Четвертая стража

Гет
NC-17
Завершён
130
автор
Zirael-L соавтор
Размер:
368 страниц, 47 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
130 Нравится 1188 Отзывы 50 В сборник Скачать

Глава третья

Настройки текста
За то время, пока Анжелика гостила в Монтелу, погода испортилась. Молодая женщина заметила это, когда прощалась с отцом, но это обстоятельство не могло повлиять на ее решение вернуться в Плесси. Она помнила, что зимой в Пуату частые перемены погоды — дело обычное, но грозы, хоть и свирепые, были короткими. Если она поторопится, то, возможно, успеет миновать ненастье. Небо было затянуто черными тучами, порывы ветра становились все сильнее, они яростно колыхали ветви деревьев, срывая с них последнюю желтую листву. Теперь миновать бурю не было никаких шансов. Анжелика пришпорила лошадь. Она успела сто раз пожалеть, что поехала верхом, а не взяла двуколку. «Не стоило поступать импульсивно, поддавшись чувству обиды», — корила она себя, но было уже поздно. Дорога была покрыта толстым ковром опавших листьев, и Анжелика боялась гнать лошадь слишком быстро: как бы копыта не попали в рытвину или заячью нору. Пошел дождь. Сначала она почувствовала крупные редкие капли на своем разгоряченном лице, затем начался настоящий ливень. Вода лилась сплошным потоком, словно на небе открылись невидимые шлюзы. Одежда моментально промокла и налилась свинцовой тяжестью. Анжелика чувствовала, как ледяные струи стекают по ее телу. Лошадь перешла с галопа на рысь. Она тревожно ржала, прядала ушами и фыркала. Маркиза чувствовала ее страх и пыталась то ласковым словом, то хлыстом заставить ее повиноваться. Вдруг раздался оглушительный треск. Дерево, нависшее над дорогой, терзаемое порывами ураганного ветра, уронило громадный толстый сук прямо перед копытами лошади. Та, заржав от ужаса, вздыбилась, и для испуганной Анжелики земля на миг поменялась местами с небом. Анжелика покрутила головой, отплёвываясь от воды, заливавшей ей лицо и капюшон. Она пошевелила руками и ногами, чтобы убедится, что ничего не повредила себе при падении. Кое-как поднявшись с земли, вытирая покрытые землей руки о край плаща, Анжелика принялась в отчаянии звать кобылу: — Пандора! Пандора! Голос срывался на хрип. Шум дождя, вой ветра и скрип терзаемых бурей деревьев заглушали его. Что же ей делать? Монтелу остался далеко позади, а до Плесси еще около лье через лес. Она попыталась сообразить, где находится ближайшая деревня. Мысли путались, кроме того, ее начало трясти от холода. Прихрамывая на одну ногу, она брела между деревьями, продираясь сквозь заросли разлапистой куманики, то и дело спотыкаясь, падая и утопая в мокрой листве, ветви больно хлестали ее по лицу, но она почти не чувствовала этого. Только не останавливаться, не сдаваться, идти вперед — билась у нее в голове одна и та же спасительная мысль. Надежда таяла с каждой минутой. Ее одолевали усталость и бессилие, ноги подкашивались, а мокрая одежда тянула к земле. Сколько еще можно бесцельно плутать? Если она не найдет убежище, ночь настигнет ее в лесу, она умрет от холода или ее растерзают дикие звери. Быть может, Филипп отправит слуг в Монтелу, чтобы узнать о ней? Быть может, он сам отправится на ее поиски? Голос разума, безжалостный и холодный, как дождь, хлеставший ей в лицо, вернул ее к действительности. Филипп решит, что она заночует у отца — такой поворот вполне устроит его. В жизни ей надо надеяться только на себя. Она ожесточенно стерла влагу со щеки — это дождь… всего лишь дождь. …А ливень начал постепенно выдыхаться. Он уже не лил сплошным потоком, ветер тоже утихал. Анжелика взглянула в просвет между деревьев, увидела в разрывах туч закатное небо. Она внезапно поняла, где находится. Это было сердце Ньельского леса. Вот там справа тропинка уходит вниз через