Четвертая стража

В субботу, за день до того, как Анжелика должна была приехать в Версаль за инструкциями, ей доставили записку, в которой говорилось, что двор перебрался в Фонтенбло на всю следующую неделю. Король уже был там, и мессир Кольбер, разумеется, тоже. Фонтенбло! Анжелика чертыхнулась про себя. Ей придется потратить на разъезды почти целый день. Следующее письмо, прибывшее вслед за первым, заставило сладостно сосать под ложечкой. Послание от короля! Оставшись одна в спальне, Анжелика дрожащими пальцами развернула бумагу. «Сударыня, — писал ей Людовик, — мое решение уехать было спонтанным. Я хотел увеличить расстояние между нами, чтобы раз за разом не испытывать искушения немедленно призвать вас к себе. Я никогда раньше не желал вас так страстно, сердцем я жажду поскорее обрести вас, но разум мой противится подобной поспешности. Боль, которую я пережил по вашей вине, была слишком жестока. Я желаю видеть вас рядом — обновленную, отбросившую последние сомнения, готовую принадлежать только мне одному. Вы, моя бесценная Багатель, заслуживаете самой высокой участи, которую вы обретете рядом со мной. Между нами падут любые преграды и враги нашего счастья узнают на себе мой гнев. Вы воскрешаете меня для новой любви, и в ваших объятиях я обрету счастье величайшего из смертных, и разделю его с вами, моя несравненная возлюбленная…» «Моя возлюбленная!» Бумага выпала из ее ослабевших пальцев — нежные слова, написанные рукой короля, прожигали ей сердце до самого дна. Анжелика откинулась в кресле, уронив голову набок. Она бездумно разглядывала подпись и вензель на дорогой веленевой бумаге. — "Вы, моя бесценная Багатель, заслуживаете самой высокой участи, которую вы обретете рядом со мной. Между нами падут любые преграды и враги нашего счастья узнают на себе мой гнев." — зазвучал в голове голос короля, окрыляя ее самыми радужными надеждами. — Мадам, — голос Жавотты вырвал ее из сладостных грез. — К вам пожаловала графиня де Людр. Анжелика со вздохом кивнула. Она привычным движением взбила локоны у висков, накинула на плечи газовый шарф, закрепив его алмазной брошью, и направилась в гостиную, где ее ожидала гостья... Каким-то немыслимым образом слухи о королевском прощении успели распространиться среди придворных. И теперь она снова каждый день лицезрела веселые лица дам и кавалеров, их пропитанные ложью улыбки, слушала их угодливую болтовню и остроумные шуточки и, наконец, прозрачные намеки, что буйный нрав мадам де Монтеспан уже успел изрядно надоесть королю... Ее снова обожали! Дзинь-дзинь — звонил у ворот бронзовый колокольчик. Крап-крап-крап — стучали по брусчатке конские копыта, скрипели колеса карет и колясок, и просторный вестибюль отеля дю Ботрейни снова наполнялся ароматами духов, рисовой пудры и шелестом платьев. Звякали шпоры, стучали о навощенный паркет красные каблуки, парадные шпаги и трости рядком прислонись к стене у дверей гостиной, у которых навытяжку стояли ливрейные лакеи. На трюмо и на консолях громоздились шляпы, плащи, горжетки, перчатки и веера. С громким лаем носились друг за другом миниатюрные левретки, почти всю жизнь проводившие в складках платьев или в муфте хозяев. Слуги, дожидаясь господ, прохлаждались на заднем дворе или на кухне пропускали по стаканчику сливовой наливки и резались в кости. И, конечно же, отель дю Ботрейни снова осаждали полчища просителей. Похожие на стаи саранчи, они лепились к воротам, просачивались внутрь и ухитрялись подкинуть прошения в передники горничных, в карманы лакеев и в корзинки с постиранным бельем, которые заносили в дом дюжие прачки. С тех пор, как девицы Жиландон покинули дом, некому было заниматься корреспонденцией. Прошения грудились на специальном столике в вестибюле, подобно альпийским вершинам. И лакеи ничтоже сумняшеся использовали их в качестве каминной разжижки. Анжелика хотела выехать в Фонтенбло рано утром, но ее задержал Маршандо, управляющий ее торговых компаний. Ему срочно требовались подписи на ряд документов, и он жаловался, что