постоянно отводит взгляд в сторону, а когда Стиву удается его перехватить, Роджерсу становится не по себе. Так на мир глядят те, кто готов проститься с ним в любую минуту. В кошмарах Роджерс вспоминает, как Тони отключил камеры, когда обнаружил живого Стива в грязной аллее. У этого Тони холодные руки и мокрые от слез глаза. Иногда Стиву нравится представлять, что ему тогда не показалось.***
Сначала Стив долго не может понять, что же не дает ему покоя, но ответ оказывается настолько очевидным, что хочется смеяться, пока не запершит в горле. Он не может вспомнить, как выглядели глаза Старка, не замутненные постоянным чувством вины. Стив пытается найти что-то подходящее в Интернете, но раз за разом натыкается только на конференции или интервью Старка, который выглядит уставшим и подавленным. У него пустота во взгляде,но зато на все есть ответ. Словно Тони Старка не существовало до того, как лист бумаги разделил общество супергероев на две части. Стив хватается за кассету Марии, как утопающий хватается за соломинку. И тут же уходит под воду еще глубже: он еще никогда не видел такое убитое выражение на лице своего – друга, когда-то друга. Стив жадно смотрит на небольшой экран старого телевизора и впитывает все: сгорбленные плечи, неуверенность в позе и в том, как Старк себя держит. Так плохо тот не выглядел даже на похоронах Капитана Америки, когда прилюдно разрыдался. Запоздало Стив понимает, что Тони на экране что-то говорит, и у него уходит еще какое-то время, чтобы перемотать воспроизведение на самое начало. И тогда он слышит надломленный голос Тони. Легко догадаться, кому адресованы его слова. Тони говорит про то, что преданные солдаты Фьюри его ненавидят, а потом внезапно перескакивает на рассказ о Пирре, царе Эпира, и о его войне с римским войском. – …Царь Пирр ответил им: "Еще одна такая победа, и я – погиб". Он имел в виду, что… Ну, ты знаешь, про что он. Это означает, что есть победа, и есть – победа, и иногда они совсем друг на друга не похожи. В момент триумфа ты чувствуешь себя так, словно проиграл. Или мы могли с тем же успехом проиграть, если это – цена победы, – объясняет ему Тони, и внутри Стива что-то сжимается впервые за долгое время. Тони тоже считает, что на этой войне не было победителей. И это эгоистично и глупо, жестоко даже, но Стив не может остановиться: ему нравилось иногда представлять, что его смерть омрачила победу Старка, и сейчас он видит прямое тому подтверждение. Старк на экране упоминает о том, что рассказал эту же историю агентам Щ.И.Т.а, а те не поняли. Конечно, не поняли, думает Стив. Он вспоминает, с каким обожанием, преклонением даже, смотрели на него простые рядовые, как они пытались с ним заговорить, потому что он – легенда, и даже Гражданская война не смогла это изменить. Тони опускает голову, будто признавая поражение, и слегка качает ею, словно в отчаянии от того, что так и не смог подобрать нужные слова. С его губ срывается прерывистый смех, который длится не дольше нескольких секунд и звучит подавлено и горько. – Я пришел сюда, чтобы объяснить, почему все это случилось. Ты попросил меня об этом, и я расскажу, – вдруг очень серьезно заверяет он, подняв голову. Стив прислушивается, потому что ему хочется наконец-то узнать, что же двигало съехавшим с катушек Старком все это время. Внутри не осталось жалости, только старое чувство ненависти к врагу, словно они опять столкнулись лицом к лицу, а вокруг битва, кровь и боль, хаос и предательство на каждом шагу. Стив хочет услышать оправдания человека, которого он когда-то считал своим другом, который когда-то стоял рядом с ним плечом к плечу, и их было двое – двое против всего мира, и, черт возьми, они могли свернуть горы, если хотели. Все это давно покрылось пеленой боли, и уже не вернуть, да и не хочется: ворошить прошлое, трогать еще не зажившие раны. Стив уже давно смирился с тем, что не знает этого нового человека, который остановил свое сердце, чтобы спасти ему жизнь. Стив знает умника, который все свободное время проводит в мастерской, ремонтируя костюм или изобретая какой-нибудь новый хитроумный гаджет, который спасет команду в экстренной ситуации. Стив знает заспанного и взъерошенного Тони, который не способен связать двух слов, пока не выпьет такой крепкий кофе, что никто больше его не может даже в рот взять. Стив знает уставшего Тони, который легко засыпает на диване прямо во