eden — gravity falling's easy, but there's only one way up
Четыре месяца спустя
— Хочешь сказать, при желании ты могла бы имитировать тело Бродяги из Тихоокеанского рубежа? Да это же охеренно! — Марси сидела внутри салона, восхищенно смотря на улыбающуюся Руби. Девушки разговаривали о чём-то своём, лишь изредка вовлекая в разговор Оптимуса. Он и не хотел им мешать, уж слишком Марси была радостная, а такое с ней бывало крайне редко. В последнее время она сильно изменилась — словно за несколько месяцев повзрослела, посерьезнела. Ему нравились эти изменения, но порой он не понимал, как это могло произойти так быстро. Он слегка скучал по ней прежней. Они сблизились с Руби. Марс долгое время сопротивлялась этому, не хотела менять своё отношение «я не хочу иметь с ней ничего общего кроме дел, которые никак нельзя проигнорировать, к моему великому сожалению» на что-то более нейтральное. Он хорошо понимал девушку, Руби тоже не нравилась ему, но им ничего больше не оставалось, лишь принять её в свои ряды. Они ехали на поле в лесу, неподалёку от базы, куда направляла их беловолосая. Руби собиралась попробовать нечто новое, чего они ещё не делали, Марси всё допрашивала подругу, что же она задумала, но девушка молчала и хитро улыбалась, чем раздражала блондинку. — Ну, да, однако для этого я должна как следует подготовиться — физически я могу воссоздать нечто подобное, но не факт, что я двину одной рукой и не развалюсь в тот же момент. Нужна психологическая подготовка, ты всегда должен знать, на что ты идёшь и к чему тебя это может привести. Да, это прекрасная способность, но в любой момент я могу умереть, если преображение займёт много сил. — Почему я так не могу, интересно? Это же так нечестно, ты низшая, но при этом можешь больше, чем я! — девушка обиженно скрестила руки и нахмурилась, на что беловолосая мягко улыбнулась. Марс была неисправима. — Эх, Марси, — удрученно вздохнула Руби, — Пока ты должна понимать, что ты не высшая, как ты могла бы подумать: для этого тебе нужно многое пройти. Однако даже сейчас ты сильнее меня по некоторым показателям. Но в любом случае, сравнивать наши тела и особенности — большая ошибка. Мы разные, и это самое главное. Девушка посмотрела на неё по-детски серьезным взглядом, подумала немного и кивнула. Она напоминала Руби ребёнка и каждый раз при этой мысли она усмехалась. Столько всего она упустила. Ведь когда-то давно, будь она настойчивее, могла бы всё изменить — не были бы они здесь, Марси бы не мучилась так сильно на изнурительных каждодневных тренировках: девушка действительно практически всё свободное время проводила с Руби, которая учила её различным боевым искусствам. В первое время они обе думали, что это безнадежно, но спустя месяц у Марси начало неплохо получаться. Гэри же учила её стрелять и не только. Белокурая долго отговаривала Марси от обучения у второй, на что девушка смеялась и говорила, что та явно ревнует. Но обучение у Томпсон было важным для Марси — она действительно многому научила её за столь недолгое время пребывания на базе, и не только стрельбе из различного огнестрела. Она учила её защищаться от нападения людей разных весовых категорий, вовлекая в обучение также Кейда и иногда Леннокса, на которых девушка тренировалась. Спустя четыре месяца Марси могла с уверенностью ходить по гетто города, где они жили и не бояться, что её кто-то прирежет. Однако несмотря на физическую подготовку, Марси, порой, чувствовала себя очень плохо. Бывало, она просыпалась рано утром от тошноты и быстро бежала в туалет. Тесса шутила про беременность, однако Марси-то точно знала, что это тут не причем. Она очень сильно нервничала, ведь результаты анализов так и не пришли, что было крайне странно. Девушка спрашивала пару раз об этом у Колина, но он отмахивался от неё как от надоедливой мухи. Это пугало её, но Руби успокаивала подругу и говорила, что всё замечательно, и всем уже давно всё равно, кто такая Марси. Но она знала, что это было очень важно. Помимо тошноты она в целом чувствовала себя странно, не так, как обычно. Порой она начинала ни с того ни с сего кашлять, да так сильно, что ей казалось, будто она вот-вот выплюнет свои лёгкие. Иногда вместе с кашлем выходила кровь — тут уже Марси начинала волноваться. Она не говорила другим об этом, потому что считала, что сможет справиться со всем сама, да и докучать и так занятым людям не считала нужным. — Конечно, вы разные, но должна же быть какая-то отличительная особенность у Марси, которой нет у тебя, — спустя несколько