из-за отсутствия интереса маркизы дю Плесси к делам у него сорвалось несколько крупных сделок. Анжелика могла бы отдать в его руки полную власть, но боялась в один прекрасный день потерять все, чего она добилась с таким трудом. Она доверяла Маршандо, но помнила — деньги и власть портят даже самых преданных людей. Время до полудня она провела, сидя за документами. Когда Маршандо, наконец, ушел, она перекусила на скорую руку, пока кучер закладывал карету, переоделась и отправилась в путь. Она не хотела привлекать внимания к своей персоне, окружив себя охраной. Анжелика надеялась, что разбойники не позарятся на ее скромный экипаж. Кроме того, когда король находился в Фонтенбло, все дороги тщательно охранялись. — Вернемся засветло, — успокоила она кучера, встревоженного решением маркизы ехать без эскорта. Стража была оповещена о ее прибытии: как только Анжелика назвала свое имя, ее сразу же пропустили. Придворные во главе с королем смотрели новую комедию-балет, совместное творение Люлли и Мольера — «Мещанин во дворянстве». Анжелика пожалела, что не сможет находиться среди зрителей. Как только маркиза вошла во дворец, перед ней появился паж, доложивший ей, что господин Кольбер уже ожидает ее. Анжелика улыбнулась — в этом был весь месье «Север». Приемы, балы, спектакли, на которых ему изредка приходилось бывать он считал временем, потраченным впустую. В конце концов, говорил он, кто-то же должен следить, чтобы машина власти работала исправно. Кто-то должен подкручивать винтики, смазывать шестеренки, пока державный повелитель веселится, танцует, охотится, занимается любовью с первыми красавицами двора. Такова политика королей и политика министров. Кольбер не ел, не спал, не танцевал, он не видел комедий Мольера, трагедий Расина, не мог отличить французскую оперу от итальянской. Зато он видел моря, континенты, слышал грохот пушек и денежный звон на Монетном дворе, слышал, как скрежещут ткацкие станки, как в налоговых кассах со звоном ударяются друг о друга мешки, набитые серебряными экю, медными су и золотыми луидорами, он чувствовал запах свежеотпечатанных газетных страниц, по ночам его беспокоили тревожные колокольчики в министерских кабинетах Лондона, Антверпена, Вены. Он воочию видел перед собой этот сложный механизм, ежечасно крутившийся перед ним чертовым колесом. И сейчас, не тратя времени на любезности, он сразу перешел к делу. — Мадам, — объявил он, положив руку на пухлый конверт. — Вот письмо, которое вы должны отдать лично в руки Его Высочеству. Для нас, — для короля, — уточнил он, подняв палец кверху, — важно, чтобы Месье принял предложение и в тот же час отправил курьера на почтовых, чтобы доложить королю о своем решении. Ваша задача также уверить Мадам, что король предлагает самый разумный компромисс, который устроит все стороны. Помните! Его Высочество должен вернуться ко двору. Вы знаете, что герцог Йорский уже здесь и он уже начал терять терпение? Анжелика кивнула. — Тогда вам должна быть понятна суть нашей проблемы. В любом случае, вы знаете достаточно относительно того, что касается вашей миссии. — Королю в предстоящей войне нужна поддержка англичан. — Династические браки должны приносить пользу, а не вред, для этого они и заключаются. — вздохнул Кольбер. Анжелика поняла, к чему он клонит — вражда между братом короля и его женой давно вышла за пределы семьи и приобретала поистине политические масштабы. О том же ей говорил и король в гроте Фетиды. Анжелика спрятала письмо в карман своей дорожной амазонки. — Передайте Его величеству, что я исполню все в точности как он велел. — сказала Анжелика, и попрощавшись с первым министром вышла из кабинета. На обратном пути маркиза неторопливо прошлась по старинной галерее Франциска I. Как много событий видели стены этого прекрасного дворца! Рождения четырех королей, пламенные речи адмирала Колиньи, требовавшего свободы исповедания для гугенотов... Здесь Генрих II любил прекрасную Диану де Пуатье, а его отец, король-рыцарь, любовался купающейся в