небольшую лощину, она ведет к Камню Фей — большому дольмену, высившемуся в окружении священных дубов капища друидов. То была большая плоская плита, уложенная на четыре опоры, за века глубоко ушедшие в землю, а слева — скалистый холм, поросший мхом и диким плющом, а на нем, в расщелине между камней, пещера колдуньи Мелюзины, куда она в детстве тайком сбегала из замка. Она спасена! Теперь она была уверена, что не заблудится. Эта часть леса с Волчьим Ущельем, Камнем Фей, Чертовым Ключом и Развилкой Трех Филинов с Фонарем мертвецов — все это в детстве служило площадкой для ее подвигов. Тропа ведущая к логову колдуньи была отвесной, внизу клубилась темнота. По склону, окаймленные высокими стеблями наперстянки с багровыми листьями, струились мелкие ручейки. Затем и они иссякли. Толстый слой палой листвы, смешанной с грязью, не пропускал к свету ничего, кроме гниющих ядовитых грибов, чьи осклизлые купола, то оранжевые, то густо-фиолетовые, освещали темный подлесок, словно тревожно мигающие ночники. Глухие и неприступные места эти внушали страх, священный трепет, смешанный с отвращением, любопытством и уверенностью, что вступаешь в иной мир, в заповедное царство колдовства, дающего силу и власть. Теперь Анжелика была вынуждена цепляться за стволы, чтобы не сорваться вниз. Мокрые волосы падали ей на глаза, она их нетерпеливо отбрасывала со лба. Но вот из ее груди вырвался вздох облегчения: вдали посветлело, за известняковым утесом сквозь ветви и редкую листву, жухлую после ночных заморозков, пробивался закатный свет. Ее рука скользнула по почерневшему мху, не найдя твердой опоры, и она, слегка оцарапав кожу, сползла на узкий выступ, нависавший над рекой, что чуть слышно рокотала внизу. Анжелика вдруг почувствовала покровительство колдуньи, оберегающее маленькую фею, Маркизу Ангелов. Здесь в этом лесу, ее лесу, никакая опасность не угрожает ей. Она вспомнила доброе лицо Мелюзины, смуглое, обветренное, изрезанное глубокими морщинами, ее живые черные глаза, быстрые руки с длинными пальцами, порхающие над больным, как крылья бабочки. Ледяные когти отчаяния отпустили ее, теперь она была не одинока посреди леса, терзаемого ненастьем. Тяжелая от влаги одежда очень мешала ей, путаясь в ногах, прилипая к телу, сковывая движения. Анжелика сорвала с себя насквозь промокший плащ и вдохнула полной грудью холодный лесной воздух. Она взбиралась по скользким валунам, хватаясь занемевшими пальцами за выступы. Вот и расщелина, вход в пещеру, как и раньше, скрыт от глаз лозами плюща. — Мелюзина! Мелюзина! — ей ответило лишь гулкое эхо. Анжелика развела рукой оголенные ветви и вошла внутрь, вслед за ней проник тусклый серый свет уходящего дня. Все было таким же, как и много лет назад: глиняные плошки и котелки расставлены на каменных выступах, сверху подвешены связки трав, снизки сушеных грибов, посредине очаг, сложенный из камней, дым от которого выходил через отверстие в своде, справа — тюфяк набитый соломой, по стенам развешены овечьи и воловьи шкуры, перед очагом свернулся клубочком черный кот, а на шесте, протянутом между стен пещеры, спит сова. Чуднó, кажется, время тут остановилось. Анжелика огляделась вокруг. В пещере никого не было, но здесь по-прежнему жила Мелюзина, однако не та, которую знала Анжелика, а другая. Она слышала о ней, когда вернулась из монастыря перед первой свадьбой. Как давно это было! Сколько воды утекло с тех пор, как она в последний раз была тут. Вода! Холод, уже давно терзавший ее тело, вернул ее к действительности. Осмотревшись, Анжелика решила развести огонь и обсохнуть у очага. Она стянула грязные перчатки и принялась снимать с себя мокрую одежду, что оказалось делом весьма непростым: онемевшие пальцы не желали слушаться, а мокрая шнуровка никак не поддавались, к тому же маркиза