"Rebellion" for Dante, "Yamato" for Vergil

      Уже смеркалось, а я всё ещё вёл себя как влюбленная девчонка.       Нет, я не имею ничего против влюбленных девчонок, но согласитесь, когда ты брутальный парень с прессом и мускулами внешне, а внутри как жеманная девица, это может быть чревато последствиями.       Я как раз размышлял, какими, когда Вергилий повернулся ко мне и что-то спросил.       Наорёт, прибьёт, придушит, размажет по стене, пригвоздит к ней своей палочкой… а?       — Что? — тупо переспросил я.       — А, можешь уже не отвечать, — усмехнулся брат и отвернулся к сенсорной панели.       — Нет, повтори, — я шагнул к нему, чувствуя себя довольно глупо.       — Я спросил, как ты себя чувствуешь, — через плечо бросил Вергилий, искоса взглянув на меня ледяными глазами. — Но судя по твоей задумчивости, вижу что не очень.       — Я просто… — я вздохнул и закрыл лицо ладонями, слегка помассировав веки и переносицу. — Слишком дохуя всего произошло за последние сутки.       — Это да, — согласился Вергилий. Его пальцы быстро бегали по сенсорной клавиатуре, и по экрану консоли ползли строчки какого-то кода. — Болит ещё?       — Что? — не понял я.       — Плечо, — усмехнулся брат, и я вспомнил, что пару часов назад имел очень плодотворную встречу с группой опустошителей, последний из которых едва не поимел меня.       — Пока ты не спросил — не болело, — раздраженно ответил я, осторожно поведя плечом.       — Дай-ка я посмотрю.       Я открыл было рот, чтобы запротестовать, но пальцы Вергилия уже взлетели с сенсорной панели и скользнули по моему предплечью, осторожно ощупывая рану. Я собирался отстраниться, но, почувствовав легкое покалывание и теплоту, идущую от пальцев брата, едва не охнул и невольно подался вперёд. Я давно уже понял, что прикосновения брата-нефилима во много раз приятнее, чем прикосновения людей, ангелов, демонов, да всех, кто когда-либо меня касался. От его вечно холодных рук по телу пробегали крошечные разряды электричества, распространяя необычное, незнакомое, обжигающее тепло. Я не знал, если Вергилий испытывает то же самое, но сейчас он и глазом не моргнул. Он сосредоточено изучал моё плечо, склонив голову, поджав губы и сузив глаза. Я поднял голову и принялся разглядывать его в ответ.       Если бы не разный цвет волос, можно было бы подумать, что я смотрюсь в зеркало. Те же серые, с черным кантом глаза, те же четкие, но плавные черты лица, поджатые твердые губы, бледная кожа и тонкие брови. Я не замерял, но мне отчетливо казалось, что он выше меня, по крайней мере, из-за того, что он был мужественнее меня, я смотрел на него как будто снизу-вверх, и хоть я и злился на себя за это, но поделать с этим ничего не мог.       Вергилий был из тех, кто привык командовать, организовывать, властвовать, доминировать. В общем, в постели мы бы не сошлись. Я был не то чтобы противоположностью ему, скорее наоборот, почти таким же, как и он, только я был одиночкой. Он и наша полупрозрачная подруга были единственными за очень долгое время, кого я допустил так близко.       А теперь мне хотелось стать ещё ближе, но я не мог. Во всем Вергилии — в его взгляде, в его теле, в его позах, читалась чисто мужская сущность, чистая гетеросексуальность, и мне приходилось, закусывая губы, довольствоваться малым. Если я за свою жизнь успел перепробовать всё, то Вергилий явно придерживался традиционных взглядов на определенные вещи.       «Мятежник для Данте, Ямато — для Вергилия», — неожиданно вспомнилась мне одна фраза Вергилия. Я до сих пор не видел Вергилия, но мне отчаянно хотелось посмотреть на то, как он сражается. И одновременно, я боялся, что, взирая на это зрелище, могу выдать себя, потому что при одной мысли о том, как руки брата в кожаных перчатках сжимают черную рукоять меча и, рассекая со свистом воздух, он бросается в бой, круша врагов обязательно молча и сосредоточено, внизу живота вздрагивало и начинало ныть.       