Четвертая стража

Открыв глаза на следующее утро — нет, не утро, а уже полдень, — Анжелика ощутила необратимость произошедшего этой роковой ночью. Но, несмотря на это, в душе шевельнулось облегчение: она перешла Рубикон, обратной дороги нет. Она призналась себе, что не смогла бы отдаться королю в помпезной обстановке, когда он введёт ее в Трианон. Это слишком напоминало ей ритуальное заклание. Она ощущала себя красивым животным — гордой, дикой кобылицей, взнузданной и оседланной по приказу короля. Покоренной его могучей волей… Безделицей! Анжелика тряхнула головой, отметая неважные сейчас заботы. В этот момент вошла Жавотта, а за ней двое лакеев, тащивших горшок из цельного куска сибирского порфира, в котором цвели розовые азалии. — От Его Величества для мадам, — шепнула камеристка, откидывая край полога. В кулуарах дворца стояло непривычное молчание. Придворные общались друг с другом каким-то трагическим шепотом. От всезнающей госпожи де Бриенн Анжелика узнала, что король с королевой уехали в Сен-Клу. — Мадам де Монтеспан также поехала. А вы собираетесь в Сен-Клу, мадам дю Плесси? — Меня туда никто не приглашал, — ответила Анжелика ровным голосом, заметив, как глаза завистливой девицы блеснули торжеством. Анжелика была благодарна королю, за то что он деликатно оставил ее в покое и не стал звать с собой, чтобы целый день находиться в обстановке скорби, да еще бок о бок с госпожой де Монтеспан и хнычущей королевой. Анжелика велела Флипо готовить ее экипаж. «В Париж», — говорила она себе всю дорогу. Город встретил ее траурным перезвоном колоколов. Парижане оплакивали свою принцессу. На въезде в Сен-Антуанское предместье карету обогнал всадник. Он был одет в поношенную ливрею, с потертой кожаной сумкой через плечо — в таких обычно возят письма и документы — наверняка, чей-то лакей, спешивший по своим делам. Но Анжелике показалось, что она уже не раз видела этого краснорожего молодца. «Такое бывает» — с раздражением одернула она себя, — «должно быть, слуга какой-то знакомой особы». Что же, в свете последних событий, — одно ужасней другого, — ее душевное состояние оставляет желать лучшего. Она стала чересчур мнительной, вздрагивая от каждого шороха: любой всадник на дороге кажется ей преступником или шпионом. Анжелика погладила небольшой сундучок, стоявший на сидении рядом с ней. В нем лежали письма покойной Мадам. Тайная переписка французского и английского двора. По дороге Анжелика все обдумала: она велит Мальбрану привезти мастера, который сделает тайник на случай непредвиденных обстоятельств. Ступив на порог отеля де Бельер, Анжелика тут же спросила о Филиппе. С облегчением узнав, что его нет, она прямо с дороги направилась в комнату детей. Посадив на руки крошку Аделин, Анжелика то и дело вдыхала сливочный запах, исходивший от ее темечка, покрытого белым пушком, который уже начал закручиваться в легкомысленные завитки. Она попросила Шарля-Анри побыть с ней: он что-то рассказывал ей про своего ослика Олли — сбиваясь и нечленораздельно, опьянённый нечастым материнским вниманием. Анжелика рассеяно отвечала, поглаживая его мягкие кудряшки. Глядя на сына, она вздыхала, думая о Филиппе, о том, что что ушло безвозвратно. Теперь она принадлежит королю и с этого момента должна быть стать достойна его доверия. Вернувшись к себе, Анжелика вызвала Мальбрана. — Мне нужен надежный человек, который бы мог быстро сработать тайник в стене. У меня скопилось слишком много тайн, чтобы доверяться слепому случаю. — Это будет не просто. С тех пор, как за вами установленна слежка… — Слежка? — она подняла брови. — О чем вы, Мальбран? — Да неужели вы не заметили? Эти ребята ходят за вами, как приклеенные. Я попытался было разобраться, но мне дали понять — это приказ сверху. Король, мадам! — старый вояка самодовольно усмехнулся в усы. Так вот откуда она знает лицо того рыжего детины! Король! Это просто невероятно, что он мог так поступить с ней! Приставить к ней шпиков, обязанных докладывать о каждом ее шаге! Представив, что король, — или еще хуже, Лувуа! — читает отчеты о ее передвижениях в поисках компрометирующей информации, Анжелика еле сдерживалась, чтобы не вспылить. — Хорошо, я разберусь с этим. Идите, Мальбран. Все-таки найдите способ выполнить мое