отвыкла обходиться без помощи слуг. Она отстегнула перочинный ножик, висевший на поясе среди прочих полезных вещиц, и разрезала шнуровку. Наконец, справившись с одеждой, Анжелика осталась в тонкой нательной сорочке и нижних юбках. Она как следует выжала платье и разложила его на большом камне близ очага. Теперь ей нужно было развести огонь. Анжелика поискала глазами хворост для разжижки и кремень для высекания искры. Встав на колени напротив очага, она принялась за дело и когда заплясали веселые языки живительного пламени, она поблагодарила судьбу за то, что она послала ей в жизни столько испытаний. Теперь она, попав в затруднительное положение, знала, что нужно делать. Анжелика улыбнулась и наклонилась к огню, чтобы подложить сухих веток. Такой, коленопреклоненной перед пылающим очагом, прекрасной и загадочной, точно лесная фея, ее и увидел Филипп. Она не услышала, как он вошел, задумчиво глядя на танец языков пламени, и огненные блики отражались в ее широко раскрытых, прозрачно-зеленых, как молодая листва, глазах. Филипп замер на пороге, боясь разрушить волшебство мгновения. Он вспомнил гордую девушку в нелепом платье, чья ладонь, будто пойманная птица, трепетала в его руке. Вся злость, которую он испытывал до этой минуты, куда-то испарилась. Сердитая складка на лбу разгладилась, и еле заметная улыбка тронула его губы. — Анжелика, — он едва ли не впервые произнес ее имя, чего не делал прежде даже в мыслях. Сова, сидевшая под потолком, проснувшись, громко ухнула и забила крыльями. Анжелика вздрогнула и обернулась. Она улыбнулась, вначале неуверенно, будто не поверила своим глазам, но потом, когда она поняла, что перед ней не призрак и не видение, радость осветила ее лицо. — Филипп! — она поднялась и протянула к нему руки. — Филипп, неужели вы пришли! Он растерялся: что делать? Задать ей хорошую взбучку или стиснуть в объятиях? Но она уже летела к нему, и Филипп прижал к себе жену, так сильно, что у нее перехватило дыхание. Анжелика, не помня себя от счастья, прильнула к мужу. — Филипп… Филипп, — повторяла она без конца, будто не веря, что он рядом. — Что с вами случилось? — спросил он, наконец, отстранил ее от себя и бегло осмотрел: — Вы не ранены? — Нет, любовь моя. — Рассказывайте о ваших злоключениях, мадам, — со вздохом велел он.

***

— Я позову конюхов, чтобы забрали лошадей, — не дожидаясь приказа господина, Ла-Виолетт зашлепал по лужам к конюшням. Стены замка защищали от ветра, но гигант-слуга казался даже меньше ростом в попытках закутаться в плащ. — Поможешь отвести лошадей и отправляйся на кухню, — Анжелика повернулась к Флипо, который дрожал не меньше, чем она. — Скажи поварам, что я велела дать тебе горячего бульона, сколько сможешь выпить, и горячего вина со специями… — Лучше бы наоборот, — буркнул приободрившийся Флипо; она отвесила мальчишке легкий подзатыльник: — Еще чего! И не забудь переодеться в сухое, а то никакое вино не спасет! От конюшен уже спешил слуга, готовый позаботиться о лошадях, и Филипп нетерпеливым жестом подтолкнул жену к двери. После пронизывающего холода даже коридоры Плесси показались ей восхитительно теплыми. Анжелика отбросила мокрый капюшон и двумя руками пригладила назад растрепанные ветром волосы. — У вас любопытные отношения со слугами, — заговорил наконец шедший следом Филипп. Анжелика остановилась и обернулась: — Флипо был со мной рядом, когда… когда времена были тяжелее, чем сейчас. Вероятно, тому причиной был холод, который Анжелика всегда переносила плохо, но промокшая одежда и усталость вдруг напомнили ей о беспросветной жизни во Дворе Чудес. Она вздрогнула, словно была не в Плесси с любимым мужчиной, а снова поднималась по лестнице в Ньельской башне к Николя, слушая взрывы пьяного хохота за спиной… — Ваш слуга больше напоминает подданного