Смерть на берегу

— Это Телемон, — откашлявшись, нарушил обрушившуюся на столпившихся вокруг мертвого тела Аскалаф. — Один из моих людей. — Он отвернулся и глухо спросил, ни к кому особо не обращаясь: — Кто его так и за что? Одиссей быстро глянул по сторонам. Воины с обеих монер столпились вокруг, и на их лицах — почти у всех — были буквально вычеканены эти же вопросы. Только лишь у одного по губам молнией промелькнула усмешка, да кое у кого в глазах затухающими углями мерцало удовлетворение. — Надо бы его похоронить как должно, — с тяжким вздохом произнес Перилей. — Надо, — согласился Аскалаф и, глянув на стоящего рядом воина, велел: — Собирайте дрова. — А я к Менелаю, — предложил Одиссей. — Скажу, что задержимся… Менелай задержке не обрадовался, но и не разгневался. Жажда мести, что гнала его первое время вперед, слегка поутихла под свежим морским ветром и ласками рабынь. В отличие от Одиссея, Менелай и его родичи воспользовались гостеприимством хозяина Скиатоса. И, судя по шуму, доносившемуся из дома, пока не спешили покидать остров. — Я велю оповестить остальных, — небрежно обронил Менелай. — Скажи там, что срок даю два дня. И ушел в дом, на шум продолжающегося пира. — Эй ты, — обратился Одиссей к ошивавшемуся неподалеку рабу. — Где твой хозяин? Хозяин нашелся неподалеку, около скотного двора, и услышав, что пришелец хочет всего-навсего узнать, где можно раздобыть побольше дров для погребального костра, расщедрился не только на указание места, но и велел одному из рабов проводить гостя, а потом и вовсе ткнул пальцем в двух закованных в кандалы людей. — Можешь их взять для помощи. — И, коротко хохотнув, добавил: — Будут строптивыми — хоть до смерти забей. А понравятся — так и вовсе забирай. Толку тут от них никакого. — Спасибо за щедрый дар, — с приличествующей случаю радостью произнес Одиссей, вызвав дружный хохот у находившихся во дворе. Рабы — тощие, жилистые, со следами от многочисленных ударов плетей на голых спинах, были похожи словно братья и резко отличались от местных, как волки отличаются от домашних шавок. В ответ на негромкое: «Пошли!» Одиссея один из них выщерился и что-то произнес на незнакомом гортанном наречии. Второй хмуро зыркнул на него и передернул плечами, звякнув цепями. — Это меоты, господин, — тихо произнес раб, которому велено было показать гостю окрестности. — Варвары, лопочут только на своем языке. — Перилей, — окликнул Одиссей сопровождающего его родича. — Отправь их в лагерь да скажи, чтоб им дали воды и еды. И пошли троих ко мне с топорами — поможем Аскалафу с дровами. Аскалаф дровам обрадовался — того, что удалось найти на островке, на нормальный погребальный костер явно не хватило бы. Однако через эту радость явно просвечивала, словно сквозь воду на мелководье, озабоченность. — Одиссей, — после некоторого колебания произнес он. — Не то чтобы я хорошо знал Телемона. Да и не родич он мне, но… Найди того, кто это сделал. — Найти и?.. — Просто найди. Телемон не был невинной нимфой, но чтобы убить так? Я хочу знать, кто способен на такую ярость. Одиссей качнул головой — не ярость. Человек в ярости не владеет собой, он оставит множество следов, он будет выкрикивать угрозы. Но вокруг Телемона песок был нетронут — словно Эриннии настигли его, спустившись подобно Персею с небес и, накрыв его тишиной, свершили свое дело. — Ты откажешь мне? — неверно истолковал его жест Аскалаф. — Нет. Я найду его. Или их, — добавил Одиссей, усмехнувшись. — Но мне понадобится помощь — всех, кто знал Телемона, всех, кто был рядом с ним вечером или сидел рядом с ним на веслах. — Одним словом, всех нас, — невесело хохотнул Аскалаф. — Я помогу. И мои люди тоже. Одиссей коротко кивнул и тихо произнес: — Хорошо. Менелай дал нам два дня — думаю, к исходу второго я буду знать, кто это. — А я буду? — уточнил Аскалаф. — Наверное, будешь, — блеснул зубами в усмешке Одиссей. — Я пока и сам этого сказать не могу. — Хорошо, о хитрейший из эллинов. — Аскалаф хлопнул Одиссея по плечу и пошел к своим людям. — Хорошо хоть, о божественном предке не вспомнил, — тихо произнес Одиссей. — А то бы еще присоветовал к нему обратиться. Он представил себе это самое обращение — стоит он, Одиссей, рядом, скажем, с гермой, и, закатив