Сосновом гроте маркизой д,Эсте. Здесь же по приказу эксцентричной Кристины шведской закололи шпагами молодого маркиза Мональдески. Любуясь настенными росписями, Анжелика остановилась напротив фрески Россо Фьорентино — Расстроенная Венера. На ней златокудрая богиня, покинутая возлюбленным Марсом, тщетно пытается разбудить спящего Амура, а Отчаяние, в образе уродливой карги, тянет к ней свои костистые руки. Анжелика вздохнула. Выйдя на террасу, она спустилась по лестнице Людовика III во двор, где ее уже ожидала карета. Она обернулась, чтобы напоследок взглянуть на дворец — с его аспидно-черной крышей, с высокими белоснежными люкарнами окон — величавое творение эпохи ренессанса. В последний раз она уезжала отсюда в спешке, когда Филипп застал ее с Лозеном в «приюте Венеры. От этого воспоминания у нее слегка закружилась голова, а щеки вспыхнули румянцем. Она до сих пор не могла поверить, что по собственной воле оказалась в столь нелепом положении. А история с Ракоци? Из-за пылкого принца-изгнанника она чуть было не лишилась всего, подорвав доверие короля, которое могло оказаться весьма ценнее, чем неверное пламя страсти. Филипп! В последний раз его лицо мелькнуло перед ней в окошке кареты всего несколько дней назад. В тот день он спас ей жизнь… Анжелика резко отвернулась. Нельзя смотреть назад — это слишком больно. Испив чашу разочарования до дна, станет ли она дважды входить в одну реку? Ей суждена любовь короля. Не потому ли жизнь отнимает у нее любимых? Лакей открыл перед ней дверцу, и полумрак кареты скрыл ее печальное лицо. Будущее вновь подернулось туманной пеленой, и слова «возлюбленная моя» уже успели потускнеть, как прогоревшие бенгальские свечи. — Сударыня! Я прошу прощения… — Анжелика обернулась и увидела в окошке кареты лицо де Круасски, пажа Филиппа. И вся нежность к мужу, все сожаления об утраченном исчезли без следа. — А, де Круасски или как вас там... вы хотели мне что-то передать? — холодно поинтересовалась она. — Нет, признаюсь, я едва вас узнал, мадам. Вы… путешествуете без эскорта? — Как видите, — отрезала Анжелика: ее тон теперь и вовсе стал ледяным. — Сударыня, я не могу отпустить вас вот так, без охраны. Господин маркиз убьет меня, если узнает! — Не стоит преувеличивать. «Ты-то сможешь заслужить прощение, мерзавец!» — мысленно добавила она, но сдержала эмоции. Не хватало еще показаться задетой за живое перед этим мальчишкой! — Сударь, если это все, тогда прощайте, я спешу! — она отвернулась и уже хотела приказать кучеру трогать. — Вы сердитесь, я чем-то разгневал вас? Ну так позвольте мне ехать на запятках как лакею, если вам отчего-то противно мое общество! — настаивал юноша. — Я не вправе оставить вас одну. Если в дороге с вами произойдет какая-нибудь оказия или случится беда, я не смогу жить с тем, что не вмешался и позволил вам ехать! Она презрительно посмотрела на него: нескладный, худощавый, с тощей "куриной" шейкой. Неужели он думает, что сможет защитить ее! Это просто смешно! Ей хотелось облить его презрением, причинить ему такую же боль, которую он причинил ей, но она, пересилив себя, только холодно улыбнулась: — Отчего вы решили, что мне противно ваше общество? Признаться, я не вспоминала о вас, пока вы не заговорили со мною, и за эти пять минут, что мы беседуем, мне трудно оценить мое к вам отношение. И, конечно же, я уступлю вашей просьбе: мне не хочется, чтобы вы считали себя виноватым в чем-либо перед моим супругом. Юноша забрался в карету и деликатно пристроился на откидном сидении для горничных и лакеев. — Прошу вас, сударь, не скромничайте, располагайтесь с комфортом, наш ждет долгая дорога, — ее снисходительность действовала на пажа уничтожающе. Он пробормотал, что с него уже достаточно милости, которую она оказала ему. Ему хотелось держаться со скромным, спокойным достоинством, однако под ее строгим взглядом он только краснел и сбивался. Но Анжелика больше не обращала на него внимания. Ее ревность, ее злость таяла с каждой секундой. Она вдруг с горечью поняла — этот