Двора Чудес, — заметил Филипп как ни в чем не бывало, и на его лице в полумраке коридора Анжелика не могла прочесть ровным счетом ничего. — Никогда бы не подумала, что вы обращаете внимание на моих слуг, — пожав плечами, заметила Анжелика, неприятно поразившись наблюдению мужа. Почему Филипп завел этот разговор? — Не более, чем это того требует, — Филипп отворил дверь и жестом пригласил молодую женщину войти. — Вам тоже не помешало бы согреться, — вы найдете тут все необходимое. Я велю прислать ваших девушек. — А… вы когда придете? — вырвалось у растерянной Анжелики, — широко распахнув глаза, она с удивлением и мольбой смотрела на мужа. — Мне нужно сперва позаботиться о себе, — уклончиво отозвался Филипп, Анжелика заметила на его дорожном костюме испанского кроя полосы грязи. — Если вы устали, то не ждите меня. «Не ждите меня!» — Те же слова он сказал, когда уходил от нее под Долем, навстречу смертельной опасности. Сидя в горячей воде, испускавшей пар с запахом летних трав, Анжелика уговаривала себя, что ее тревога глупа, что в собственном замке Филиппу ничего не может угрожать…. Она дождалась, пока служанки помогут ей выйти из ванны и обернут ее тело в разогретую простыню, затем велела им принести ее платье и драгоценности. Все время, пока умелые руки шнуровали ей корсаж, вдевали серьги, укладывали волосы, она не могла расстаться с мыслью, что через какой-то час Филипп избавит ее от этого. Едва с туалетом было покончено, Анжелика отправила девушек спать. В комнате было тепло. Молодая женщина присела на пуфик, глядя на окна с приятным содроганием, которое посещает вернувшегося домой в непогоду путника. У камина она заметила низкий эбеновый стол на резных ножках, сервированный для двоих, и это укрепило в ней уверенность, что Филипп должен скоро прийти. Комнату освещали всего три серебряных канделябра — два на каминной полке и один двухрожоковый — посередине стола. Мягкий свет рождал золотистые всполохи на хрустале, играл в гранях драгоценных камней, многократно отражаясь в зеркалах, обрамленных тяжелыми позолоченными рамами. — Сударыня! — услышав голос мужа, она резко обернулась. — О, на ваши щеки вернулся румянец.— Обронил он, рассеянно улыбнувшись. Анжелика машинально поправила завившийся влажный локон у щеки, со счастливой улыбкой глядя на вошедшего Филиппа. — Как мне хотелось увидеть вас! — Хм, я тоже хотел увидеть вас… наконец. — Да! — жар бросился ей в лицо и, часто дыша от волнения, она торопливо произнесла: — Боже, нас столько всего разъединяло! Подумать только, сегодня у нас первое свидание по всем правилам галантной науки, и я трепещу перед вами, как девица на выданье. А ведь нашему сыну скоро исполнится два года! Два года, Филипп! Все это время я была влюблена в вас, пусть даже и скрывала это, не только от вас, но и даже от себя. И вы тоже, пусть и не сразу признались в своих чувствах ко мне. Ах, Филипп, я испытываю печаль и сожаление при мысли, сколько времени упущено, прошло даром. Но тем дороже этот момент, когда мы подошли к самому главному. Сейчас я знаю — даже та боль, которую мы причиняли друг другу, однажды покажется нам упоительной, ведь счастье почти всегда дается через страдания… — Счастье? — переспросил Филипп, удивленный столь сумбурной и стремительной речью. — Премилая сентенция… Но вы чересчур увлеклись, мадам, — добавил он, улыбнувшись, — боюсь, поварам придется готовить ужин заново. — О, Филипп, полно. — Анжелика будто вся искрилась неестественным весельем. Расскажите о себе. Вы совсем не писали, вопреки моим настойчивым просьбам. — Пустая трата бумаги и чернил! Здесь почти ничего не происходит. Не о чем было писать… Одну минуту, сударыня. Филипп позвонил в серебряный колокольчик. Бесшумно вошли слуги с подносами, уставленными яствами, и так же бесшумно