Невозможная любовь

- Ты будешь моим мужем. Сегодня. Слова, произнесенные его родной сестрой, навечно отпечатались в памяти Чезаре Борджиа, бывшего кардинала и бесстрашного воина. Ничто больше так его не поражало и не восхищало, как эти слова, такие простые и такие невероятные, однако в них - всё, о чем брат с сестрой боялись говорить, но давно чувствовали и желали. - Зачем лишать себя того, в чем нас уже обвинили?! Действительно, зачем... Да и что могут знать другие о том, что связывало этих двоих, сызмальства понимающих друг друга как никто другой, не мыслящих себя без другого, являющихся частью единого целого. Они были честнее остальных и не думали о плате за свои чувства. То, что случилось той ночью, должно было случиться, и они отдались этой любви без остатка, без сомнений и без сожалений... - Только Борджиа может действительно любить Борджиа. Это приговор, вынесенный им Провидением, который они приняли, и так и не смогли ему воспротивиться до конца своих дней. Всё в жизни они делили пополам - разделили и преступление, совершенное в первую брачную ночь Лукреции. Один из самых тяжких грехов стал для них наградой, счастьем, которого они так и не нашли ни с кем другим, как ни старались. Падение стало для них взлётом - кульминацией земного пути. Ведь никто больше так не притягивал Чезаре, как его любимая сестра, и никто больше не прикасался к Лукреции так, как её родной брат. - Мы будем вечно гореть в аду, Чезаре? - Лукреция спросила так, чтобы заговорить, боясь, что сон сейчас рассеется. Чезаре усмехнулся: - Ты прекрасно знаешь это. Как обычно его голос успокоил её. Она улыбнулась и плотнее прижалась к брату, удобно устроившись в его объятиях. Чезаре крепко обнял её за плечи и поцеловал в макушку, словно она вновь стала маленькой девочкой. Лукреция положила руку ему на грудь и замерла, пытаясь почувствовать биение его сердца. Никому из них не хотелось разрывать объятий и покидать этой комнаты, ставшей для них воплощением Рая на земле... - Как мы сможем жить дальше, познав это? - Боюсь, мы будем жить так, как нам велят, а не так, как мы хотим. У нас с тобой кандалы потяжелее, чем у рабов, сестра. - Злая судьба, - повторила Лукреция слова, уже сказанные ею однажды, - но...я ни о чём не жалею, Чезаре. Ты обещал сделать меня счастливой - и сделал. - Как бы это счастье не обернулось для тебя большим горем. - О себе ты не думаешь? - Как всегда, я могу думать лишь о тебе, любовь моя. Чезаре взял её руку в свою и приник губами к ладони. Лукреция замерла от вновь нахлынувшей нежности, как будто он не ладонь поцеловал, а самую душу. Это передалось и Чезаре: глаза его заблестели, и он ощутил внутри себя это сладкое волнение, которое не притупилось даже после того, как они познали друг друга. Снова он видел только её бездонные глаза и алые губы, манящие его всю жизнь. Завороженный взглядом Лукреции, Чезаре медлил прикоснуться к её губам, затягивая наслаждение и разжигая в ней огонь, от которого померкли бы все свечи собора Святого Петра. Когда губы их встретились, мир опять перестал существовать, разум и тело заволокла сладкая истома, а руки покрепче самых надежных оков держали то единственное сокровище, что осталось в жизни этих двух грешников. И если бы сейчас сам Люцифер предложил им выпить смертельной отравы, чтобы навсегда остаться вместе, они не моргнув глазом приняли бы её. - Чезаре! – вскрикнула Лукреция, испытывая невероятный экстаз от поцелуев, прикосновений и ласк брата. - Больше нет таких, как ты! – обжигал её Чезаре горячим дыханием и огнём тёмных глаз, и казалось ему, что будет мало ему этой жизни, чтобы утолить свою жажду любви к сестре и чтобы отдать ей всего себя. И он снова и снова жадно впивался в