поручение. — Исполню все, как вы прикажете, — отчеканил Мальбран. Выразив свое уважение низким поклоном, он вышел широким служивым шагом. Анжелика вскочила на ноги: она решила ехать к Дегре. Наверняка он в курсе этого дела. Схватив со спинки стула шелковую накидку, она оглянулась в поисках перчаток, но вдруг одумалась, отказавшись от поездки. Не хватало, чтобы король узнал про ее знакомство с заместителем лейтенанта полиции. Нет, к Дегре нужно обращаться только в случае крайней нужды. И почему бы сразу не спросить короля собственной персоной? Ведь это он ответственен за этот произвол! «Дура! — обругала она себя, — король давно не верит обещаниям. Он должен быть уверен, что птичка не вылетит из клетки!» Метания Анжелики прервал стук в дверь. Это Роджерсон пришел доложить посланца от месье Кольбера. В гостиной дожидался молодой дворянин —один из секретарей министра. Он передал: месье Кольбер ждет мадам дю Плесси в Сен-Манде. Почему бы ей не отправиться прямо сейчас, ведь у монсеньора так мало времени? Вечером он должен присоединиться к королю в Сен-Клу. Анжелика ответила, что сборы не займут много времени и она готова ехать. Спустя час ее карета катилась по знакомой дубовой аллее, ведущей к замку министра. В кабинете Кольбера всегда было очень светло, ведь ему приходилось много работать с бумагами. После традиционного обмена приветствиями, министр снял очки и устало протер глаза. Анжелика участливо спросила, удалось ли ему сегодня прилечь хоть на час. — На час, мадам. Здесь, в кабинете. Я заказал для себя удобную софу с раздвижным механизмом, чтобы поставить рядом с рабочим столом. Эти канапе весьма неудобны, а я уже не молод. Ну что ж… Перейдем к делу? Кольбер потер ладони, опускаясь в кресло. Анжелика думала, что разговор будет как-то связан с событиями прошлой ночи, но нет: Кольбера интересовали ее операции с ценными бумагами. В конце концов Анжелика не выдержала и спросила: каковы будут последствия скоропостижной кончины Мадам для Франции? Не нарушит ли англичане условий Дуврского договора? — Буду с вами откровенен: еще не ясно. Но реакция короля Карла уже известна. Говорят, получив известие о смерти сестры, он вскричал: «Это сделал Орлеанский!». Месье Лион уже готовит соответствующую Ноту. Честь королевского дома не должна быть запятнана: если английский король будет настаивать на своем… Впрочем, не будем забегать вперед. Пока это всего лишь скоропалительная реакция убитого горем родственника, а не официальное заявление. Полагаю, что уже сегодня король Карл призовет господина Сеньеле, нашего представителя в Лондоне, чтобы выразить свои соболезнования Месье и всей Франции в связи с кончиной нашей принцессы. — Пусть король лучше преподнесет англичанам голову шевалье на золотом блюде! — воскликнула Анжелика. — Вы, подобно Мадам, мните себя Юдифью? Подобное решение отдает светскими романами и не имеет ничего общего с политикой. — Но Морель признался! — Морель! — Кольбер хмыкнул, качая головой, точно изумляясь ее простодушию. —А теперь он говорит совершенно другое! Он признался из страха перед пытками. В любом случае вскрытие покажет, была ли Мадам отравлена или нет. — Вскрытие? — Да. По решению короля будет сделано публичное вскрытие при участии лучших докторов Сорбонны, которые выявят наличие или отсутствие следов отравления. Анжелика открыла рот, чтобы возразить, но Кольбер остановил ее умиротворяющим жестом. — Сударыня, мы все желаем, чтобы вскрытие установило, что смерть была вызвана естественными причинами. В конце концов, Мадам часто жаловалась на кишечные колики. Увы, ее кончина — результат небрежения к собственному здоровью. Я хотел попросить вас, мадам, от имени Его Величества не распространяться об этом деле. Забудьте все, что вы слышали и видели. Вопреки распространённому мнению, люди чаще признаются в преступлениях, которых они не совершали, чтобы избежать пыток и запутать дело. Анжелика понимающе кивнула: кажется, Филипп был бы доволен ею, — подумала она как-то отстраненно, — она уже начинает понимать правила этого жестокого мира, где за роскошными декорациями скрываются и замалчиваются самые чудовищные преступления. Анжелика была уже в дверях, когда Кольбер вдруг окликнул ее. — Прошу прощения, мадам, задержитесь на