время одного из командных марафонов, когда на экране очередной фильм, а плечо Стива можно использовать как подушку. Новый Старк – чужой, неправильный. Он прячется за железной маской, и Стиву хочется голыми руками сорвать шлем, чтобы посмотреть в голубые глаза и спросить, стоило ли это того, черт возьми, – вся эта война, огромные потери и напрасные смерти. Стив ожидает услышать все, что угодно. У него даже есть список, уже давно составленный в голове, список возможных отговорок и причин, потому что должно же этому быть хоть какое-то логичное объяснение. "Это все из-за короля Артура" в этот перечень не входит. Стив с широко распахнутыми от неожиданности глазами слушает историю о том, как путешествие во времени и встреча с кумиром… сражение плечом к плечу с кумиром – все это дало Тони понять, что их ждет война. – До этого мне такое даже в голову не приходило, – говорит ему Тони, – но именно в этот момент я понял, что мы окажемся на войне. Мы – воины, у нас есть оружие, у нас есть идеалы, за которые мы готовы сражаться, за которые мы готовы умереть. Это – наша суть, наша определяющая характеристика. Мы сражаемся. Мстители мстят, Люди Икс защищают, Фантастическая Четверка занимается исследованиями. Но все мы сражаемся. Сначала я подумал, что мы вместе будем биться против зла. Ведь все всегда лицемерно полагали, что мы-то хорошие и всегда будем сражаться против плохих парней. Это заставляет Стива задуматься. В словах Старка есть доля правды: Стив никогда не предполагал, что ему когда-нибудь придется сражаться против тех, кого он привык считать своими друзьями. Даже во время Гражданской войны, когда все норовили ужалить бывших товарищей побольнее колкими словами, а Старк раз за разом умолял дать ему шанс объяснить, Стив не переставал верить в собственную непогрешимость, в то, что ошибаются все вокруг, только не он. Может, Тони был прав, и он действительно, сам того не осознавая, использовал свой авторитет Капитана Америки? – Но на войне нет плохих или хороших ребят. Есть только оппозиционные силы противника, – сообщает ему Тони. – Я почувствовал приближающуюся войну. Я увидел, как мы сражаемся друг с другом. А потом Тони говорит, что может предсказывать будущее – очень полезное умение для изобретателя и новатора. Он видит, что необходимо миру, и сосредотачивается на том, чтобы сделать то, что поможет всем добраться до будущего. Так Старк создал свою броню, так были созданы Мстители. Что-то тяжелое устраивается в животе Стива и не собирается исчезать. Он смутно чувствует, что дальше – будет еще хуже и страшнее слушать, потому что выражение лица Старка – Тони – дает понять, что рассказывать об этом больно, но тот упорно продолжает повествование. Словно Тони все еще должен ему даже после того, как Стив отвергал каждую его попытку поговорить и предательски всаживал нож в спину вместо ответа. Капитан Америка вспоминает щит, занесенный над беззащитным врагом, и закрывает глаза. – Я всегда пытаюсь найти решение. Я знал, что будет война супергероев. Я был уверен в этом. Так что же я мог сделать? – Тони сжимает руку в кулак, словно пытаясь собраться с силами, и металл перчатки скрипит. Расслышать слова становится сложнее, потому что голос Тони дрожит, он закусывает губу. – Я не предполагал, из-за чего война начнется, даже не догадывался, когда. Но я знал, что все пойму, стоит мне только увидеть. А потом он рассказывает о том, как он сделал все, чтобы предотвратить эту войну до того, как она могла начаться, а в ответ получил только неполное доверие и жалкие компромиссы. Стиву становится противно. Он представляет Тони, замечательного Тони, с ярким острым умом, загнанного в угол, отчаявшегося найти хоть кого-нибудь, кто бы выслушал и поверил. Тони даже не рассматривал Стива в качестве слушателя, и от этого должно было бы быть больно, но Роджерс отстраненно замечает, что даже рад. Он оглядывается назад и понимает, что поднял бы своего друга на смех. А потом Тони начинает историю про Акт регистрации. О том, как относился к нему сам, о том, что знал, как к этому отнесется Стив. О том, что он ясно понимал, кто окажется на какой стороне, и только Питер удивил его. Чем? Предательством? Или тем, что в начале выказал поддержку? – Я сказал тебе. Я говорил любому, кто готов был выслушать. Мы должны были работать внутри этой системы. Мы должны были сотрудничать с лидерами, которых выбрали граждане нашей