Вергилий всё исследовал моё плечо и исследовал, не обращая внимания на меня. И слава богу, что не обращал, ему бы не понравилось то, что он мог бы увидеть.       Словно прочитав мои мысли, Вергилий внезапно перевел взгляд на меня, скользнув в мои глаза своими.       Я почувствовал, что мир вокруг закружился, завертелся, сшибая с ног всё, что нас окружало, и в том числе меня.       Я неожиданно представил себе, как Вергилий хватает меня, бросает к стене, блокируя пути отхода, и впивается своими холодными губами в мои, вжимаясь в меня всем телом, и я…       — Ну что? — грубо спросил я, сбрасывая его руку и отступая на шаг.       Бинт, наложенный Кэт, уже покраснел, и похоже, пальцы Вергилия тоже были в этом замешаны.       — Надо перебинтовать, — жёстко, тоном, не терпящим возражений, произнёс он.       — Кэт вернется — перебинтует, — пожал плечами я.       Господи, я же не вынесу больше его прикосновений!       — Кэт ушла до утра, — покачал он головой. — Давай я перебинтую, а то ещё истечешь мне тут кровью, а нам завтра на дело.       — Какая забота, — фыркнул я и отвернулся к окну.       — Данте, — в голосе брата мне внезапно почудилась нежность. — Ты всё такой же упрямый, как в детстве.       — В детстве я всегда тебя побеждал, — заметил я, глядя на далекую и неприступную башню «Раптор Ньюс».       — Ты себе льстишь, — хмыкнул Вергилий. — Довольно часто, но не всегда.       — Льщу? — притворно разозлился я. — А ну давай посмотрим, кто кому тут льстит!       Я шагнул к столу, на котором лежали две палки, с которыми я начал тренироваться после того, как Кэт наорала на меня за случайно снесенный Мятежником выключатель.       Вергилий с легкостью поймал брошенную ему палку и усмехнулся, когда я принял боевую стойку, вытянув своё оружие в его сторону:       — Окей, Данте, ты бесспорно крут, но позволь мне сделать встречное предложение.       — Мм? — изогнул я брови.       — Сначала я забинтую тебе плечо, а потом ты мне за это отомстишь, идёт?       Я посмотрел на него испытующим взглядом, затем тяжело вздохнул и опустил палку.       — Ладно.       — Идём, — кивнул Вергилий и повернулся, направившись к выходу из кабинета. Я последовал за ним, стараясь не смотреть на его широкую спину, обтянутую темно-красной майкой. Её домашний вид столь разительно контрастировал с подчеркнуто мрачным костюмом, в котором я увидел его в первый раз, что эта будничность заставляла меня хотеть его ещё больше.       Чёрт, будь здесь отец, он бы меня прибил нахрен. И, наверное, правильно бы сделал. С такими доблестными родителями я мог бы вырасти более достойным сыном. Если бы их не убили, когда мне было семь, конечно же.       Когда я вышел из портала, ведущего с развалин нашего дома в реальный, и впервые взглянул на Вергилия, как на брата, я почувствовал непреодолимое желание потянуться к нему, подойти ближе, заглянуть в его душу, в его прошлое, узнать его лучше. Тогда я впервые почувствовал, что значит встретить кого-то родного тогда, когда считал, что остался навеки один. А ещё я почувствовал удивленную злость на то, что, почувствовав в Вергилии знакомого, я не узнал в нём себя.       Я зашёл вслед за Вергилием в комнату отдыха. Он уже стоял у стеллажей, копаясь в аптечке, и я сел на диван, положил рядом палку, откинул голову назад и закрыл глаза.       Я не услышал его шагов и поэтому вздрогнул, когда диван рядом со мной прогнулся.       Цепкие пальцы Вергилия уже закатали рукав моей майки и принялись разматывать бинт.       