Сrimson Door

Пройдет не один год, пока моя плоть истлеет, обнажая черные кости, в которых не останется и толики силы. Тогда я стану частью чего-то большего, того, чего всегда боялась, но почитала. Пока мне удается проводить время наедине с собой, извлекая скрипучие звуки из расстроенного пианино, и в эти моменты я думаю, будто бы ничего не изменилось. Я смотрю на старые, полувыцветшие ноты, а мои пальцы, утяжеленные кольцами, порхают по черно-белым клавишам. Мой младший брат очень любит эту мелодию. В этом суровом доме посреди снегов и глины нет места нежности, и лишь я учу Томаса любви к ближнему. Когда отца нет, а мать, излив на нас свою злобу, удаляется принимать ванну, я всегда играю брату на пианино, потому что знаю – он любит это. Мне кажется, что я играла эту мелодию всю свою жизнь, кажется, что сейчас я закончу, закрою нотную тетрадь и отправлюсь заваривать чай – ведь скоро Томас привезет в наше поместье свою очередную жену. Наверное, мне стоить переодеться, черное платье не подойдет для встречи нашей гостьи, которая скоро начнет думать, что у нее есть права на этот дом и на моего брата. Я сжимаю связку ключей и улыбаюсь. Они все так думали. И все проиграли. Натягивая платье из темно-красной ткани, готовясь к встрече нашей гостьи, я почти не думаю о том, что это цвет крови и глины, которыми пропитан весь дом. Я всегда любила черный, хотя мне не так часто выпадал повод его носить. *** Я брожу по этому поместью, и едва ли теперь я больший призрак, чем раньше. И если прежде мои дешевые туфли увязали в кроваво-снежной пучине, теперь я лишь бестелесно парю над землей. Дом всегда был для меня чем-то родным. Особым местом – куда важнее, чем для моего непутевого братца, надменной матери или сурового отца, которого я едва помнила. Я всегда знала, что поместье должно принадлежать мне и только мне. Кто бы еще смог сохранить его в первозданном виде, не прибегая к ухищрениям и коварству современных архитекторов? Кто бы сохранил его древний дух, полный силы и темного превосходства? Никто, кроме меня. Я любила каждый уголок Аллердей Холла и никогда не разделяла желания брата раскопать землю, на которой он стоял. Зачем тревожить Ад? Ведь тогда демоны выберутся на поверхность. *** Их было не так много, но все эти богатые женщины сливались в едва различимую массу. Я не помню, кто из нас предложил это первым. Быть может, в одну из тех ледяных и снежных ночей, когда мы с братом пытались согреться единственным доступным нам способом, кто-то высказал эту мысль – больше в шутку, пытаясь заполнить мгновение тишины. Аллердейл Холл разваливался у нас на глазах, под нашими шагами, и мы с Томасом не могли более отрицать этого факта. Идея выгодного брака для кого-то из нас была прекрасной. Но я быстро поняла, что буду не в силах очаровать потенциального мужа – после лечения я была слишком нервной, слишком остро реагировала на других людей. Мне редко доводилось бывать в обществе, но каждый прием вызывал у меня только одно желание – поскорее вернуться домой и закрыть за собой дверь. Я смотрела на отстраненно-сочувствующие лица и сильнее натягивала рукава своего платья, дабы не ощутить губительного прикосновения к чужой коже. Лишь мой брат мог касаться меня, только его руки и поцелуи не вызывали во мне желания смерти. *** Лечение, должно было пойти мне на пользу, однако этого не случилось. Я помню дрожь в моей руке, когда кухонный топор вошел в череп моей матери. Так вышло, что я никогда не обманывала себя – и то чувство, оно было великолепным. Убивать просто. Куда проще, чем кажется. Все они умирали - от яда, от тоски, от кровопотери, от моих взглядов... Может показаться, что Томас не был чудовищем, но разве не он обрекал этих девиц на верную смерть? Он выбирал их сам, хоть и не без моей помощи. Разве не он укладывал их на алтарь нашей любви, одаривая целомудренным поцелуем в лоб? Они были обречены в то мгновение, когда переступали порог Аллердейл Холла. Багровый Пик никогда не отпускает своих жертв. В моей жизни было всего две важных вещи – это младший брат и родное поместье. Мы с Томасом проросли корнями в сухую кровавую почву, и я тешила себя надеждой, что наш дивный ребенок продолжит