удалились, оставив супругов наедине. — Вот и еда. Надеюсь, вы голодны? Анжелика подцепила вилкой ароматный кусок мяса — седло косули с каштанами и луком-шалот. Филипп с пристальным вниманием наблюдал за ее манипуляциями: как она резала розовую, сочную мякоть, из которой сочилась кровь, накалывала на вилку и с аппетитом отправляла в рот. Заметив, что муж не притрагивается к еде, Анжелика слегка забеспокоилась: — Почему вы не едите? — Смотрю на вас. — И как? Вам нравится, как я выгляжу? — игриво промурлыкала она, приопустив тяжелые темные ресницы, делавшие взгляд маняще-чувственным. Ей владело странное возбуждение: хотелось много смеяться, флиртовать, обмениваясь шутливыми признаниями, шепча друг другу на ушко непристойности, а под конец, в полумраке алькова, заниматься любовью до изнеможения всю ночь напролет.  — Красный вам очень к лицу, — согласился Филипп с обычной сдержанностью, не делая попытки поддержать заданный тон. По его губам блуждала загадочная улыбка. Как же она любила эту улыбку! Сколько таилось в ней скрытого очарования, а красота Филиппа в этот момент становилась поистине неземной, и она любовалась им как божеством — с благоговейным трепетом. Не найдя ниточек для поддержания беседы, Анжелика вернулась к еде, уж очень она проголодалась, а мясо было восхитительным. С Филиппом можно было молчать, не ощущая при этом неловкости. — «Великая волчица Франции». Тот кто назвал вас так, обладал даром провидца, — нарушил он тишину, прерываемую только звоном столовых приборов. — Вкусно? — М-м-м, божественно! — ответила Анжелика, делая глоток вина. — Еще бы! Я собственноручно убил эту косулю утром, чтобы вы могли насладиться ее нежной плотью за ужином. Он резко поднялся, опрокинув бокал. Глядя, как по скатерти расползается кроваво-красное пятно, Анжелика инстинктивно отшатнулась. Филипп рванул ее за руку к себе. Теперь он удерживал жену стальной хваткой, обняв за талию. — Восхитительно, правда? — процедил он сквозь зубы с азартным блеском в глазах, наклоняясь совсем близко к ее испуганному лицу. — Еще недавно косуля резвилась в лесу, а теперь покоится на блюде, чтобы доставить нам удовольствие съесть ее… — он щелкнул зубами рядом с мочкой ее уха, в котором покачивалась жемчужная сережка. — А вы? Мне хочется запустить зубы в эту сочную мякоть! — он с силой потянул корсаж вниз, отчего шнуровка затрещала и несколько застежек лопнуло. Анжелике кое-как удалось вырваться из его рук — справившись с корсажем, Филипп в нетерпении рванул край нижней сорочки и сжал молочно-белое полушарие, оставив на коже красные следы от колец. Ошеломленная, сбитая с толку, Анжелика отпрянула к стене, путаясь в длинных юбках. Страх, злость, обида взвились в ней, сметая радостное возбуждение. — Филипп, вы сошли с ума! Что с вами? — воскликнула она, судорожно поправляя платье. Сердце колотилось как проклятое. Она была на грани истерики. — Со мной — ничего! Зачем вы уехали, не дождавшись меня? Для чего же это было нужно? Я разгадал ваш маневр — чтобы дать мне возможность загнать зверя самому. Я так и сделал. Вы, женщины — как олени: за вами нужно побегать! — Но вы же маркиз, а не мясник! Так обращайтесь с добычей по крайней мере нежно! — Тогда пусть добыча проявит покорность! Или вам не известно, что город, стоивший многих жертв, не принято щадить? Анжелика не ответила: потрясенная, она не заметила ни жадный блеск его глаз, ни скрытого в них лукавства, ни того, как он забавляется этой пикировкой. Отвернувшись к окну, задернутому алыми портьерами, она почувствовала, как глаза защипали горячие слезы. Красное пятно на скатерти, красные занавески, красное платье — все залито кровью, кровью, вытекшей из ее сердца. Еще одна надежда рухнула — хотя чего она, собственно, ждала? Ее предупреждали, каков Филипп с женщинами, и разве она