глаза, завывает, пытаясь привлечь внимание Гермеса. В том, что в первую очередь на него обратят внимание прохожие, Одиссей и не думал сомневаться: боги — они, вне всяких сомнений, могущественные и грозные, но они далеко, и наверняка проблемы смертных им кажутся мелкими и незначительными. Зато люди — совсем рядом, и посмеяться над обделенными разумом любят… Одиссей вздохнул, отгоняя непрошенные мысли, которые с навязчивостью запаха храмовых курений лезли в голову, и направился вслед за Аскалафом — выполнять обещание. К вечеру, шагая к своей монере, он пытался понять, что же ему удалось узнать сегодня? Из разговоров с друзьями Телемона Одиссей уже немало знал о нем: о юности, родных, увлечениях… Не знал только о том, что именно заставило кого-то раз за разом вонзать… «А что вонзали-то? — вспугнутой пичугой вспорхнула мысль. — Чем его убили?» Одиссей прикрыл глаза и стал вспоминать увиденное утром: светлый, почти белый песок с редкими камешками, шкура, щедро залитая уже подсохшей кровью, человеческое тело, грудь и живот которого обильно изукрашены ранами. — Копье… Наверняка это было копье. И не только оно — в живот били явно не им, от копья не такие раны… — Эй, Одиссей! — ударил в уши голос Перилея. — Тебя посетила одна из Муз? — Возможно, — рассеянно отозвался Одиссей, замерев на полушаге. — Перилей, человек умирает громко? — Ээээ… — озадаченно отозвался тот. — Не понял, что ты хочешь от меня узнать. — Ты спишь, и тут в грудь тебе вонзается копье… — Аид тебя дери, — незло ругнулся Перилей, делая отвращающий беду знак. — Я спать перестану после таких слов! — Не ты,— согласился с ним Одиссей. — После сытного ужина и вина спит Телемон, крепко спит, и тут ему в живот втыкают копье. — В грудь,— поправил его Перилей. — В грудь копье воткнули несколько раз. А в живот не иначе как нож. Острый такой нож, каким свиней и баранов режут. — Значит, и ты заметил, — кивнул Одиссей. — Еще бы не заметить, — усмехнулся Перилей. — Его почти как того же барана чуть не вскрыли. — Зато мечом не пользовались, — медленно произнес Одиссей, вновь прикрывая глаза. — Но почему он молчал? Неужели настолько крепко спал, что ничего не почувствовал? Перилей пожал плечами, а потом и вовсе отвернулся, заинтересовавшись чем-то, происходящим за спиной Одиссея. — Если бы я хотел кого-то убить, тайно, чтоб никто не услышал, я бы… Одиссей замер, вертя со всех сторон, словно подобранную у кромки волн невиданную ранее ракушку, пришедшую к нему идею. Если бы он, Одиссей, убивал так, что никто ничего не услышал — даже часовые, бодрствующие неподалеку, — он бы заранее позаботился о том, чтобы его жертва не смогла либо ничего сказать, либо почувствовать. Сказать… Вскрикнуть — и не быть услышанной… Одиссей резко развернулся и пошел обратно, в лагерь минийцев. — Я могу увидеть тело Телемона? — тихо спросил он, отыскав Аскалафа. — Я хотел бы кое-что проверить. — Я сам провожу тебя, — кивнул в ответ Аскалаф, — рабы уже приготовили его к погребению. Стоя над телом Телемона, Одиссей вновь задумался о том, что делал бы он сам, посети его мысль не привлекая ничьего внимания убить безмятежно спящего человека. — У тебя есть мак? — спросил он, внимательно разглядывая щедро обмазанное маслом тело. — У меня нет, но он может быть у Строфия, — ответил Аскалаф после небольшой паузы и пояснил: — Тот знает, как лучше изгонять болезни и врачевать раны. Мы всегда обращаемся к нему. — У Строфия, значит, — пробормотал Одиссей. — У Строфия… Где он сейчас? Аскалаф пожал плечами, кликнул раба и велел во всем помогать Одиссею. Мак у Строфия был. Более того, Строфий был человеком, несшим вчера дозор в первую часть ночи. — Я ничего не слышал, — хмуро разглядывая Одиссея, заявил он. — Ничего особенного. — А не особенного? — рассеянно поглядывая на то, как спокойно и неторопливо затачивает Строфий свое копье, спросил Одиссей. — Волны шумели. — Рука с точильным камнем на миг замерла, потом вновь возобновила свое движение, когда Строфий повернул наконечник другой стороной. — Люди храпели. Песок под ногами шуршал. — А песни? — Одиссей метнул на собеседника быстрый, словно молния, взгляд. — Песни слышал? — Песен не слышал, — тут же отозвался Строфий и попробовал остроту копья. — Какие же песни ночью?