род Шарпов. Сама мысль о том, что в наследнике будет течь чужая кровь, вызывала у меня очередной приступ, после которого Томас находил меня на кухне в окружении разбитой посуды и рассыпанных углей. Он садился рядом со мной, сжимая мои перепачканные углем пальцы в своих ладонях, целуя их, нашептывая слова любви и успокоения. Быть может, это была не любовь, а страх? Я не задумывалась об этом, когда мы с Томасом впервые оказались в постели. Происходящее казалось мне настолько естественным и очевидным, что в то мгновение, когда его горячая плоть вонзилась между моих ног, я увидела, как планеты на небосводе выстроились в ряд. Брат и сестра посреди огромного дома, полного призраков и тишины. Мы познавали любовь вместе. Учили и судили друг друга, прощая страшные ошибки и не забывая глупых мелочей. Выстраивали свои стены, создавали свой мир, пусть даже мир настоящий рушился под нашими ногами. Я думала, что смогу делить его с другими, довольствуясь тем, что он любит лишь меня. *** Но они умирали. Эти женщины должны были умереть! Они надевали фамильное кольцо, они надевали белые платья, они становились рядом с Томасом и улыбались ему. Но ни одна из них не знала, как любить его. Не знала, как он стонет и сжимает простыни в тот миг, когда наслаждение больше не вытерпеть. Засыпая в Аллердей Холле, убаюканные ядом и скрипом полов, они улетали в лучший мир, и разве не я была их благодетельницей? Пока они спали в своих постелях, сжимая подушки, что еще хранили пятна крови их предшественниц, мы с Томасом забывали обо всем. Мой брат всегда приходил ко мне, лишь близость наших тел приносила покой в наши души. С годами он становился более искушенным, его ласки были жестче, а поцелуи - требовательней. Томас давно перестал быть тем мальчишкой, что отдал свою невинность родной сестре. Его движения были движениями мужчины, хоть я и видела горящий в его взгляде вопрос – младшему Шарпу всегда было нужно поощрение. И я разрешала ему возиться с его машиной, с женами, которые переписывали все свои финансы на нас. Я позволяла ему владеть собой так, как он сам этого хотел. В пыльной спальне не было преград и сомнений. Я любила своего младшего брата, ведь он был частью меня самой, частью нашего наследия. Томас Шарп был частью Багрового Пика. *** Я должна была настоять в тот раз. Эдит не могла стать нашей целью – слишком пытливый ум, слишком известная семья. И то, как брат смотрел на нее, то, как она отвечала ему. В ее настороженном взгляде, я видела наше падение, а я не могла позволить себе падение дома Шарпов. Но Томас умел просить. А я не умела отказывать любимому брату. И значит, мне предстояло надеть багровый наряд, покрепче затянуть цепь, на которой висит связка ключей и принять новую миссис Шарп в Аллердей Холле. *** Заканчивается любое везение, но не безумие. В селеньях говорят, что на кладбищах нечего бояться – все уже мертвы. Нужно бояться живых. Наверное, об этом думает Эдит, когда лопата опускается на мою голову. Странно, но в этот момент я не думаю о ней, не думаю о брате, которого убила, как и всех его жен. Я не думаю ни о чем, кроме того, как красиво выглядит кровь на снегу. Эдит просит меня обернуться, и я почему-то подчиняюсь ей. Томас выглядит ужасно. Смерть ему совсем не к лицу – аристократичная бледность сменилась желтоватым оттенком кожи, тени под глазами легли до самых скул, а прекрасные черные кудри словно покрыты пеплом. Почему я его вижу? Я не успеваю подумать над этим, потому что боль разрывает мой череп и все мое существо летит куда-то в пропасть. В моей голове нет глупых вопросов о том, почему все это случилось – так вышло, что Люсиль Шарп всегда знала, что она делает и зачем. Но знает ли она сейчас? *** Мои черные пальцы скользят по клавишам, заставляя старинный инструмент издавать забытые звуки. Я закрываю глаза, чтобы не видеть, как вокруг рушится все – дом оседает вниз, поглощаемый красной бездной, дыра в потолке становится больше неба, а сугробы заметают второй этаж. Я играет мелодию, которую не в силах забыть даже после смерти. Ведь это любимая музыка моего младшего брата. И она укажет ему путь домой. Он ведь обязательно вернется. Он обещал не оставлять меня.