вполне не убедилась в правдивости этих слов? Не будучи безумцем, человеку трудно поверить в безумие: он пытается найти рациональные доводы, не сознавая, что насилие может просто-напросто доставлять удовольствие. Твердая горячая ладонь легла на ее обнаженное плечо. — Вы плачете, мадам? — в голосе мужа звучала растерянность и досада. — Где же ваш боевой пыл? Сморгнув слезы, Анжелика искоса посмотрела на него: может, они не поняли друг друга? — Я растратила его в бесконечных сражениях. Иногда мне хочется быть просто слабой женщиной, Филипп. — Так будьте уж ею, черт бы вас побрал! Филипп резко убрал руку. Через плечо, боковым зрением, Анжелика увидела, как он направился к выходу. Она почувствовала себя обманутой — проклятый Филипп; он решил уйти сам, не дожидаясь, пока она укажет ему на дверь! — Куда вы? — К себе, сударыня. Я не буду ужинать. Мясо уже остыло и утратило нежность, — с холодной насмешливостью объявил он. Гордость отчаянно боролась в ней со страхом: если он уйдет сейчас, они окончательно заблудятся в лабиринтах взаимных обид и противоречий, откуда им никогда не выбраться. За ночь яд разочарования отравит их сердца: завтра они едва смогут смотреть друг на друга. И многого ли стоит быть самой красивой женщиной Двора, если не можешь соблазнить собственного мужа? Страх — извечный женский страх не быть желанной — победил. — Останьтесь! — Зачем? Женские страдания красивы только на сцене. — Останьтесь, черт вас дери, и я вознагражу вас за терпение! Хорош охотник, загнавший добычу и не довершивший дело до конца. Что за удовольствие в победе без триумфа? — на этот раз в ее голосе звучал вызов. Филипп устремил на нее свои светло-голубые глаза, и Анжелике почудилось, что в них загорелся интерес. Или, может, желание? Анжелика быстро расшнуровала корсаж. Тонкая нижняя рубашка соскользнула с плеч, обнажив гибкий изящный стан женщины. Она заметила в нем борьбу: между собственным высокомерием и желанием проучить ее как следует, с чувством, которое он вопреки своей воле испытывал к ней. Анжелика решилась на первый шаг: «если женщины — олени, то мужчины — неторопливые, упрямые мулы». Она подошла к застывшему в нерешительности мужу, и приподнявшись на носочки, обвила его шею руками. — Мой старший кузен, позвольте мне руководить вами, — выдохнула она ему на ухо. Его руки сомкнулись вокруг ее стана. Он гладил ее обнаженную спину, поднимаясь от талии к теплым подмышечным впадинам, пока ее пальцы расстегивали пуговицы камзола и развязывали кроат. Она прижималась к Филиппу, целуя подбородок, шею, кадык: распахнув на груди рубашку, она прижалась губами к ямочке между ключиц, потом отстранилась, быстро заглянув ему в лицо. Наконец, она буквально повисла на нем, томно откинув голову назад, разглядывая его сквозь подрагивающие, слипшиеся от слез, ресницы. — Отнеси меня в постель, — шепотом велела она. Филипп с готовностью подчинился: он легко поднял ее на руки и отнес в спальню, где в альковной нише ожидала разостланная постель. Уложив жену на шелковое покрывало, он ненадолго отстранился, чтобы раздеться. Анжелика следила за быстрыми движениями, любуясь причудливой игрой света и тени на гибком мускулистом теле мужа. Оставшись совершенно нагим, Филипп занялся одеждой жены: проводя ладонями по тонким икрам, по атласным бедрам он поднял шелестящие юбки: справившись с лентами, она снял одну, вторую, третью — они легли у подножия ложа алыми волнами, покрытыми бело-золотистыми барашками кружев; шелковые чулки отправились следом. Он заключил Анжелику в объятия, прижавшись к ней всем телом, вдавливая ее в постель, точно расплющивая ее под собой. Опираясь на локти, он взял ее лицо в ладони, проводя большими пальцами по высоким скулам, по приоткрытым влажным губам, дотрагиваясь до розовых мочек с жемчужными каплями