Тепло.

      По воздуху летают книги и столовые приборы, кружатся в зеленом призрачном свете, а потом послушно опускаются на стол в том же порядке, в котором лежали. Зал взрывается аплодисментами, а волшебники-близнецы кланяются с приторными улыбками. Мэйбл щедро раздает воздушные поцелуи, оставаясь на сцене до последнего, а Диппер скрывается за кулисами, где накидывает на плечи теплый кардиган и ежится, стуча зубами. Стискивает кулон на шее и закрывает глаза.       Как же мерзко иметь способность читать мысли. Какими же мерзкими бывают люди. Каждая алчная, завистливая, пошлая мысль пронизывает его тысячью ледяных иголок, больно впиваясь в тело. Он ищет, пытается найти хоть что-то хорошее, но безрезультатно, уже который год. Все они такие же, как он сам — холодные и черствые, только не умеющие читать мысли.       Диппер уже почти отпускает кулон, когда в душу вдруг закрадывается тепло, как прибившийся на морозе котенок трется о ноги и жалобно попросится внутрь. И Диппер впускает, и чувствует, как покрытое толстым слоем льда сердце слегка, совсем чуть-чуть дрогнуло.       Это были чистые, светлые мысли, пропитанные заботой и беспокойством о ком-то.       «Кто, кто, кто» бормочет Диппер, выбегая обратно на сцену и окидывая взглядом зал. Волна холода снова накрывает его с головой, но он ищет глазами источник тепла, похожего на зажженную спичку в ледяной пустыне — маленькую, неуверенную, но способную развести костер и согреть.       Последний ряд. Место у двери. Светлые волосы, яркая футболка, бесконечные фенечки на руках и искренние синие глаза. У Диппера внутри все переворачивается, но внешне он спокоен и безразличен. Удобный сценический образ, приклеившийся намертво. Он сосредотачивается на ней, кладет руку на кулон и шепчет магию, что открывает ему ее мысли.       «Все ли с ним хорошо? Бледный слишком, может, переутомился на выступлении…»       Тепло. Приятно. Для примера Диппер кидает взгляд на девушку рядом, и читает привычное мерзкое «ох, как он горяч, а как красив!».       Какое там горяч, вашу мать.       — Еще один номер, — хрипит он сестре, что для развлечения публики просто поднимает в воздух все, что есть рядом. Мэйбл щурится, но ничего не говорит, предоставляя брату свободу действий.       — Вы, мисс, — Диппер жестом указывает на девушку; та вертит головой, не веря, что это ей, и Дипперу приходится использовать магию, чтобы притянуть ее на сцену. Девушка смущается, неловко здоровается и становится от него за три метра.       — Не бойтесь, — успокаивает Диппер, что-то шепчет, и под вздохи обомлевшей публики, девушка исчезает в зеленом дымке. Мэйбл расхваливает великолепного брата, предлагая публике заплатить еще несколько долларов за повтор, а Диппер со всех ног несется в гримерку, где на табуретке сидит ничего не понимающая и слегка взъерошенная девушка. С приходом Диппера она вскакивает и зачем-то просит прощения, а Диппер прикладывает руку к сердцу и склоняется в вежливом поклоне.       — Моя вина. В качестве извинений, могу предложить вам место за кулисами в следующий раз.       Девушка хлопает глазами и во взгляде ее ясно читается совершенно детский восторг.       — Правда? Спасибо большое! Знаете, я вами так восхищаюсь, вы и ваша сестра такие замечательные…       Диппер слушает ее, не убирая ладони с кулона, и греется, как греются вечерами у камина, разожжённого одной спичкой. Она рассказывает, как смотрела записи их выступлений, как читала интервью, как мечтала увидеть вживую, и как рада она, что они приехали в Графити Фоллз.       — Спасибо за магию, — произносит она на прощание, когда расходятся последние зрители, оставившие все деньги в их шатре. Диппер отпускает ее неохотно, но внешне никак этого не выдает, только наигранно улыбается и машет рукой, говоря «до встречи».       Мэйбл заходит в гримерку через пару секунд.       — Нашел себе грелку? Ах, бедная девочка, — смеется сестра, прикрывая рот рукой, на что Диппер многозначительно молчит. — Будешь использовать ее, пока не испортишь? Смотри, дорогой брат, я не думаю, что ты мог забыть человеческую натуру так быстро.              ***       На завтра она приходит чуть раньше, как было уговорено, чтобы не возникло проблем с проходом за кулисы, и чтобы вместе с приливом тепла Дипперу не пришлось чувствовать столько завистливого холода. Проклятие большой медведицы, черти бы его драли.       — Как тебя зовут? — спрашивает Диппер, хотя имя ему не особо интересно, какая разница, как, если от этого ничего не изменится.       — Пасифика, — светится счастьем девушка, разглядывая кулисы, аппарат для подачи сценического дыма, занавес и рампы. Боится касаться, но Диппер разрешает, и счастья в девичьих глазах еще больше.       — Мы будем тут еще неделю, — говорит Диппер, поправляя пиджак перед зеркалом во весь рост. Приглаживает волосы, завязывает аккуратный бант под кулоном. — Если нравится — приходи. Таких преданных фанаток у нас еще не было, позволим. Правда, сестра?       Мэйбл улыбается как-то слишком хитро, смотрит змеиным взглядом, но не вмешивается. Силы брата — не то, с чем ей хотелось бы сталкиваться. Они равны, но, если он захочет — может убить, и Мэйбл уверена, сильно грустить не будет. Они неразрывно связаны, только вот брат умеет разговаривать с демонами куда лучше, и в случае чего найдет выход.       — Правда, брат. Приходи, когда захочешь, но особо не наглей.       