юноша никакой не любовник и уж точно не Патрокл, каковым она считала его в пылу ревности. Он всего лишь мошка, случайно подвернувшаяся между двумя жерновами. В их с Филиппом отношениях было все, кроме самого главного — доверия. Давление того, что называют commune губило их любовь извне, а противоречия разрушали ее изнутри. Вооружившись одними лишь чувствами, нельзя пойти наперекор законам общества. Филипп знал это. В этом и была его своеобразная мудрость: не понимая всех ценностей общества, он хорошо знал его основы. И когда он говорил, что лучший кусок принадлежит королю, это было лишь простой констатацией факта с его стороны. Бесспорной истиной, как для Галилея — то, что земля вертится... Находясь в пути, Анжелика поняла, что несколько прогадала со временем. В начале мая еще смеркалось еще довольно рано. Места эти славились густыми смешанными лесами: недаром короли посещали Фонтенбло в сезон охот. Могучие дубы, разлапистые сосны вставали вдоль дороги, закрывая доступ солнечному свету. Между стволами деревьев, за прозрачной вуалью нежно-зеленого подлеска, замелькали серые глыбы, разбросанные там и сям словно гранитные наросты на земле — печально известные пещеры Фонтенбло! Местные жители верили что в незапамятные времена здесь произошла битва между великанами, которые раскалывали скалы, кидаясь обломками друг в друга. Со временем у пещер появилось новое предназначение — в них ютились разбойничьи шайки, грабившие проезжих торговцев, ремесленный люд и даже вельмож с малой охраной. Правда, когда двор наезжал в Фонтенбло, дороги ведущие к замку, патрулировали стражники. Чтобы скоротать время, Анжелика принялась обдумывать предстоящую поездку в Виллер-Котре. Королевское поручение отодвинулось на второй план: Анжелика жила предвкушением встречи с сыном. Он снова вернется ко двору, где она сможет видеться с ним каждый день. От тряски клонило в сон, паж после первой попытки завязать разговор примолк, и Анжелика, откинувшись на подголовник, прикрыла усталые глаза. В это время карета замедлила ход и снаружи раздались раздраженные крики кучера: — Пшел с дороги! В сторону, кому говорят! Анжелика встрепенулась и, опустив стекло, выглянула, чтобы узнать в чем дело. Двое оборванцев, хватаясь за упряжку, клянчили милостыню: — Добрые господа, подайте усталым путникам. Мы идем в Тур, поклониться мощам святого Мартина, дайте су, и мы помолимся за вас! Анжелика вынула из кошеля на поясе пару мелких монет и бросила на пыльную дорогу. — Держите, добрые люди. Трогай, Роже! Но «паломники» не отстали: даже не взглянув на деньги, один из них схватил передовую лошадь под уздцы. Форейтор наотмашь ударил его хлыстом. Тут-то все и началось... — Нищего бьешь, шельма! А ну хватай их, ребята! — гаркнул попрошайка. На крик один за другим выскакивали его сообщники, притаившиеся у обочины. Они схватили лошадей под уздцы и стащили форейтора на землю, принявшись молотить его ногами. — Мадам, сидите тихо, — прошептал де Круасски, обнажая шпагу. Анжелика хотела остановить его — не стоит затевать драку, лучше отдать все по-хорошему. Но было поздно. Дверца кареты распахнулась, и один из бандитов схватился за края проема, чтобы забраться внутри. Де Круаски тут же ударил его шпагой. Разбойник с воем скатился с подножки и съежился у обочины, зажимая рукой влажный от крови бок. Но экипаж уже был захвачен: кучер лежал на земле рядом с форейтором. Испуганные лошади храпели и тревожно ржали. — Пригнитесь, мадам! — воскликнул паж. В ту же секунду раздался треск, звон разбившегося стекла: в карету полетели камни. Один из них попал юноше в лицо: он вскрикнул от боли и выронил оружие. Набившиеся в карету разбойники вытащили его наружу. Полуживая от страха, Анжелика почувствовала, как чьи-то руки хватают ее и тянут следом. Ужас парализовал ее. Как в кошмарном сне, время замедлилось: ржание лошадей, крики, ругательства и стоны слились в один протяжный крик и громче всех кричал женский голос. Ее собственный голос. — Заткните этой потаскухе рот, наконец, — рявкнул