сережек; он склонялся над ней все ниже, пока их горячее дыхание не смешалось. Анжелика не делала попытки первая поцеловать любовника. Она неспешно, слегка царапая кожу ногтями, гладила его спину, шею; то зарываясь в мягкие шелковистые волосы, то опускалась к талии, требовательным жестом подталкивая его навстречу, когда желание уже достигло апогея. Филипп коленом раздвинул ее бедра и сразу вошел до предела: она не сдержала болезненный вскрик и инстинктивно попыталась отстраниться. Терпение давалось ему нелегко: он ждал, содрогаясь от желания обладать ею, испуская короткие рваные выдохи сквозь стиснутые зубы. Но Филипп ни в коем случае не желал причинить ей боль: он двигался медленно, превозмогая подстегивающую его страсть, пока она достаточно привыкла к нему и обхватила ногами его спину, глубже впуская в себя. Анжелика то искала взгляд Филиппа, проникая в него до самого сердца, то со стоном откидывала голову, открывая взору подрагивающую жилку на шее, точно обмирая; и воскресала снова, ощущая на коже жар его рта. Наконец, ее пронзила дрожь: острое наслаждение распространялось по телу подобно морскому приливу. Филипп издал хриплый рык, в котором слышалось извечное торжество победителя: он стал ее полновластным господином. Теперь он тоже мог отдаться бушующей пучине: короткие сильные толчки заставляли ее конвульсивно вздрагивать, Анжелика задыхалась под давлением его тела, пахнущего медом и жасмином. Тяжелое прерывистое дыхание, нательный крестик на шее мужа, танцующий у нее перед глазами, приводили ее в исступленный восторг. И вдруг все кончилось: обессиленный, Филипп полностью накрыл ее собой, вдавливая в постель, и они замерли в блаженной истоме. Охваченная сладостной судорогой, Анжелика едва сумела сдержать стон, инстинктивно прикусив кожу на плече мужа и тут же, опомнившись, нежно лизнула место укуса, чувствуя соленый вкус мужского пота на языке. Ночник погас, окутав их тьмой. Разомкнув объятия, они отдыхали, постепенно выравнивая дыхание. Анжелика повернула голову, с волнением ожидая, когда Филипп заговорит. Глаза понемногу привыкли к темноте, и она начала различать его очертания. Филипп лежал тихо и неподвижно, и ее вдруг пронзила ужасная догадка: «Он уснул!» Но нет! Филипп глубоко вздохнул и просунул под нее руку, так что ее голова улеглась на сгиб его локтя. — Принести свечи? — это было первое, что он сказал ей, возможно, чтобы скрыть неловкое замешательство. А может быть, он ждал от нее ободряющего знака? Но ей было слишком хорошо, чтобы задумываться, что творится в потемках его сердца. — Зачем? Мне и так хорошо, — прошептала она, потираясь щекой о его плечо. — Зачем? — переспросил он. — Я хочу видеть вас. Подождите. Филипп подошел к окну и отдернул портьеры. Серебристый лунный свет, проникший комнату обозначил его темный силуэт на фоне оконного проема. Вернувшись, он лег рядом, пальцем легонько очерчивая ее профиль. Она перехватила его руку, прижав к своим губам: — Помните тот вечер в Плесси… — прошептала она мечтательно. — Да, вы были Баронессой Унылого Платья. Теперь вы совсем другая. — Лучше или хуже? — Другая — вот и все. В вас меньше чистоты, которая так тронула меня… Теперь вы Женщина… даже слишком, — загадочно закончил Филипп. Он улыбнулся, а может, ей это лишь показалось, потому что его лицо было скрыто тенью. — А вы как были гадким мальчишкой, так им и остались. И что же? Филипп не ответил. Он повернулся к ней и поцеловал ее глаза. Прижался ртом к ее губам, проникая между ними горячим языком. Отвечая на поцелуй, Анжелика ощутила покалывания во всем теле — кровь снова прилила к коже, болезненно пульсируя внизу живота и на сосках, но теперь, когда первое желание было удовлетворено, она не хотела, чтобы все закончилось быстро. Есть множество способов доставить друг другу