Я не открывал глаза, сделав вид, что расслабился, но все мои мускулы были напряжены.       — Расслабься, братишка, — усмехнулись мне в ухо.       Я вздрогнул и повернул голову, открыв глаза.       Вергилий, склонившийся над освобожденной от бинта раной, вскинул глаза.       Они были серьёзными и спокойными.       Я хотел было пробурчать что-то нечленораздельное, но тут он положил ладонь прямо на рану и я вскрикнул, почувствовав, как её внезапно обожгло огнём.       — Что ты делаешь?! — прорычал я и чуть было не вскочил, пытаясь вырвать руку.       Вергилий покачнулся, но не выпустил меня, наоборот, прижал меня свободной рукой к дивану, грозно шикнув:       — Сиди ровно!       Я ощерился, но тут же удивленно заткнулся.       Раскаленная ладонь Вергилия внезапно остыла, и по мне прошлась волна жара, а за ней — ещё одна, теплая, обволакивающая, свергнувшая мой воспаленный разум в водоворот каких-то незнакомых ощущений, от которых я согнулся и застонал.       — Т-ш-ш… — успокаивающе шепнул Вергилий, и ощущения схлынули. Он провел по ране поглаживающим движением.       Я открыл глаза и, тяжело дыша, вырвал руку и взглянул на своё плечо.       Оно оказалось девственно чистым, гладкая кожа без малейшего следа или шрама.       — Как ты это сделал? — пораженно выдохнул я.       — У каждого из нас есть секреты, Данте, — загадочно шепнул Вергилий, и я уставился в его насмешливые глаза, пока не вздрогнул от того, что в моё горло уперся тупой конец деревянной палки.       — Так не честно! — возмутился я, отбивая палку ребром ладони, и молниеносно вскочил с дивана, схватив свою.       Вергилий уже стоял на другом конце комнаты, держа палку обеими руками, и, издав воинственный клич, я кинулся на него.       Палки с хрустом сломались одна об другую, — не рассчитали силы, - и, по инерции пошатнувшись вперёд, мы упали друг на друга и покатились по полу, сцепившись в борьбе.       Вергилий сдаваться не собирался. Он и впрямь оказался очень сильным, но я и не рассчитывал на другое, поэтому шансы у нас были примерно равные. Его глаза смеялись, и это раззадорило меня ещё больше. Я рванулся, заламывая ему руки, но, внезапно вывернувшись, он повалил меня на пол, прижав к нему. Я ухитрился выставить между нами ногу и усилием отбросил его, тут же прыгнув сверху. Вергилий успел перехватить мои руки, потянувшиеся к его горлу, и я внезапно почувствовал, что не могу подавить его силу, неотвратимо уводящую мои руки за спину. Я рыкнул, вложил в них всю свою мощь, и… Вергилий с торжественным кличем перевернул меня на спину, обрушившись сверху. Теперь уже его пальцы потянулись к моему горлу. Я успел выставить руки и, помогая себе, сжал его бёдра коленями, чуть не сойдя с ума от такой двусмысленной позы, и тут…       Я даже не успел понять, что произошло, как уже выгибался навстречу Вергилию, его твердым и горячим губам, впившимся в мои так неожиданно и грубо, что я искренне счёл это движение случайным. Но его руки, мгновение назад сжимавшие мои запястья, уже скользнули на мой торс, ниже, обняли за пояс, и Вергилий вжал меня в пол сильнее, жадно сминая мои губы, будто они мешали ему, стоя на пути к чему-то важному и нужному.       Я подался навстречу, слабо осознавая происходящее, не веря в неожиданное воплощение своих тайных желаний, вцепился рукой в его жесткие белые волосы, другой обнимая его за плечи.       Рука Вергилия уже скользила под моей майкой, неожиданно холодная, она заставляла моё дыхание сбиваться, а тело дрожать, извиваясь от щекотки. Но в следующую секунду его пальцы уже почти до боли вцепились в мою кожу, и я застонал сквозь поцелуй, — о нет, это был не поцелуй, я никогда не испытывал таких поцелуев, это было слияние, соединение, запечатывание, что-то куда большее, чем просто поцелуй, — я застонал в его рот, жадно поглотивший мой стон, и Вергилий, едва не прокусив мне губу, зарычал в ответ.       