громила с повязкой на лице. Один из бандитов достал из кармана грязный платок и, скомкав его, засунул ей в рот. Анжелику швырнули на колени, крепко удерживая с двух сторон за запястья. Чья-то рука стянула с нее полумаску и откинула капюшон. — Это она? — поинтересовался верзила у стоявшего в стороне человека, закутанного в длиннополый дорожный плащ. Лицо его было полностью скрыто маской, а черная шляпа низко надвинута на лоб. — Да, — раздался короткий ответ из-под маски. — Что же, тогда за дело, ребята. Держите крепче эту шлюху, чтобы она не вывернулась. В этот момент где-то позади от Анжелики раздался глухой стон. Она быстро оглянулась и увидела распростертого на дороге де Круасски. Анжелика вздрогнула от ужаса: его лицо, некогда тонкое и привлекательное, напоминало кровавое месиво. На обочине один из разбойников привязывал к дереву кучера и форейтора. — Когда закончите, дайте щенку добавки: он ранил Трефа, гнида! Так-так, — главарь снова обратился к Анжелике, — а тебе, красотка, может, перерезать горло да и дело с концом? — Нет! — вмешался человек в длинном плаще. Он говорил хрипло, нарочито искажая голос. — Делайте что велено. — Извращенцы! — буркнул верзила, смачно сплюнув табачную жвачку, — плохие новости, если бы я знал, какая ты красотка, не взялся бы ни в жизнь. Но денежки уплачены, не взыщи. Он вынул из-за пояса длинный охотничий нож, но сразу же вложил его обратно: — Сначала личико тебе разукрасим, а то рука не поднимается. Он снял заплечный мешок, и Анжелика увидела, как он достает оттуда пузырек, заполненный иссиня-черной жидкостью. Чернила! Нет более надежного способа обезобразить человека, и к нему часто прибегали в пору гражданских войн. Стекло разбивается, чернила проникают в порезы, лицо невозможно отмыть — этим все сказано. Анжелика почувствовала отвратительный, липкий ужас — ее не собираются убивать, а хотят изуродовать! Она никогда не испытывала тщеславного восхищения своей красотой, с самого детства она воспринимала ее как Дар Божий, но теперь, представив себя униженной и обезображенной, она не раздумывая предпочла бы смерть столь жалкому существованию. — Быстрее, — поторопил мужчина в плаще, нервно озираясь по сторонам. Анжелика закрыла глаза, готовясь стойко принять свою участь. Позади нее раздавались глухие удары дубинок. Звук, будто выбивают пыльный мешок, — пришла в голову какая-то отстраненная мысль, когда другой голос внутри бился в истерике, рыдал и призывал на помощь. А первый голос все твердил свое: "Не похоже, что бьют по человеческому телу. Верно, это оттого, что он уже умер и мышцы расслабились, поэтому звук такой глухой". В таком состоянии она не заметила стука копыт, — кругом было шумно, слишком много возни и посторонних звуков. Взбудораженные лошади фыркали, ржали, перестукивали копытами по утоптанной дороге. Но вот когда пистолетный выстрел взорвался в воздухе, заглушив все остальные звуки, когда цокот копыт, нарастая, поднял дорожную пыль, и совсем близко раздались крики и выстрелы, Анжелика, уже никем не удерживаемая, отползла к карете. В этот миг рванули лошади, освобожденные из плена, и карета поскакала вперед. За ней во весь опор рванулись двое всадников в красных мундирах. Несколько человек хотели преследовать разбойников, которые уже успели вскочить на лошадей, привязанных в лесу. Всадников остановил повелительный голос того, кто, по всей вероятности, был командиром: — Не преследовать! Не оставлять милорда! Шемро, скачите в замок за подкреплением. — Слушаюсь, — один из верховых, сунув за пояс еще дымившийся пистолет, повернул коня и стремглав поскакал по направлению к замку Фонтенбло. Начальник охраны остановился около Анжелики, слегка покачиваясь в седле. — Сэр Энтони Рид, к вашим услугам. Сударыня, вы не ранены? — Анжелика качнула головой, все еще не соображая, что происходит. Дрожащей рукой она вытащила изо рта кляп и осипшим голосом проговорила: — Я маркиза дю Плесси-Бельер. Помогите мне. Всадник спешился и взял ее под руку, помогая подняться. У