удовольствия: со временем они испробуют все; она хотела знать каждый шрам на его теле, каждую родинку, вдыхать его запах, пробовать его на вкус. Темнота придала ей смелости. Филипп поддразнивал ее, называя «волчицей» не без умысла и наверняка был удивлен ее талантами: она то с готовностью подчинялась его самым непристойным желаниям, то ускользала от него, доводя до исступления, но не давая прийти разочарованию. Опытная любовница, она могла распознать в мужчине скрытый потенциал: Анжелика не знала, станет ли Филипп когда-нибудь утонченным любовником, но в ту ночь поняла, что страсть свяжет их крепче, чем иные чувства. «Любовь — это свойство кожи испускать взаимопритягивающие флюиды», —пришло ей в голову, перед тем как сон сменил блаженное утомление: «Кто же это сказал?» Когда Анжелика открыла глаза, комнату заливал предрассветный сумрак. Филипп спал рядом, раскинувшись на постели. Она некоторое время смотрела на него: следила за малейшими движениями лица, за подрагивающими во сне веками; провела рукой по гладкой атласной коже груди, задержав пальчики на свежем уродливом шраме, покрытом бурой коркой. Сердце сжалось от воспоминания о пережитом ужасе. Она едва не потеряла его. «Любимый мой!». Но вместе с тем ее счастье нуждалось в одиночестве. Анжелика тихонько выскользнула из-под одеяла. Холод каменного мозаичного пола обжег босые подошвы. Она прошла к окну и села в кресло, завернувшись в теплый кашемировый плед. За ночь значительно похолодало, и пошел снег — нечастый гость в этих краях. Анжелика, как завороженная, смотрела, как за окном кружатся крупные снежинки. Аллея парка и каштаны, посаженные вдоль нее, уже укутались белым пушистым покрывалом. После дождливой серости, зима, наконец, облачилась в свой самый роскошный наряд. Лес, видневшийся за границами парка, был тоже уже одет в белые одежды. В такую пору особенно счастливы дети: крестьянские ребятишки, визжа от радости, носятся дотемна, играя в снежки или лепят снежных баб. Анжелика улыбнулась, представляя себе разрумяненные детские личики, глаза, блестящие от восторга. Перед ее мысленным взором проплывали счастливые лица сыновей, братьев, сестер. Даже чопорная Ортанс, когда они были детьми, принимала участие в снежных забавах… Увлечённая чередой воспоминаний, она не заметила, как подошел Филипп. Только когда почувствовала его прикосновение, повернула голову и подняла на мужа сияющий взгляд. Он не сказал ни слова, но теперь его молчание не пугало ее. Его пальцы ласкали ее затылок, а когда скользнули по шее вниз, ее охватила сладостная дрожь. Она медленно закрыла глаза, готовая замурлыкать, как довольная кошка. Он подхватил ее на руки и усадил к себе на колени. Анжелика прижалась к груди мужа: теперь он смотрел на кружащийся снег, а она смотрела на него. — Я вчера навещал сына, — неожиданно произнес он, точно угадав ее мысли о детях. — Он подрос. Когда я его видел в последний раз, он едва ходил, а теперь уже разговаривает: он назвал почти все предметы, которые я ему показывал. Он знает солдат, только род войск пока не отличает… Что? —недоуменно спросил он в ответ на тихий смех жены. — Род войск! Он даже на горшок пока не ходит, а вы уже хотите сделать его кадетом. Филипп положил подбородок на ее темя, зарываясь губами в густые волосы Анжелики. — Мне нужно возвращаться к себе, — прошептал он, крепко прижимая ее к себе и покачивая точно малое дитя. — Давайте побудем так еще немного. — тихо попросила Анжелика, закрывая глаза и растворяясь в объявшем ее покое. Они надолго замерли, точно прислушиваясь к звенящей тишине. Молчание это явило в себе новый, особый смысл, понятный им двоим. Только в тишине можно услышать истинную музыку души, и только два любящих сердца способны наслаждаться ей.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.