минуту, вам вручат деньги, равные стоимости того украшения, которое преподнесла вам Мадам. — Я заберу лишь ту сумму, которую Ее Высочество задолжала мне. — Таков приказ короля. — Кольбер пожал плечами. — И потом: народная мудрость гласит: — «дают — бери… —… а бьют — беги, — с усмешкой закончила Анжелика. Тонкие губы министра растянулись в скупой улыбке. — Мне всегда импонировала прямолинейность и… оригинальность ваших суждений, мадам. А теперь прошу меня простить! Я не могу заставлять короля ждать. Из Сен-Манде Анжелика направилась в отель Бельер. Она велела Роджерсону никого не принимать и заперлась у себя. Сегодня все говорили только о покойной Мадам. Даже слуги. Маркиза была сыта по горло разговорами о смерти. Она коротала время, бездумно раскладывая пасьянс. Ополовиненная бутылка кларета помогала ей заглушить сердечную тоску, которая вновь, вопреки всему, накатила на нее. Не глупо ли: она чувствовала себя безумно одинокой сейчас, когда ей довольно было протянуть руку, чтобы возвыситься? К вечеру явился Мальбран. Он вошел в комнату с весьма таинственным видом: — Ваше поручение исполнено, мадам. — Вы соблюдали осторожность? — Так точно. Мастеру завязали глаза и около часа возили его в карете вокруг Парижа, чтобы сбить со следу. Он не знает ни где он, ни тем более имя заказчика. Анжелика велела отвести мастера в самую старую часть отеля, которую ни разу не реставрировали со времен постройки. Там был зал охотничьих трофеев, где теперь хранилась коллекция ножей и мечей. Анжелике нравилось это место, овеянное стариной, и она решила не трогать тут ни единого камня. Облачившись в маску и длиннополый плащ, она одна светила мастеру, пока тот делал тайник в стене. Это была кропотливая и долгая работа: чтобы установить механизм, нужно было разобрать кладку, а затем вернуть все на место, да так, чтобы не было заметно. Казалось, это было невозможно, но недаром секреты работы веками передавались от мастера к ученику. Тайник представлял собой открывающуюся нишу в стене: механизм приводился в действие двукратным нажатием на незаметную выемку в полу у самой стены. Отдав за работу немалую сумму, Анжелика отправилась спать только под утро. В Париже царила суматоха. Небывалая новость обрушилась, как гром среди ясного неба: принцессу королевского дома будут кромсать в анатомическом театре, на виду у публики. Здание театра имело полусферический купол. Ступенчатые ряды зрительских мест, огороженные балюстрадами, располагались полукругом, как в античном театре, а посередине, на площадке стоял прозекторский стол. Медики производили вскрытие в нарядных костюмах и париках, попутно читая присутствующим лекции по анатомии. Обычно такие представления устраивались зимой и растягивались на два-три дня, но вскрытие Мадам должно было завершиться одним днем. Ввиду этого из-за билетов поднялся настоящий ажиотаж. Месье счел подобное оскорбление праха супруги варварством. К нему присоединился епископ Кондомский. Они едва ли не на коленях умоляли короля отменить это представление, «порочащее королевский дом». Но Людовик остался непреклонен. — Неужели вы считаете, брат мой, что честь королевского дома волнует меня меньше, чем вас? — воскликнул он. — Но я намерен установить истину любой ценой: даже прибегнув к столь ужасному способу. Когда мадам де Севинье позвала Анжелику с собой, та в ужасе отказалась. Нет, она не боялась мертвецов: она навидалась их великое множество. Но она все еще чувствовала себя больной: дух ее был сокрушен. Где взять целительного снадобья, чтобы вернуть себе вкус к жизни? Сама не зная для чего, маркиза узнала у Роджерсона: был ли Филипп дома сегодня. — Был, мадам. Приехал поздно вечером и уехал с первыми лучами солнца. Анжелика кивнула, жестом отсылая дворецкого прочь. День прошел в пустых хлопотах. Стоило присесть, как меланхолия сковывала ее разум, делая ее вялой и безразличной ко всему. Ей хотелось одного: лечь в постель и бездумно смотреть в потолок. Столь непривычное для ее деятельной натуры состояние пугало Анжелику. Она поймала себя на том, что много думает о Мадам. Маркиза вспомнила впечатление, которое пришло к ней в Виллер-Котре, когда она говорила с принцессой о шевалье де Лоррене. Это было смертельное противостояние, и вот Мадам