страны, чтобы представлять их. Упустить этот шанс – высокомерие, преступное высокомерие, – говорит Тони, глядя в зеркальную металлическую поверхность своей маски. – Я сказал тебе. Я знал, что мне придется взять все в свои руки. Потому что кто, если не я? Кто еще был готов пойти на такое? Поэтому я смирился. Я сделал то, что делаешь ты. Я полностью посвятил себя делу. Потому что, если к этому делу отнестись небрежно, тысячи людей могут погибнуть. Невинных людей. Я знал, что необходимо было сделать. Старк стискивает зубы, его голос прерывается почти на каждом слове, по щекам текут слезы, и кажется, что он вот-вот зарыдает. Стив очень давно не видел, чтобы Тони плакал. Все это время он боялся, что Старк лишился человечности, больше ничего не чувствовал, стал бездушной машиной. Все это время Тони сжимал все свои чувства в кулаке, молча терпел и шел к цели, потому что эмоции были той единственной роскошью, которую он не мог себе позволить. Стив с каким-то холодным ужасом – до мурашек по спине – запоздало начинает понимать, что никогда еще так не ошибался. Это не стремление оказаться у власти, а старковская привычка пытаться всех спасти. – Но я ни разу не приложился к бутылке! – с трудом выдавливает Тони. – И если я удержался сейчас, то, скорее всего, я никогда уже не сорвусь. Хоть какое-то утешение. Стиву даже в голову не приходило, что Тони может сорваться после стольких лет трезвости. Если Старк счел нужным упомянуть об этом, значит, он был близок. – Чтобы сделать то, что было необходимо, и победить быстро… Я знал: это, скорее всего, означало, что мы с тобой никогда не сможем опять поговорить. Никогда не больше не будем друзьями. Или партнерами. Я сказал себе, что готов смириться с этим, потому что это был правильный выбор, и я… я знал, что мое решение спасало жизни, – слова едва можно было различить сквозь всхлипы. – Так и было! Это был правильный выбор! И… и… и я был готов переспать с людьми, которых мы презирали, чтобы получить необходимое. Я знал, что все симпатизируют беглецу, и что я окажусь плохим парнем. Я знал это, и я убедил себя, что смирился с этим. И… и, несмотря на то, что я решил… Несмотря на то, что я решил, что я готов идти до самого конца… Это не так. Голос Тони, который теперь кричал, словно демонстрация эмоций могла что-то исправить, звучал устало и отчаянно – словно он уже сдался, словно проиграл эту дурацкую войну, которая началась из-за листка бумаги. – И… и теперь я это знаю, потому что самое ужасное случилось. То, с чем я не могу жить… случилось. И после всего, что было между нами… после всего, что мы сказали друг другу и сделали друг с другом… после всех трудных вопросов, что мне пришлось задать, после ужасных неправд, что мне пришлось произнести… есть кое-что, что я никогда и никому не смогу сказать. Ни моим друзьям, ни моим коллегам, ни президенту… Кое-что! Я должен был сказать тебе. Но теперь я не могу. Стив напрягает слух и ждет. Слова Тони похожи на шепот, и Стив задыхается, потому что объектив камеры сдвигается, и он видит себя на столе – избитого, мертвого, холодного. Тони исповедуется его телу, и Стив посмеялся бы, если бы не было так больно: за Тони и за его желание все тащить на себе, всех спасти в одиночку. Стиву больно, потому что все это время его враг был прав, а Стив ошибался. Такая мелочь – дать пять минут на объяснение, потому что Стив знал, не мог не знать, что Тони никогда ничего не делает без причины – но все заплатили за его упрямство. Стив вспоминает, как тогда, в особняке, Тони пытался ему объяснить, что тюрьма в Негативной зоне намного лучше первоначальных планов правительства. Господи. Все это время Тони спасал им жизни, не переставал считать их своими друзьями, а Стив был готов его убить. Даже думать об этом противно, а Тони был вынужден жить с этим долгое время, терпеть их ненависть, и это было неправильно. Все должно было быть не так. Стив хочет создать машину времени. Стив хочет найти Старка, трясти его за плечи и просить, умолять о прощении, которого он не заслуживает за такое мгновенное отречение от друга, с которым они вместе прошли через все на свете. А потом Тони на экране заканчивает свою исповедь, и Стив замирает на пороге комнаты, потому что он действительно уже тянулся к ручке двери, и слова, которые он всегда хотел услышать, разбивают ему сердце. – Это того не стоило, ведь я люблю тебя, Стив... Всегда любил.