нее подгибались ноги, она все еще твердила полушепотом: — Помогите, сударь, помогите. Я — маркиза дю Плесси-Бельер, жена маршала дю Плесси... В глаза ей бросилось распластанное окровавленное тело де Круасски; ахнув, она сделала шаг к нему, но мужчина твердой рукой увлек ее дальше. В стороне у обочины стояла черная карета какого-то дворянина: видимо, всадники, спасшие ее, были из его эскорта. Из окошка высунулась мужская голова в шляпе, лицо скрывала маска. — Ну что там? Поймали этих каналий? Подстрелили кого-нибудь на худой конец? — Нет, милорд, удрали ровно зайцы. — отрапортовал спутник Анжелики, вытянувшись по струнке. — Это маркиза дю Плесси-Бельер, — представил он Анжелику. — Хорошо-хорошо, — торопливо воскликнул дворянин, — садитесь же к нам в карету, мадам. — Благодарю вас, месье! — к Анжелике начало возвращаться самообладание, по крайне море, голос уже не дрожал. — Но как быть с моими людьми? Мой паж тяжело ранен. — Его повезут в вашей карете, я велю своим людям сопровождать его. А вы, сударыня, поедете с нами. Когда лошади наконец тронулись, густые сумерки уже опустились на верхушки деревьев. Вокруг экипажа гарцевали всадники, у нескольких были факелы. Отблеск упал на лицо человека, укрытое полумаской, и Анжелика заметила улыбку на губах своего спасителя. — Сэр Уильям Фицуильям, 3-й виконт Фицуильям, граф Тирконнелл — представился он и представил своего спутника, которого Анжелика не сразу заметила, но теперь разглядела его темную фигуру, плотно закутанную в плащ. Сначала ей показалось, что это священник. — Сэр Роберт Бойль. Человек с узким тонкогубым лицом молча склонил голову. Из-под надвинутого капюшона блеснул острый взгляд. — Роберт Бойль? Мы не встречались раньше, сэр? — Может быть, — лаконично ответил мужчина. Его руки, без перчаток сложенные на коленях, белым пятном выделялись на фоне темного одеяния. Отстраненным взглядом Анжелика заметила блеснувший на указательном пальце перстень, но мужчина, словно перехватив ее взгляд, торопливо прикрыл руку полой плаща. Карета тем временем выбралась из леса и ехала по проселочной дороге. Напряжение постепенно оставляло Анжелику, переходя в крупную дрожь. Она зябко запахнула плащ. — Извините меня, господа, я доставила вам множество неудобств, — слабо проговорила она. — Ну что вы, сударыня, — ответил мистер Фицуильям, — с тех пор как я во Франции, со мной не случалось ничего достопримечательного. Спасти жизнь прекрасной даме — честь для благородного человека. Поступок, возвращающий нас во времена рыцарей Круглого Стола! Но мне жаль, что наше знакомство произошло при таких обстоятельствах. — добавил он, несколько виноватым тоном. — Вы приехали в свите герцога Йоркского, — догадалась Анжелика. — Так точно, мадам, — мужчина учтиво приподнял шляпу. — Каков он из себя? Мы ни разу не встречались при дворе. — О, чем-то похож на меня! — рассмеялся мистер Фицуильям. — Некоторые ваши соотечественники утверждают, что мы, англичане все на одно лицо. — Боюсь, я не могу оценить соль шутки, ведь я еще не видела вашего лица. — Прошу простить меня, сударыня, но я иностранец. Если меня узнают, это может навредить репутации моего двора. — Для человека, который ночью едет инкогнито в Париж, это здравое рассуждение. — О да, я давно хотел побывать в знаменитом салоне Нинон де Ланкло. — Ах вот оно что! Передайте ей, что маркиза дю Плесси шлет ей свой горячий привет и вас примут с королевскими почестями. — Тогда я буду счастливейшим человеком на земле! Анжелика обрадовалась, увидев впереди мелькающие огни вечернего Парижа. Ей было тяжело обмениваться светскими любезностями после всего, что приключилось с нею. Она прижала руку к поясу и почувствовала сквозь ткань бумажный квадрат — письмо для герцога Орлеанского на месте! — Сударыня, я отправил гонца в Фонтенбло. На дорогу будут высланы дополнительные патрули, а лес прочешут от края до края. Тех кто напал на вас, вскоре повесят, не сомневайтесь. Анжелика покачала головой: — Меня не волнует их судьба. Я думаю, что будет