мертва. Ее жизнь оборвалась в тот момент, когда она была могущественна как никогда. Ощущение собственной всесильности вскружило ей голову, и она, как беспечный мотылек, полетела навстречу пламени. А что же ее убийцы? Неужели столь прекрасное, полное любви и жизни создание не будет отомщено? Вечером Анжелика долго не ложилась, как будто чего-то ждала. Жавотта несколько раз спрашивала госпожу, не желает ли она переодеться ко сну, но Анжелика отсылала ее, приказав только заварить ей травяного чая. В начале первого она расслышала за дверью тяжелые шаги, сопровождаемые звоном шпор. Тугой комок напряженного ожидания разорвался в груди. Она бросилась отпирать. На пороге стоял забрызганный грязью королевский офицер: — Слава богу, вы еще не ложились, мадам. Король послал меня за вами, — и он вручил Анжелике бумагу с приказанием вернуться в Версаль. — Неужели нельзя подождать до утра? — Король приказал и на словах: немедленно! — Но ворота Сен-Оноре уже закрыты. — У меня есть распоряжение открыть их для вас. — На нас могут напасть грабители. — Я вооружен. У меня шпага и два пистолета. Ей не оставалось ничего другого, как повиноваться королевскому приказу. Оставшись в простом шелковом платье, она накинула сверху легкий атласный плащ, взяла перчатки и веер. Офицер посторонился в дверях, пропуская вперед мадам дю Плесси. Она прибыла в Версаль, когда уже начало светать. — Во времена Христа это время суток именовалось четвертой стражей, — рассказывал по пути словоохотливый офицер. — Я помню, — ответила Анжелика почти машинально, — «…В четвертую же стражу ночи пошел к ним Иисус, идя по морю». Молодой человек ответил ей восхищенным взглядом. Анжелика уже знала эту неприметную дверь в северной части дворца. Однажды она выходила отсюда в сопровождении Бонтана, чтобы поехать на свидание с королем. Боже, как будто целая вечность прошла с тех пор! Теперь этот путь привел ее в покои короля: воспоминания о ночи, когда умерла Мадам, выступили на щеках краской стыда. Король еле дождался, когда Бонтан скроется за дверью, чтобы прижать ее к себе. Не давая ей раскрыть рта, он впился поцелуем в ее губы. Но владевшее ею напряжение лишило ее чувственных помыслов, и, когда король увлек ее к софе, Анжелика молча начала вырываться из его объятий. — Не сейчас, сир! Только не сейчас! — Напротив, вы нужны мне сейчас, — страстно шептал король, прижимаясь горячими губами к ее виску. — Неужели Ваше Величество считает, что я достойна подобного обращения! — воскликнула она, решительно сбрасывая с себя кольцо его жадных рук. — О чем вы, любовь моя? Сейчас во мне говорит страсть, но однажды я положу к вашим ногам весь мир! Только не отталкивайте меня, мне так нужна ваша любовь в этот тяжелый для меня час! — он протянул к ней руки в какой-то безумной мольбе. — Тогда я попрошу Ваше Величество убрать охрану. Ваше недоверие оскорбляет меня. Или я преступница, сир? — Отнюдь нет, моя прелесть. Нам жаль, что вы истолковали превратно наши намерения. На вас уже было совершено покушение. Злодей был найден, но разве его смерть послужила уроком для других? Нет! Пока вы не заняли новое положение, рядом со мной, вы в опасности. Нельзя рисковать, когда дело идет о вашей жизни, моя прекрасная обольстительница. Я не могу потерять вас! Неужели вы думали, что мои действия продиктованы чем-то иным, кроме любви? — Нет, но я чувствую, что больше не принадлежу себе! — Так и есть. У вас появится множество новых обязанностей при дворе. И вы уже не сможете так свободно распоряжаться своим временем, как прежде. В ответ губы Анжелики лишь изогнулись в печальной усмешке. — Не забивайте себе голову всякими пустяками, Безделица! Вы желаете разозлить меня? И так я вынужден терпеть инсинуации этих англичан! Король Карл потерял голову, я имел сегодня очень неприятный разговор с господином Монтегю. Надеюсь, мне не придется высылать его из страны и обрывать с Англией дипломатические отношения. К облегчению Анжелики, король вернулся к столу. Он достал из кармана платок и усталым движением вытер со лба пот. — Что показало вскрытие Мадам? — спросила Анжелика, уже заранее предугадывая ответ. Король поморщился, как от укуса комара, потом произнес, взвешивая каждое слово: — Смерть наступила от естественных причин. Острый