Эти цветы запомнят нас

      Она услышала шаги, хруст гальки, и еще сильнее сжала пальцами край каменной скамейки. Для такой миниатюрной женщины Романа всегда производила очень много шума. Лила давным-давно оставила надежду научить ее неслышно ступать по дорожкам садов Капитолия или по длинным гулким коридорам Паноптикона. Она подняла голову и встретилась со взглядом карих глаз. Лила не смогла сдержать едва слышного вздоха. Каждый раз это круглое лицо, эти сдвинутые брови заставали ее врасплох.       – Итак, – сказала Романа, усаживаясь рядом на скамейку, так близко, что их бедра соприкоснулись. Лила снова на мгновение прикрыла усталые глаза и вдохнула ее сухой пустынный запах. – Сделай одолжение, скажи, что происходит?       Вместо ответа Лила обвила своего Президента рукой, слой за слоем прижимая дорогую ткань, пока не ощутила скрытую под служебной формой фигуру. С растерянностью осознала: она ожидала, что Романа будет теплой. Лила каждый раз забывала о том, как была холодна медленно бегущая кровь галлифрейцев.       По саду пробежал легкий ветерок, всколыхнувший море цветов незабвения, и их хрупкие белые головки зашелестели. Ветер был холодным, непривычно холодным для позднего лета. Лила вздрогнула. Романа посмотрела на нее.       – Я смотрю, ты наконец решила слиться с толпой, – заметила она. – Боюсь, пожертвовав при этом удобством.       Голос ее был грустным.       – Я всегда говорила, что этих мехов до смешного мало для противостояния природным силам.       Лила оправила форму кастеляна. Та была теплее, чем любая одежда севатим, - это она была вынуждена признать. И легче. Она не ненавидела свой костюм. Она ненавидела тот факт, что не ненавидит его.       – Раньше мне не нужна была защита, – сказала она наконец.       Романа испустила раздраженный вздох и скрестила руки на груди – хотя Лила угадала этот жест раньше, чем она пошевелилась.       – Лила, – сказала Романа раздраженным и молящим тоном, который всегда приводил в ярость ее телохранительницу, – я ничего не смогу тебе посоветовать, если ты не скажешь мне, в чем дело.       – Я пришла не за советом, – ответила Лила. Она подняла руку и убрала локон бледно-золотистых волос с лица Романы, на котором тут же отразилось выражение усталого разочарования. Рука повелительницы времени взлетела и, сжав запястье Лилы, опустила его.       – Я не могу дать тебе того, что ты хочешь.       – Ты не знаешь, чего я хочу.       – Лила, я не могу дать тебе ничего, кроме совета, – обе ее ладони накрыли руки Лилы. Их прикосновение было таким же холодным, как и все ее тело. – Я могу предсказать будущее, воскресить в памяти прошлое и предложить свое лучшее суждение. Я не могу…       Она остановилась на полуслове, когда Лила наклонилась и поцеловала ее ледяную щеку.       Издалека донесся голос:       – Лила!       Карие глаза Романы, которые всегда были теплее всего ее тела, не отрывались от взгляда Лилы, но она повысила голос и отозвалась:       – Сюда, координатор.       Лила слышала тяжелое дыхание спешащего к ним сквозь цветник Нарвина, но не отвернулась от печального лица Романы. Изумление и шок разлились по нему, когда та повернулась навстречу.       – Нарвин? Именем Рассилона, что с тобой случилось?       Нарвин остановился в нескольких футах от скамейки.       – Почему ты это продолжаешь? – спросил он у Лилы, повернувшись к ней всем телом, словно Романы тут не было. Он никак не мог отдышаться, и голос его хрипел. – Мне нужно, чтобы ты была рядом как мой союзник, а не пряталась здесь, предаваясь недоступной нам сейчас сентиментальности.       Вспыхнув, Лила вскочила на ноги.       – Я устала, – в ярости зашипела она. – Я устала от политики, устала от войны, устала от этой ненавистной планеты и от тебя!       Нарвин каким-то образом умудрился побледнеть и покраснеть одновременно.       – Думаешь, я не устал до такой степени, что молекулы моего тела держатся вместе благодаря одному лишь упорству? Ты не представляешь, что со мной было, через что я сейчас прохожу в безнадежной попытке спасти нашу цивилизацию. Думаешь, я не ненавижу этих напыщенных трусливых крысосвинов, называющих себя кардиналами? Я измучился не меньше твоего, Лила, но я сумел найти в себе силы продолжать, потому что еще помню про свой долг.       – Не смей бросаться этим словом, будто это копье! Я знаю о долге больше, чем ты когда-либо узнаешь за свои чересчур растянутые жизни, и о чести тоже, – и с меня хватит. Это твоя цивилизация, а не моя. Не смей читать мне нотации…       – Ты хоть знаешь, откуда я сейчас пришел? Со срочного собрания Совета. Которое созвала Мальтепел. Знаешь, для чего? Эта ужасная женщина хотела предложить нам воскресить Рассилона. И ты оставляешь меня разбираться с этим безумием в одиноч…       – Они твой народ, твоя проблема…       – За одну только прошлую ночь мы потеряли пятьдесят жизней, – холодно и резко перебил ее Нарвин. – По меньшей мере тысяча двести раненых, - и это по самым скромным подсчетам. Погибли две дюжины ТАРДИС, и их уже не восстановить. Мы потеряли еще одну систему. Вот о чем я читал за завтраком. Какие сведения я получу к обеду? Без способного генерала…       – Нарвин, – снова произнесла Романа.       Ярость выветрилась из него, оставив лишь окаменевшую оболочку. Он прикрыл веки, сделал глубокий вдох, выдох, а затем открыл глаза и повернулся к ней.       – Мадам Президент, – прошептал он, неглубоко, но уважительно поклонившись. От этого движения его опаленные одежды открыли участки кожи со множеством царапин и порезов. Лила задалась вопросом, явился ли он прямо с фронта, не позаботившись даже о том, чтобы переодеться, или заработал все эти ранения, расшаркиваясь в Капитолии. И то и другое было вполне возможно.       Романа вздохнула.       – Нарвин, я ни для кого уже не являюсь Президентом, тем более для тебя.       Лила увидела, как в выражении лица Нарвина что-то сломалось. Под изумленным взглядом Романы он опустился на одно колено.       – Мадам, – сказал он дрогнувшим голосом, – вы перестанете быть моим Президентом, лишь когда я потеряю верность вам, и ни одним мгновением раньше.       Лиле очень хотелось прикоснуться к его плечу и попросить прощения. Она бы так и поступила, если бы думала, что это его утешит. Но она знала, что это не поможет, и его горе выедало холодную пустоту внутри.       – Нарвин, – пораженно проговорила Романа.       Координатор выпрямился и повернулся к Лиле, во всей его фигуре была написана мучительная агония.       – Лила, – сказал он, – ты не можешь это продолжать. Ты должна остановиться.       Лила зажмурилась и покачала головой. С отвращением она чувствовала себя ребенком, который зажимает уши ладонями и кричит, требуя, чтобы Вселенная оставила его в покое. Как низко она пала. Как низко затащил ее этот умирающий мир.       Ладони Нарвина коснулись ее предплечий.       – Она не хотела бы этого, – сказал он, настойчиво глядя на нее и изо всех сил пытаясь взглядом подчеркнуть свою искренность.       Лила стряхнула его руки.       – Не смей говорить, чего бы она хотела. – Слова, словно яд, слетали с языка. – Не смей говорить со мной… – повторила она, чувствуя подкатывающую к горлу целую литанию из проклятий: змея, лицемер, трус, предатель. Лила с трудом проглотила их все, и они словно раскаленный уголь жгли желудок. Она знала, что если стоял в этом саду лицемер, это был не Нарвин. Она знала, что не его выбор привел их сюда.       – Ты нужна мне, – сказал он, не отводя глаз, и обнаженная честность его взгляда поразила ее. – Этим утром один сумасшедший эгоманьяк попросил меня использовать Великий Ключ и вернуть к жизни безумного тирана, и я едва не согласился, потому что не мог думать ни о чем, кроме того, как сильно я устал. Лила, ты нужна мне, чтобы приглядывать за мной. Быть моей совестью и мерилом моих поступков. Без тебя я не справлюсь.       – Уйди, пожалуйста, – прошептала она.       Целую вечность Нарвин стоял и молча смотрел на нее, а затем в ярости развернулся на каблуках и скрылся из поля зрения. Она слышала, как он, хрустя галькой, удаляется, ступая гораздо осторожнее, чем Романа, но, против обычного, не особо об этом заботясь.       Лила знала, что должна пойти с ним. Она была нужна.       – Но сколько себя я еще могу отдать? – спросила она вслух.       – Он прав, – сказала Романа.       – Вот уж не думала, что услышу, как ты соглашаешься с Нарвином.       – Такое бывало, раз или два. – Романа легонько коснулась локтя Лилы. – Ты же знаешь, что я – не она.       – Я пока еще не нашла разницы, – огрызнулась Лила.       Романа снова выглядела раздраженной. Ситуация эта была до боли знакомой, и сердце Лилы обжигал жар.       – И ты ее не найдешь. Симуляции Матрицы без десятой доли стопроцентно точны. Но это не делает их настоящими, Лила. Они просто очень, очень похожи.       – Ты говоришь это, потому что переживаешь за меня. Потому что хочешь, чтобы я оставила тебя ради собственного блага. Если ты всего лишь программа, с чего бы тебе переживать?       – Потому что она переживала, – ответила Романа. – Ее забота о тебе была сильна. Это повлияло на множество ее решений. Чтобы достичь ее почти точного изображения, я должна включить этот фактор.       - Если ты говоришь, как она, и действуешь, как она, почему я не могу считать тебя ею?       Рука Романы нашла ее ладонь, их пальцы переплелись. Лила сосредоточилась на этом прикосновении. Она чувствовала двойное сердцебиение на внутренней части тонкого запястья Романы, ровное и спокойное, словно пульс самой Вселенной.       Когда Романа заговорила, ее теплое влажное дыхание коснулось шеи Лилы, и от этого лишнего напоминания о том, что повелители времени походили на статуи лишь снаружи, хотелось заплакать.       – Я, кажется, помню, как мы бывали здесь. В другом саду, в другом мире. – Подушечки ее пальцев поглаживали костяшки Лилы, касаясь расцарапанной и отстающей кожи легче, чем ее ноги когда-либо смогли бы ступать по мраморным плитам пола. – В тот раз это ты спорила о существовании бессмертных душ.       Лила прикусила губу, пытаясь удержать слезы, и почувствовала на языке металлический привкус крови.       – Лила, я для тебя никто, – сказал Романа. – Я даже не призрак.       Лила уже не могла сдерживать свою горечь. Та была словно рычащий дикий зверь, поселившийся на груди, глубоко вонзив в плоть грязные когти и превращая ее раны в гноящиеся, зараженные разрезы, которые никогда и ни за что не заживут. Матрица отозвалась на ее боль. Она услышала, как над головой громыхнул гром, и небо над садом заполнилось черными и пурпурными облаками. Словно сама атмосфера этого места была ранена.       – Ты должна была регенерировать, – сказала она. – Я была к этому готова. Я была готова, я бы справилась! Я бы привыкла к твоему новому лицу, к новому голосу, я бы любила тебя, несмотря на перемены.       Слезы уже ничто не сдерживало. Они покатились по щекам, и, облизнув губы, она ощутила их соленый привкус. Ее плечи сотрясались, слова смешивались со всхлипываниями, нос заложило, и, казалось, что-то сдавило ребра. В последний раз Лила плакала пять недель назад, и разум ее неохотно возвратился к этому воспоминанию: тонким пальцам, слабеющим в ее хватке, крови, застывающей на мехах, оголенной коже и невыносимому ощущению поражения, слишком сильному, чтобы она могла полностью его осознать.       Она вцепилась в стоявшую рядом женщину – единственный камень в пучине, грозящей утянуть Лилу на дно. Романа застыла, и Лила сразу же пожалела об этом, - о том, что у нее не осталось сил даже с уважением отнестись к личному пространству галлифрейки. Но напряжение длилось лишь один микропериод, а затем руки обвили ее, голова Лилы опустилась и легла между ребрами и коленями Романы, чужие пальцы принялись поглаживать ее по волосам, сначала неуверенно, но затем все решительнее.       – Ты нужна им, – сказала Романа тише и нежнее, чем когда-либо.       – Разве они не достаточно забрали? – донесся приглушенный голос Лилы от затянутого в шелк бедра Романы. – Во мне ничего не осталось. Повелители времени иссушили меня.       – Ты потеряла Андреда и пережила это. Ты можешь выжить и без меня. Я тебе не нужна, Лила, никогда не была нужна. Ты всегда была сильнее нас всех.       – Ты не понимаешь, – отозвалась Лила. Ее всхлипы постепенно стихали. Вместо них наступало оцепенелое спокойствие. – Я выжила без Андреда, потому что у меня была ты.       Ладонь на ее волосах замерла.       – Я не осознавала, – сказала Романа, и в ее голосе слышалась та редкая задумчивость, которой Лила так часто добивалась. Слышать ее снова в этом небытии было больно.       – Я думала, ты давно все поняла.       – Ну что ж, ты, как всегда, переоценила мой ум.       Лила рассмеялась.       – Теперь я точно знаю, что ты подделка. Леди Романа – и вдруг скромничает? Невозможно.       – Ну, симуляция ведь почти идеальна.       Она так устала. Она могла бы уснуть на этой скамейке, но знала, что если уснет здесь, то проснется в том, что осталось от Архивов, рядом с деловито гудящим К-9. Она проснется, и тогда ей придется найти Нарвина и попытаться сделать целую бесконечность невозможных вещей, которые надо было сделать. Продолжить отчаянно затыкать щели в плотине, ограждающей невидимые стены Галлифрея от все прибывающей воды.       – Скажи, что мне делать, – умоляюще пробормотала она.       Романа нагнулась и поцеловала ее в лоб.       – Отпусти меня, – сказала она. – Дай мне уйти в коллективную память Матрицы. Позволь присоединиться к моим предкам, как ты, наверное, это бы назвала. А затем иди и спаси мой глупый народ от их собственной недальновидности. Это прямой приказ твоего Президента.       – Но ты уже не мой Президент.       – Да, – проворковала Романа. – Иногда я задаюсь вопросом, была ли я им вообще.       – Хорошо, – сказала Лила. – Хорошо.       Однако она не пошевелилась: она продолжала сидеть, глядя в это знакомое лицо, пока гром не сменил дождь, и галька не потемнела от крупных капель, отлетающих от белых лепестков и впитывающихся в одежду. Меньше чем через минуту Лила промокла насквозь, одежда прилипла к телу, и волосы повисли длинными ледяными плетями.       Она села. Она словно вновь ослепла. Пустота давила со всех сторон.       – Все к лучшему, – сказала Романа.       Лила попыталась заговорить, но не смогла найти слов для того, чтобы выразить все, что хотела.       Они не целовались и не обнимались – просто стояли друг перед другом под дождем, не разнимая рук.       – Прощай, – сказала Романа.       Лила пожалела о том, что плакала недавно. Было бы лучше заплакать сейчас – но слезы уже были потрачены. Она потерла ладонью лицо, шмыгнула носом. Воздух должен был пахнуть дождем или влажной землей, но даже если запах был, она его не чувствовала.       Романа отпустила ее ладони. Лила смотрела на то, как ее руки безвольно повисли по бокам. Она пыталась найти слова, которые могли бы послужить прощальными.       – Прощай, моя… – она умолкла. Если бы перед ней стоял Андред, она без колебаний сказала бы «моя любовь». Но Романа – не Андред. Признания чувств смущали ее, заставляли ее краснеть, менять тему и еще сильнее отдаляться.       Романа вздернула брови.       – Я так и не спросила ее, – сказала Лила.       – О чем? – А затем искусственно созданные брови сдвинулись. – О, – выдохнула Романа. – Об этом.       – Я могу спросить тебя, – нерешительно, боязливо спросила Лила, – каков бы был ответ?       – Ну, тебе это не нужно, – озадаченно ответила та. – Ты должна знать.       Лила точно не знала, чего именно боится, и решила получше запомнить это чувство, чтобы разобраться в нем позже. Она сцепила пальцы рук, надеясь, что этот жест облегчит боль в груди.       – И все же, – сказала она, – я бы хотела услышать это от тебя.       Романа улыбнулась широкой, светлой и радостной улыбкой.       – Да, – сказала она. – Ответ всегда был «да».       Ее образ начал таять по краям.       На Лилу нахлынула паника.       – Жди меня, – крикнула она растворяющимся очертаниям. – На поляне в конце пути. Жди меня, друг мой.       Она увидела, как Романа кивнула, не теряя своей улыбки, и исчезла.       Лила осталась в саду одна.       Она согнулась и села, обняв колени руками, и долгое время оставалась в этом положении, медленно качаясь взад-вперед, свернувшись в тугой шар.       Затем она приподнялась и, потянувшись к ближайшей клумбе, сорвала белый, словно кость, цветок с шестью лепестками и подняла его к лицу. Традиционные галлифрейские траурные цветы не имели запаха, и это, как казалось Лиле, было невероятно типично для повелителей времени. Но лепестки, которые она растирала между пальцев, были мягкими на ощупь.       – Не думаю, что тебе придется долго ждать, – тихо проговорила Лила, и только призраки Матрицы слышали ее слова.