Я почувствовал, как меня приподнимают, сдёргивают с меня майку и, не успел я вдохнуть и выдохнуть, как он снова требовательно и властно впился в мои губы.       Пальцы Вергилия на мгновение исчезли и, сквозь заново прерванный поцелуй, я услышал тихий шелест падения второй майки.       Прикосновение холодного деревянного пола, голой кожи, гладкой груди Вергилия и его рельефной спины настолько захватили меня, что я едва не забыл как дышать, вцепившись в его спину пальцами.       Вергилий уже расстёгивал ремень моих джинсов, не обращая внимания на выступившие от волнения когти на моих пальцах, которые процарапали его спину до крови, он исступлённо терзал мои губы, сплетая из моего языка какие-то новые узлы и фигуры, о существовании которых я никогда не слышал. Я выгнулся навстречу, давно жаждущая разрядки плоть пульсировала в моих штанах, и я едва не вскрикнул, почувствовав холодную ладонь поверх боксёров.       Ещё секунда, и пальцы Вергилия уже скользнули внутрь и прошлись по нему, сжавшись у самого конца и тронувшись к основанию.       Я простонал что-то невнятное, и губы брата соскользнули с моего рта, разгоряченно двинувшись вдоль щеки к шее, больно и требовательно целуя её. Его рука медленно двигалась по всей длине моего члена, все ещё непривычно холодная, это сводило меня с ума и, уже не выдерживая, я сам потянулся к ремню его штанов.       Рука Вергилия исчезла, вызвав стон разочарования из моей груди. Я отчетливо почувствовал, как он усмехается мне в ухо, и закрыл глаза, выгибаясь навстречу его жаркому и влажному дыханию, скользящему по моей груди вниз.       Наши кристаллы, на мгновение встретившись, слабо зазвенели и снова расстались.       Он стянул с меня джинсы и боксёры, и я услышал металлический щелчок расстегиваемого ремня. Не успел свежий воздух дотронуться до меня, протрезвив своей прохладой, как Вергилий уже навалился сверху, скользнув одной рукой под мою шею и снова прижал меня приятной тяжестью. Я с почти преданной готовностью встретил его чуть солоноватые губы. На этот раз поцелуй был мягче, нежнее, медленнее. Я почувствовал его руку на своём бедре, и послушно обхватил его ногами, сдвинувшись навстречу, ощутив его напряженный, как камень, член. Я выдохнул, поведя бёдрами так, что мы ещё сильнее вжались друг в друга, и неожиданно для себя я скорее почувствовал, чем услышал его тихий и короткий стон сквозь прерывистые выдохи. Я гладил его спину, сминая пальцами кожу, пересчитывая позвонки, а он сжимал одной рукой моё бедро, пальцами другой поглаживая шею, и наши языки танцевали одухотворенно сосредоточенный танец, а тела двигались в одуряюще медленном, одуряюще плавном ритме.       Я открыл глаза и обнаружил, что вечер уже необратимо вступил в свои права, погрузив комнату в почти полный мрак. В тусклом лунном свете я видел лишь очертания его тела, но мне этого было достаточно. Я хотел было уже закрыть глаза, чтобы снова раствориться в царстве чувств, но внезапно осознал, что уже несколько секунд смотрю в глаза Вергилию. Широко раскрытые, они светились в темноте и пожирали моё лицо взглядом, от которого меня бросило в жар.       Его рука соскользнула с моего бедра и, пробежавшись волной мурашек по всей левой стороне тела, нащупала мои губы. Вергилий слегка отстранился, продолжая странно смотреть на меня. Большой палец его руки очертил мои раскрытые губы по контуру, и указательный, а затем и средний пальцы скользнули внутрь. Я с готовностью подался вперёд, со стоном сомкнув губы, приветствуя его пальцы языком, засасывая их.       