её губы, а руками сильно, до боли, сжимал её бёдра, не желая покидать нежное лоно возлюбленной сестры. Он смотрел на то, как она изнемогает от его страсти, но также не хочет останавливаться, также горит и вздрагивает от каждого его прикосновения и с трудом сдерживает крик, готовый сорваться с её уст, и он в тысячный раз припадает к ним, захватывая в плен, как в последний раз. Лукреция судорожно ищет его руки, прижимает к губам и целует каждый палец, заставляя Чезаре стонать от удовольствия. Они почти соперничают в своем стремлении доставить наслаждение друг другу. Каждый поочередно перехватывает инициативу, находя новые источники наслаждения, вновь и вновь изучая каждую клеточку любимого тела. И не было проигравших в этой игре – только победители, вознагражденные той самой невозможной любовью, что давно подчинила их обоих своей безграничной властью. Она отделила их от остального мира, сделав изгоями даже в собственной семье. Но они приняли это изгнание, только в объятиях друг друга находя умиротворение и счастье. Что будет дальше, мало их интересовало: все переживания начинались за пределами спальни. Амбиции, интриги, женихи и невесты, враги и союзники - всё это оставалось там, в ненастоящем мире, мире, где всё и все подчинялись и подчиняли. Настоящая жизнь была здесь, в их покоях, под плотным балдахином, в сплетенных крепко руках и ногах, в бесчисленных поцелуях и страстных прикосновениях. И единственным божеством для них была Ночь, соединяющая их, и молились они только об одном - чтобы она поскорей наступила и выпустила на волю истинные чувства и разрывающую тело страсть. Днём они жили своей жизнью: исполняли обязанности сильных мира сего, женились, воевали, управляли папскими землями, но кроваво-красной нитью через весь их земной путь проходила Невозможная Любовь, которую они сделали возможной, необходимой и без которой не могли существовать... Когда Чезаре видел Лукрецию хотя бы издалека, как будто снова чувствовал он маленькие пальчики сестры на коже и на секунду прикрывал глаза, чтобы справиться с нахлынувшей волной нежности, пульсирующей в висках, в груди и внизу живота. И отворачивался, чтобы справиться с этим чертовым наваждением, но даже спиной чувствовал, как выжигает на ней замысловатые узоры цепкий взгляд его Лукреции. И он был уверен, что она уже направляется к нему, не спеша, выжидающе, как дикая кошка, почуявшая свою добычу. Сейчас она подойдет, и он ничего уже не сможет сделать, поэтому быстро завершает разговор с собеседником, чтобы отдаться во власть своей прекрасной мучительницы. Нужно было только, чтобы... ...Лукреция легко коснулась его плеча и тут же, одним жестом, завладела всем его существом, непринужденно подчинила себе, окутав своим запахом, взглядом, шорохом шелковых одежд. И ничего уже он не замечал в этом длинном коридоре, кроме её губ, пурпурно-красных и влажных, и глаз, прозрачных и глубоких. Безмолвный диалог любовников мог бы сейчас понять каждый проходящий - слухи на пустом месте не возникают. И быть может, кое-кто из проходящих мимо подумал об этих бесстыжих брате и сестре, о Борджиа, для которых нет ничего святого, что даже здесь, в самом сердце Святого города, они с нескрываемым вожделением рассматривают друг друга, не утруждая себя даже перекинуться парой дежурных фраз - ради приличия. Что им приличия, если они на самом пике мира - во главе всего мира?! Нужно каждую возможную секунду жизни использовать в своё удовольствие, а для них не было большего удовольствия, чем видеть друг друга, стоять рядом и разговаривать одними глазами. Поэтому они не спешили со словами, ведь каждый знал, что творится в душе другого и чего он хочет. Слова были потом, позже, когда наступал момент расставания, и они спешили в миллионный раз сказать о своей любви и желании скорой встречи. Но это было потом, а сейчас... ...