приступ перитонита спровоцировал разлитие желчи. Никаких следов яда не было обнаружено. — Но признание Мореля… — Морель — идиот! — взорвался король. — Когда заговорили о яде, маркиз д, Эффиа испугался, что это дело рук моего брата! Этот безумец вошел в сговор с Морелем, чтобы отвести подозрения от Месье. Я отругал Филиппа за то, что он дает своим людям повод так плохо думать о себе. Я запретил маркизу д, Эффиа и Морелю появляться при дворе, но Месье уговорил меня оставить их в его штате. — Я, напротив, считаю, что Морель в тот раз сказал правду! Мадам сама говорила мне, что шевалье способен на подобное преступление. — Консилиум лучших докторов доказал, что яда не было! — раздраженно воскликнул король, барабаня пальцами по столу. — Всем известно, что Италия — Мекка отравителей! Флорентинцы изготавливают такие яды, которые не оставляют видимых следов в организме жертвы. — Сударыня! Я ничего не знаю о ядах и доверяю в этом вопросе докторам, — холодно отозвался король, давая понять, что не желает больше говорить на эту тему. Но Анжелику было не остановить:  — Сир, отдайте голову шевалье англичанам! Пусть они казнят его! — В глазах короля Карла это будет выглядеть равносильно признанию! К тому же я не могу отправить на смерть невинного человека, причинить боль моему брату… — король задыхался от возмущения. — Или же вы вернете шевалье с почестями в Париж, убив таким образом сразу двух зайцев. Докажете английскому королю, что французы не виноваты в смерти его сестры и гарантируете пожизненную лояльность Месье вашей воле! — жестко проговорила Анжелика, чеканя каждое слово. Она вдруг почувствовала: что-то стоит между ними. Что-то, через что она не в силах перешагнуть, чего не в силах простить: его не волновала правда, его волновали последствия. Когда десять лет назад по его приказу разожгли костер на Гревской площади, разве король хоть на минуту поверил в смехотворное обвинение, сфабрикованное фанатиком Беше? Нет, скорее, он обрадовался подвернувшемуся случаю убрать столь важного и могущественного человека, как граф де Пейрак. И вот теперь, когда Мадам, которой он симпатизировал, исполнила свое предназначение, ее смерть можно списать на естественные обстоятельства. Король замнет это дело и наградит шевалье голубой лентой за то, что он отправил его невестку на тот свет! Захваченная чувствами врасплох, Анжелика тяжело дышала, готовая бросить в лицо королю новые обвинения. Глаза короля потемнели от гнева: — Вы забываете, с кем говорите, сударыня! Никто не смеет говорить с королем подобным тоном! Взгляды зеленых и карих глаз скрестились, как искрящиеся клинки. Наконец король отступился. Тяжело опустившись в кресло за спиной, он проговорил усталым, печальным голосом: — Неужели вы считаете меня негодяем? — Нет, сир! — потупила взгляд Анжелика. — Я считаю вас королем. Великим королем, сир. Я не завидую тем, кто станет у вас на пути. — Что это значит? Я не понимаю, к чему вы ведете? — Сир, я очень устала! — взмолилась она. — Я даю вам день, чтобы прийти в себя. Послезавтра вы должны вернуться ко двору. В конце недели я устраиваю праздник. Мы с вами наконец поплывем в Трианон. — Но как же?! Через несколько дней после смерти Мадам? — Я — король, как вы верно заметили! Короли не имеют право предаваться скорби, когда на них смотрит весь мир. Жизнь не должна останавливаться: ни во время войн, ни во время бедствий или эпидемий. Король подает пример своим подданным. Идите, мадам! И помните: один день! Анжелика вернулась в Париж, когда солнце вовсю сияло на небосклоне. Добравшись до Сент-Антуанского предместья, она велела кучеру купить парного молока на ближайшей ферме. Выйдя из кареты, пока лошади мирно щипали травку вдоль дороги, Анжелика заметила неподалеку двоих всадников — ее эскорт. Уже знакомый ей рыжий детина и еще один, чернявый, беседовали с фермером, притворяясь слугами на посылках. Анжелика поспала до полудня, затем велела подать ей завтрак. Король дал ей всего один день. Она должна использовать его, чтобы приготовиться сыграть свою роль. В воскресенье под залпы праздничного салюта, она поднимется со своим венценосным любовником на борт миниатюрного фрегата «Слава солнца», чтобы плыть с ним на остров любви. В этот день, на глазах всего