Пасифика кивает, говоря слова благодарности. Дипперу кажется, что скоро его рука приварится к чертовому кулону. Он начал привыкать к такому.              ***       «Если я его об этом спрошу, он меня убьет»       Диппер изгибает бровь, вопросительно смотря на Пасифику, мнущуюся в углу и думающую не пойми о чем. Подходит ближе, оглядывает.       — Я тебя не съем, — говорит на выдохе, устало потирая глаза после долгого выступления.       Пасифика кусает губу, а затем зачем-то встает на носочки и поднимает на него свои синие глаза.       — А оно… Не болит? — спрашивает она, краснея, но любопытство все же перевешивает.       Диппер понимает, что она о родимом пятне, но понятия не имеет, чему тут болеть. Пасифика, видя это, тихонько продолжает.       — Ну, знаешь… У Гарри Поттера же шрам болел…       Диппер закатывает глаза, кое-как удерживаясь от порыва хлопнуть себя по лбу и высказать все свое недовольство. Нельзя, уйдет.       — Это не шрам. И он не болит, — отвечает спокойно, как всегда.       Ее любопытство удовлетворено лишь на половину, и следующим вопросом она просит хотя бы на секунду прикоснуться к созвездию. Диппер скрипит зубами, сжимает кулаки, но разрешает. Ощущения приятные, но странные, он ведь ненавидит, когда его кто-то касается, но это тепло и мягко, а не просто идиотское тыканье пальцем ему в лоб. Пасифика пробегает по родимому пятну подушечками пальцев, но слишком быстро одергивает руку, думая, что ему неприятно.       — Спасибо, — говорит она, улыбаясь. — За доверие.       Впервые за то время, что она к ним приходит, Диппер просит уйти ее пораньше. Отъезд через два дня, не хватало ему еще привязаться к девчонке с дурацкими фенечками.       Мэйбл с другой части сцены усмехается себе под нос. Глупый брат. Для них, преданных всеми кроме самих себя, такие ошибки делать фатально. Но она не будет вмешиваться, покуда он сам этого не осознает.              ***       Она приходит слишком поздно, когда выступление уже заканчивается, а Диппер пулей вылетает со сцены, обхватывая себя руками и выдыхая облачка пара. Пасифика заходит именно тогда, когда он пытается найти кардиган, подлетает к нему и торопливо спрашивает, что случилось, почему он такой бледный и холодный, прикасается руками к щекам и не понимает, почему Мэйбл все еще на сцене.       — Замолчи, я просто замерз… — шипит Диппер, и не может даже дотянуться рукой до кулона — слишком холодно, слишком сложная публика, все как один полны плохих желаний.       Пасифика берет его руки в свои и тянет его в гримерку, где, по ее мнению, есть теплая одежда и чайник; Диппер устало на нее опирается и плетется до комнаты, а там уже падает на диванчик и часто-часто дышит.       — Пройдет, — хрипит он. — Не носись, реквизит поломаешь. Сядь! — властно рявкает он, и она от неожиданности просто замирает на месте с виноватым и обеспокоенным взглядом. — Можешь со мной посидеть, но ради бога, тихо.       Она садится рядом на табуретку (ту самую, на которой впервые оказалась в этой комнате), придвигается ближе и шепотом спрашивает:       — С тобой всегда так?       Диппер морщится, но кивает. А потом рассказывает ей все как есть, и почему он тут, и почему он ее не выгоняет, и что завтра вечером, когда будет их последнее выступление, ей лучше не приходить, чтобы не искушать его, иначе он не выдержит и запрет ее в фургончике как живой обогреватель. Пасифика слушает, а затем берет его за руку («какая холодная…»), и обещает, что что-нибудь придумает. Говорит, и выбегает из гримерки, оставляя Диппера одного. Он заворачивается в одеяло с головой и злобно рычит на самого себя и на всех подряд, и от его эмоций половина гримерки тут же поднимается в воздух и с грохотом падает на пол.              ***       В их последнее выступление ее ни за кулисами, ни в зале нет, и Диппер неимоверно этому рад, потому что будет избавлен от сопливых прощаний и слез. Фанатки, конечно, уже завалили его подарками и адресами, но все это он давно сжег, как сжигал все подобное в предыдущих городах.       Вещи уложены, фургон готов, только сестра улыбается как-то странно, и это раздражает. Диппер садится за руль, и только потом замечает знакомые светлые волосы и цветастые фенечки.       — Я сказала всем, что еду учиться, — неловко улыбается Пасифика, заламывая пальцы. — Твоя сестра разрешила, и даже немного… Помогла.       «Гипноз, Мэйбл, чтоб тебя»…       — И что? Что тебе делать с нами? — Диппер заводит фургон и начинает достаточно медленно выезжать, чтобы у нее был шанс выйти. Но она остается.       — Ты умеешь читать мысли. Ты знаешь, зачем.       Диппер хмыкает и касается кулона, тут же будто падая в мягкое облако, пахнущее молоком и медом. Бесцеремонно читает все, что может прочесть, практически устраивает допрос ее мыслям.       — Ладно, — соглашается он наконец, и зеленое сияние пропадает. — Будешь помогать с реквизитом.       — И быть грелкой, — смеется Пасифика, глядя, как замученно закатывает глаза Диппер.       На самом деле, он рад, что теперь станет легче. Но в то же самое время где-то в глубине души он ясно понимает, что привязался к этой нелепой девчонке, к ее глупым вопросам и влюбленному взгляду. Возможно у него получится найти ей другое применение. Какое-нибудь… Еще приятнее. Он подумает. У них впереди как минимум еще год разъездов.       В конце концов, кроватей в фургоне всего две, пол холодный, а делиться теплом с Мэйбл он не станет, как бы она ему не помогала.