Чезаре ждал, когда же затихнут последние шаги за дверями его спальни и повернется ручка двери, и беззвучно, словно облако, появится перед ним Лукреция. Через секунду он сам превратится в нечто эфемерное, ощутив своим телом близость любимой сестры. Тепло рассыпается по телу мириадами длинных сестриных волос и постепенно превращается в жар, от которого невозможно уже устоять на ногах...Чезаре подхватывает Лукрецию и относит на кровать, чувствуя жаркие поцелуи на щеке и на мочке уха. Словно стряхивая с себя тяжесть суетного дня, они быстро освобождаются от одеяний, и уже ничто не мешает быть самими собой, трогать то, что хотелось, смотреть туда, куда "приличные люди" не смотрят, обладать тем, чем обладать запрещено. И Чезаре держит сестру в своих сильных руках, не желая отпускать её ни на секунду, а Лукреция и не помышляет о побеге и счастливо подчиняется губам и рукам брата, которого так и не сумели затмить все мужчины в её жизни. Она слышит его прерывистое дыхание, наблюдает за тем, как сжимает он своими ладонями её груди, целует между, и в какой-то момент не может поверить, что это происходит с ними. "Больше нет таких, как ты", - снова всплывают эти слова в памяти, и она лишний раз убеждается в их справедливости. И если Провидению необходимо было сделать их единым целым, то пусть будет так! Ибо никого больше не сможет Лукреция так целовать, как своего Чезаре, и никто больше не будет так её волновать, как родной брат, до самого последнего вздоха... ...Брат и сестра, счастливые грешники, лежали рядом, утомленные долгими любовными играми, отдавшие всю свою страсть друг другу, и лишь легкая грусть от того, что эта ночь скоро закончится, отражалась на их лицах. Лукреция прижалась щекой к плечу Чезаре, вдыхая его мужской запах и проводя кончиками пальцев по груди и животу любимого. А он, прикрыв глаза, блаженствовал от её легких прикосновений и поглаживаний. - Я думала, что уже никогда не узнаю, что такое нежность. Чезаре, у меня больше ни с кем не будет того, что было с тобой. - Почему было, сестренка? - Разве мы не обречены, брат?! Навечно… - Раз дело только в вечности, я согласен быть обреченным. Только при одном условии: ты должна быть рядом со мной – всегда. - Если бы это только было возможно… - Я бы не отдал тебя никому. И ни с кем больше не лег бы в постель. - Но ты женат… -…и уехал от жены на следующий день после свадьбы. А всю брачную ночь думал о тебе. - Бедная Шарлотта д’Эльбре… - А мы, сестра? Разве мы с тобой не достойны сочувствия? - Проклятия, скорее всего. Не жалости. - Так думают недалекие кардиналы из Консистории. Ты так думать не смей. Ты – всё, что у меня есть. Если с тобой что-то случится – я умру. Лукреция приподняла голову и тронула щеку Чезаре. - Я тоже не смогу жить без тебя, Чезаре. - У тебя есть ребенок, есть муж… - Но без тебя нет жизни. Чезаре взглянул на Лукрецию – в глазах её стояли слёзы. «Как мы можем это выносить, милая сестрица?!» Он поймал большим пальцем первую скатившуюся по щеке сестры слезинку и припал губами к той, что последовала за ней. Внутри всё сжалось от мысли, что эта ночь может стать для них последней. Хотелось схватить Лукрецию и умчаться с ней подальше, чтобы избавить её да и себя от уготованной им судьбы. Чезаре прижал голову любимой к своей груди, поглаживая по плечу и спине, умиротворяя её. Но в мыслях у него бушевала буря. И раз уж Чезаре что-то задумал, то можно было только пожалеть того, с кем были связаны недобрые помыслы великого и ужасного Борджиа. Для него всё было возможно, если только он этого хочет. Даже невозможная любовь.