французского двора и всей Европы, она заявит: «Отныне я принадлежу королю». «Король мой», мысленно произнесла она слова, вырвавшиеся у нее во время беседы с Атенаис. Теперь это не вызывало у нее ни радостного предвкушения, ни тревоги. Она представила Филиппа, взирающего из толпы придворных на ее триумфальную колесницу. «Уж лучше бы он убил меня», — пронеслось в голове. Она поймала себя на том, что улыбается: гордо и презрительно, а по щекам текут слезы. «Нельзя позволить королю унизить Филиппа прилюдно!» Анжелика поняла вдруг, что не хочет этого не ради него, а ради себя. «Я этого не вынесу» — призналась она себе, но какая-то обреченность увлекала ее в пропасть. Она была лишь простым наблюдателем, не властным больше ни над своей душой, ни над своим телом. Что же, в покорности есть своя прелесть. Зато она больше не испытывает боли: не чувствуя ничего, находясь в свободном падении, как подхваченный ветром листок. Она вспомнила: ей снилась Мадам, чью голову покрывал венок из желтых листьев, еще пылающих яркими красками, но уже мертвых, не питаемых живыми соками земли. После обеда к мадам дю Плесси пожаловал господин Лангле — придворный портной. Устроившись в креслах за чашечкой горячего шоколада, они обсуждали наряд маркизы к будущему торжеству. Лангле как и положено человеку его профессии был в курсе всех придворных конъюнктур. И то что он пожаловал сперва к ней, а не к мадам де Монтеспан подтверждало этот факт. — Золотая парча и только она! — отрезал Лангле, когда они принялись обсуждать ткань и цвет. Анжелика рассмеялась: — Боюсь, мне уже не двадцать лет, месье! Золотая парча весьма капризна и безжалостна. Она требует совершенства. — Вы и есть совершенство, мадам. Надеюсь, вы простите меня за бестактность, если я скажу: вы из тех женщин, кто хорошеет с возрастом. — Но мадам де Монтеспан… — Желтый шелк придется мадам де Монтеспан в самый раз. Находясь в крайнем возбуждении, Лангле вскочил: — Атласная парча, узорчатая парча, ткань из золотых нитей! Декольте цвета слоновой кости в пене золотых кружев. А эти прелестные ручки, разве золото не достойное обрамление для них? — восклицал он с пылкость творца, махая руками, как дирижёр. — Клеопатра и Цезарь! Изида и Амон! Это будет мое самое непревзойденное творение! И Анжелика вдруг решилась: он прав. Колье и браслет — подарок короля —дополнят это великолепие. В этот роковой день она должна казаться как никогда могущественной. Истинной королевой, больше чем сама королева. В этот день — либо все, либо ничего. — Месье Лангле, я доверяю вам. Создайте для меня то, чего никогда еще не создавали для другой женщины. — И даже больше, мадам. Я буду как сама Минерва, сработавшая наряд для Афродиты. Мучительное предчувствие беды… Оно всегда приходит как-то спонтанно. Для людей, не склонных к меланхолии, это верный знак. Анжелика слушала рассказ мадам де Севинье. Поминутно прижимая к глазам платочек, та рассказывала, какую прекрасную надгробную речь сказал епископ Боссюэ во время прощания с Мадам. — Я напишу дочери все слово в слово! При дворе стояло затишье, будто перед бурей. Грозы, и правда, случались внезапно среди бела дня, и так же быстро проходили, оставляя после себя чистое небо. Король был мрачен, Месье напротив, чересчур весел для вдовца. Анжелика слышала, как он во время мессы довольно громко пересказывал Неверу письмо шевалье, где тот планировал свое скорое возвращение. Беврон, стоявший подле принца, кусал губы от ревности. Чтобы скрыться подальше от назойливых глаз и разговоров, Анжелика направилась в зверинец, где в это время было немного гуляющих. Зверинец был построен на месте фермы, которая с 1663 года снабжала продовольствием дворец. Его планировка была продумана архитектором Луи Лево вокруг центрального восьмигранного павильона, откуда можно было обозревать все окружающие сектора, веером расходились семь загонов для различных сельскохозяйственных животных и птиц. Поначалу Зверинец служил для наблюдения за животными и выведения новых пород. Но со временем туда по желанию короля перекочевали экзотические звери и птицы. Страусы, фламинго и пеликаны прибыли из разрушенного зверинца в Венсенне. Так же здесь были животные, подаренные королю посольствами разных стран, как например, белый