Вергилий издал второй стон, такой же тихий, но гораздо более долгий, и спустя несколько умопомрачительно длинных мгновений его пальцы вырвались из моего рта, больно скользнув по зубам, и их место снова заняли жадные губы. Я вздрогнул, с шипением выдохнув, когда почувствовал, куда он дел свои влажные пальцы. Они вонзились в меня, так же требовательно, как и губы, вызвав утробный стон от сладкой боли, и я качнул бедрами навстречу им, раздвигающим меня, проникающим глубже и глубже. Своим напряженным до предела членом я неожиданно почувствовал пульсацию его плоти, и это возбудило меня до такой степени, что я едва не закричал, умоляя его прекратить издеваться надо мной, испытывая меня на прочность.       Словно прочитав мои мысли, его пальцы решительно выскользнули из меня и, рыкнув, Вергилий вжал меня в пол и, приподнявшись и направив себя рукой, вошёл в меня грубо и точно. Я выгнулся дугой, разорвав поцелуй, и застонал уже в голос, чувствуя, как всё свободное место внутри меня, едва не разрывая меня на части, занимает его естество, огромное, твердое и горячее.       Он застонал в ответ, также не сдержавшись, тяжело дыша он впился мне в шею, прикусив кожу зубами и, содрогнувшись всем телом, двинулся вперёд, входя всё глубже и глубже.       Я едва не закричал и вцепился в его белые, как снег, волосы обеими руками. Он хрипло выдохнул и вскинул голову, слепо нашарив мои губы.       Я ответил ему жадно, преданно и раболепно, обхватывая его сильнее ногами, разводя их ещё шире и двигаясь навстречу.       Его сбивчивое дыхание входило в меня, путаясь с моим собственным, его тело сминало меня и давило, всей своей силой, всем своим весом входя в меня без конца. Мы двигались рвано и непоследовательно, но всё равно ритмично, чувствуя каждое движение друг друга и повторяя его зеркально.       Мы оба находились на грани, и каждый изнывал от сжигающего, уничтожающего изнутри желания продлить этот момент, не останавливаться, не прекращать движения, не замирать.       Вергилий снова оторвался от моих губ, приподнимаясь на локте и заглядывая мне в глаза. Я поймал его взгляд и едва не потерял сознание от нахлынувшего ощущения единства, от властного наслаждения в его серебристом подтаявшем взгляде, от желания слиться с ним воедино. Никогда ещё мы не были настолько близнецами, как сейчас.       Мы двигались навстречу, раскачивая воздух в комнате, нагревая его телами, и я не различил, кто из нас первым не выдержал. Кажется, Вергилий. Я почувствовал участившееся трение его живота о мою плоть, и ритм движений сбился, участился, ускорился. Я отдался этому ритму полностью, притягивая Вергилия к себе изо всех сил и поддаваясь навстречу. Он двигался всё быстрее и быстрее, разрывая меня на части бушующей силой, и наконец я услышал его хриплый и протяжный стон, и мир для меня взорвался.       Два содрогнувшихся долгой дрожью тела в полном мраке ночной комнаты, два вжавшихся друг в друга мужчины, объятых ночным холодом, два брата, похожих друг на друга, как две капли воды, и в то же время, неуловимо разных.       — Спасибо, — сказал я, высовывая одну руку из-под одеяла, чтобы взять чашку.       — Не за что, — хрипло сказал Вергилий, быстро забираясь ко мне и стуча зубами.       Я хмыкнул и хлебнул горячего чаю, обжегшись, но не обратив на это внимания.       Камин, разожженный поспешно и неправильно, недовольно трещал впереди, над ним ярко бормотала плазма, но мы её не слушали.       Завернувшись в толстое зимнее одеяло и прижавшись друг к другу, мы пили, чуть ли не расплескивая, обжигающий чай и хмуро улыбались, не глядя друг на друга.       — Ты снова победил, — процедил брат, отхлебывая чай.       Я повернул к нему голову и коварно улыбнулся.