с тем юношей, пажом, что защищал меня. — Его судьба в руках Господа, — подал голос мистер Бойль, и Анжелике снова показалось, что она где-то уже видела этого человека. Карета сэра Фицуильяма въехала в ворота особняка дю Ботрейни, вслед за ней тяжело катилась ее собственная карета. Один из всадников эскорта спешился, чтобы помочь Анжелике выйти. К ней тут же подбежал испуганный форейтор — живой и невредимый. — Госпожа маркиза, вы не ранены? Что эти подлецы сделали с вами? — но Анжелика уже стремительно направилась к де Круасски, которого на руках выносили двое слуг графа Тирконнелла. Сэр Рид заговорил со слугой по-английски, после чего повернулся к Анжелике с печальным видом: — Боюсь, он умирает, мадам. Джеффри говорит, что у него сломан позвоночник, но вам лучше срочно позвать врача, чтобы он вынес свой вердикт. Анжелику опять пронзила слабость, она на миг прикрыла глаза, но тут же взяла себя в руки. — Скажите своим людям, пусть отнесут его в дом. Роджерсон, вы говорите по-английски, распорядитесь, чтобы мальчика уложили в гостиной. Анжелика повернулась к карете англичанина, выглядывающего в окно: — Прощайте, прекрасная дама. Был чрезвычайно рад нашему знакомству. Мой совет вам: примите несколько капель лаундаума, чтобы крепко уснуть. Да не оставит вас вера в справедливое возмездие! Карета загадочного англичанина тем временем тронулась. С минуту бездумно глядя, как кучер разворачивает лошадей, Анжелика, словно очнувшись, бросилась в дом. Рассвет застал ее на ногах. Вернувшись в свою спальню, она упала на кровать, не раздеваясь. Через открытое окно до нее долетали заунывные голоса монахинь, отпевающих усопшего. Анжелика поднялась, чтобы захлопнуть оконную створку. Прижавшись лбом к холодному стеклу, она устало смотрела на сад, покрытый туманной кисеей. Ночью выпала обильная роса, и от остывающей земли поднималась парная дымка. Все случившееся накануне прокручивалось в голове, не давая желанного покоя. Савари, по счастью оказавшийся дома, подтвердил страшный диагноз: сломан позвоночник. — К утру этот юноша будет уже на небесах, — вздыхал старик-ученый. «Надо звать священника», — думала Анжелика, глядя на восковое, с посиневшими ссадинами и кровоподтеками, оплывшее лицо юноши. — «Только бы он хоть на минуту пришел в себя. Глухая исповедь? Бедняга попадет в ад». Перед глазами вставали страшные картины преисподней, виденные ею на церковных миниатюрах. Флипо привел приходского священника Сен-Сюльпис, старого брюзгу отца Шардона. По комнате распространился запах елея, ладана и свечного воска: монахини, в этом сакральном полумраке похожие на ангелов смерти, принесли его с собой. Началась агония. У Анжелики сжалось сердце, когда в бреду юноша позвал давно умершую мать. На смертном одре он казался еще худее, еще меньше. Высохшее отчего-то вдруг личико, искаженное от нанесенных увечий, начисто вымытое от крови, цыплячья шейка торчащая из сорочки: все это, казалось, принадлежит подростку. Анжелике, видевшей на своем веку столько смертей, думалось, что она никогда не забудет этого лица. Она не могла даже молиться. В душе сгущался мрак. Три раза она чудом спаслась. А этому бедняге не повезло. Она вспомнила, как настойчиво он рвался сопровождать ее... Она воочию услышала его голос: "Я чем-то разгневал вас?", тут же сменившийся нестройным хором других голосов: «…Смерть сопровождала ее всю жизнь. Все, кого она любила или ненавидела, все они сошли во мрак….» «Вы — носительница молний, приносящая несчастья всем, с кем сталкивает вас судьба.» Анжелика яростно замотала головой, словно пытаясь избавиться от наваждения, и зажала руками уши. — Нет! Нет! — исступленно крикнула она в рассветный полумрак. Ей хотелось одного: стереть все случившееся из памяти. Забыть эти ужасные слова, что преследовали ее, и это страшное лицо мальчика, искаженное смертельной маской... Затем она подбежала к сонетке и приняла дергать за шнурок, едва не оборвав его. — Принеси мне вина! — закричала она служанке, — нет, лучше настойки на водке, мигом!