снежный барс или амурский тигр. Белый лев, подарок марокканского султана, вальяжно развалился в тени крытого загона. Анжелика прогуливалась по дорожке, разглядывая животных, но на самом деле не видя их. В ее голове царила оглушающая пустота. У павильона, расположенного в центре восьмигранника, она остановилась, чувствуя на себе чей-то взгляд. Она резко обернулась и столкнулась взглядом с голубыми глазами Филиппа. Одетый в белое, он снял шляпу и поклонился. — Я искал вас, мадам. Вы позволите? Анжелика кивнула, подавая ему руку. Они нашли мраморную скамейку в прохладной тени павильона. Отсюда открывался прекрасный вид на дорожки и загоны с животными. — Вы хотели поговорить, сударь? — нарушила молчание Анжелика. — Да. Я должен сказать вам об этом сам. — Вы пугаете меня! Откуда такой торжественный замогильный тон? Филипп коротко усмехнулся, рассеянно крутя в руках шляпу. — Вы драматизируете. — он сделал короткий и решительный вздох. — Я получил новое назначение. Через пару дней я должен уехать. — Далеко? — Анжелика изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал равнодушно. Но внутри будто что-то оборвалось. Эта новость оглушила ее. — Я назначен губернатором Акадии, мадам. — Акадия… Акадия… — бормотала она, пытаясь вспомнить провинцию или город с таким названием. — Как далеко это от Парижа? — Очень далеко. Через океан. Акадия — территория колоний в Новой Франции. — В Америке?! — срывающимся голосом воскликнула Анжелика. Она была ни жива, ни мертва. — Но позвольте! Я слышала о тех местах. Это дикие земли, населенные дикарями. Там зима почти круглый год и люди умирают от голода и болезней! — Однако для меня это превосходная возможность сохранить остатки достоинства! — в голосе Филиппа явственно звучала горечь, которую он не мог больше скрывать под маской безразличия. — С какой стороны ни посмотри, я будто бы создан для этой должности. — Это король, — шевельнула Анжелика помертвевшими губами. — Это он? Он? Говорите? — Нет! У меня была возможность отказаться. Но я решил — это самый достойный выход. Мои дела плохи по всем фронтам. Не стану скрывать, мои долги велики, да и вы, вероятно, осведомлены об этом. Если я останусь, мне придется подать в отставку, потому что я не смогу жить при дворе в соответствии со своим рангом. — Король не отпустит вас! Все знают, как он ценит вас! — Ценил, вы хотите сказать. А теперь — он, конечно же, заплатит мои долги. Но могу ли я принять эти деньги, особенно при… — он запнулся, подбирая слова, — при нынешних обстоятельствах. — Филипп, послушайте меня! — она порывисто наклонилась к нему. —Никогда не поздно… — Напротив, мадам! Всегда слишком поздно — вот в чем главная проблема. Он поднялся, взяв трость, которую он до этого аккуратно прислонил к скамейке. Каждый его жест был выверен до педантизма. Анжелике подумалось вдруг, что все они, включая короля, всего лишь марионетки в руках искусного кукловода. — Филипп! — она вдруг лихорадочно схватила его за руку, обтянутую белой лайковой перчаткой. — Я не хочу всю жизнь провести, как эти звери: в золоченой клетке! Не хочу, чтобы удовольствие короля стало смыслом моей жизни. — Это цена высоких почестей, какими вы будете окружены, — жестоко заметил он, высвобождая руку из ее хватки. — Вы же деловая женщина, а не знаете таких простых вещей. Разве вы не этого хотели? — Возьмите меня с собой! — взмолилась она в каком-то безумном порыве. — Это невозможно, — вы знаете. И хватит рыдать. Он вынул из кармана платок и протянул ей. — Но я не плачу, — пробормотала Анжелика. Она прикоснулась рукой к щекам и почувствовала, что они действительно влажные. — Перемены принять не легко. Вы достаточно изворотливы, чтобы избежать подножек судьбы. Кроме того, любовь короля послужит вам защитой. — Или обернется погибелью, — проговорила она равнодушно. — Верно. Но я надеюсь, Господь сохранит вас для лучшей доли. — Филипп… — прошептала Анжелика, дрожа от внезапного прозрения, — ваша мать… она была права. Ах, почему я не выпила то вино! Вам надо было тогда не проявлять слабость. — Вы сошли с ума! — Филипп отшатнулся от нее. Впервые в жизни она так отчетливо видела страх, плескавшийся в его глазах. — Черт бы вас подрал! Будьте же мужчиной! — вскричала она в исступлении. — Прощайте, безумица! Глядя на удаляющуюся фигуру мужа, Анжелика впала в ступор. Перед глазами замелькали картины из прежней жизни; Тулуза, залитая солнцем. Она давно поняла, что не помнит лица первого мужа: в ее памяти оно было отчего-то было скрыто маской, которую он обычно надевал, когда услаждал гостей пением. Зато в голове отчетливо прозвучал его голос — «Если ты изменишь мне, я тебя убью». «Так бы он и сделал» — подумала Анжелика с каким-то мрачным торжеством, — «Вот почему я так любила его — он никогда не отступал перед трудностями». — Пора, мадам? — Пора, — эхом отозвалась Анжелика. Жавотта подала госпоже картонный колпак, чтобы прикрыть лицо, пока она сбрызгивала духами тяжелые, блестящие локоны куафюры, обрамлявшие лицо. Затем служанка сняла с плеч бархатную накидку. Анжелика в тяжелой нижней юбке из травчатой парчи и корсете поднялась, чтобы служанка надела и зашнуровала корсаж и вторую юбку из тончайшего золотого кружева. Катрин и новая камеристка мадам дю Плесси, нормандка Жюли, держали наготове роскошный робб с длинным шлейфом, как полагалось супруге маршала Франции, имеющего ранг иностранного принца. Жавотта надела на нее тяжелый золотой пояс, звенья которого были инкрустированы изумрудами. К нему крепились разные необходимые даме безделушки: флакончик духов, часики, гребешок, печать, а так же маленький перочинный ножик. Катрин тем временем застегивала на шее колье. Когда долгий процесс одевания был окончен, служанки услужливо отступили в сторону, давая Анжелике полюбоваться собой. Жавотта притащила тяжелое напольное зеркало, чтобы мадам дю Плесси оценила вид сзади. Глядя на свое отражение, Анжелика задрожала. Коснувшись пальцем алеющей щеки, она пристально вглядывалась в свое лицо, пытаясь разглядеть изменения, произошедшие в нем с тех пор, как она впервые надела золотую парчу на встречу с королем. И в этом символическом обряде она различила ловушку неумолимого рока. В тот раз она впервые увидела его, теперь ей надлежит соединить с ним свою судьбу. Она шла по дороге, залитой кровью, выстланной страданиями любимых и дорогих ей людей, чтобы преклонить колено перед своим повелителем, вложить свои руки в его, добровольно позволяя заключить себя в золотые оковы и накинуть на шею драгоценное ярмо. Из зеркала на нее смотрело то же божество — из золота, мрамора и драгоценных металлов. Более могущественное и более ничтожное, чем когда-либо. Тогда, в Сен-Жан-де-Люз она увидела свою судьбу, но не смогла истолковать значения представшего ее взору видения. — Сегодня прошлое и настоящее встретились, — прошептала она медленно, будто нехотя отводя взгляд от своего отражения. Служанки, в восторге застывшие, пораженные красотой своей госпожи, с поклонами расступились перед нею. Ни на кого не глядя, Анжелика взяла веер из рук пажа, который должен был нести ее шлейф и, ступая величаво, будто царица, вышла из комнаты. В коридоре было прохладно: привольный сквозной ветерок приятно обдувал разгоряченное лицо. Чтобы попасть на половину короля, Анжелике требовалось пересечь залу, где собирались просители. Некоторым из них приходилось ночевать тут же, чтобы иметь возможность передать прошение королю. Сегодня в зале было мало людей. На монаха, скрючившегося на одной из деревянных скамеек, выстроившихся вдоль стен, случайно упал рассеянный взгляд маркизы. Когда она проходила мимо, серый вечерний свет упал из окна на ее лицо. Пожилой мужчина вздрогнул и воскликнул: — Мадам де Пейрак! Неужели это вы! Имя ударило ее, будто хлыст. Остановившись как вкопанная, — мальчик-паж едва не налетел на нее сзади — она обернулась, вглядываясь в лицо священника. — Кто вы, святой отец? Мы знакомы? — Я отец Антуан, мадам. Разумеется, вы не помните скромного священника, но я навсегда запомнил ваше лицо. Я… — Я помню, кто вы, — прошептала она, — вы исповедовали моего… графа де Пейрака перед казнью. Я помню искры костра, тлеющие полы вашей сутаны… вы были рядом с ним до самого конца. — Жермен! Уходите, — внезапно велела она пажу. Мальчик не посмел перечить. Когда его нарядная ливрея скрылась в коридоре, Анжелика в своем роскошном платье присела на лавку. Она взяла морщинистую, мозолистую руку священника и горячо поцеловала. — Прошу вас! Выслушайте мою исповедь, святой отец.