десятков минут добавил Прайм. — Её тело более стабильное, — нехотя ответила девушка, — Моё может рассыпаться и я долгое время буду восстанавливаться. Тело Марси обычное, как у человека, но более крепкое, моё же подобно песчаному. Я могу быть стойкой, но если расслаблюсь — всё, конец. Ну и высшие неурийцы рождались естественным путём, путём зачатия и вынашивания. Мы же были иными: наши души рождались в сердце планеты, предназначаясь высшему. Происходило этакое «распределение». После смерти низший рассыпался в прах, но это не было концом его пути — умерев, он перерождался в другого низшего. — Напоминает легенду о фениксе, знаешь, — добавила Марси. — Да, есть что-то в этом. Многие сказания и легенды о магии и различных чудесах — результат нашего прибывания в этом месте. Мы пришли на эту землю в начале времён, когда люди были простыми дикарями, и посмотри, кто они сейчас, — Руби негромко усмехнулась, — Несмотря на моё отношение к этому виду, прочие неурийцы были нейтральны и даже положительны к людям. Вначале мы прятались и были лишь наблюдателями, затем стали вступать с ними в контакт. Мы обучали людей, помогали им, ты наверняка не знала, но первый огонь человек сотворил лишь благодаря нашей помощи. Затем мы начали редеть, умирать. Происходило смешение крови, появлялись полукровки. Иначе было никак, нам нужно было сохранить свой вид. — Именно поэтому я лишь наполовину человек. Но ты так и не сказала мне, почему же я такая? Почему мой отец человек, но при этом он был на Неурине? Как такое возможно? — Я расскажу тебе, когда-нибудь. Но позже, намного позже. Сейчас ты не готова, — Марси непонимающе посмотрела на Руби и заметила едва различимый блеск в её глазах, будто бы та начала плакать. — Оптимус, остановись здесь. Прайм послушно притормозил у достаточно большой голой поляны, которую полукругом окружили деревья. Спустившись на траву и закрыв дверцу, Марси недалёко отошла и глубоко вздохнула чистый воздух, растирая заледеневшие руки. Ей было холодно. В последнее время вместе с различными болячками она часто мёрзла, что было для неё абсолютно неестественно — прежде она никогда не замерзала. — Отлично. Идеальное место. Нас здесь никто не увидит, да и Прайм поможет, если что, — Руби размялась и развернулась к Марси. — Поможет, если что? Почему ты ничего опять не говоришь? Я же хочу знать, что ты собираешься делать со мной! — Спокойно, Марс! Сейчас ты сама всё поймёшь. Встань рядом и не задавай вопросы, пожалуйста, это мешает. Марси послушно встала рядом на указанное Руби место, скрестив руки на груди и раздраженно поглядывая на неё. Оптимус трансформировался, не стал им мешать и отошёл на несколько десятков шагов назад, внимательно наблюдая за каждым их действием. Руби соединила ладони на груди и глубоко вздохнула, закрыв глаза. Первые пять минут ничего не происходило, и Марси хотела, было, пойти к Прайму, но когда она двинулась, её словно что-то остановило — будто невидимая стена, что не пускала дальше полуметра. Лишь тогда она заметила, что вокруг Руби кружится небольшая золотистая дымка — словно ветер подхватил желтые осенние листья и кружил их вокруг неурийки. Сначала эта дымка была едва заметна Марси, но затем она начала увеличиваться и превращаться в небольшой разрастающийся смерч, в центре которого стояли девушки. Заметив это, Оптимус сразу же пошёл в сторону Марси, но Руби внезапно открыла глаза — те поменяли свой привычный голубой цвет на неоново-желтый — и выразительно посмотрела на него, покачала головой, словно говоря «не смей вмешиваться». Он был в замешательстве — знал, что она не навредит Марси, но всё равно волновался за девушку, от одного вида растущего золотисто-серого смерча искра сжималась так, что он не в силах был стоять и смотреть. Марси начала задыхаться так, словно воздух вокруг совсем закончился. Она пыталась попросить Руби остановиться, но не могла выдавить из себя и слова, лишь хрипы. Когда силы её кончились, она упала на колени и застонала, чувствуя, как теряет сознание. Первым, что она запомнила перед тем, как отключилась — желтый светящийся взгляд Руби, словно смеющийся. Затем все погрузилось во мрак. Она вновь открыла глаза уже через несколько минут, кряхтя и откашливаясь, но одно радовало её — она вновь может дышать. Приподнявшись с травы, она испуганно вновь грохнулась — руки были не руками, а… манипуляторами? Как такое возможно?! — Марси, слышишь меня? — девушка кивнула, ощущая, с каким звуком двигаются её новые «мышцы» — металлический скрежет. — Отлично. Слушай меня внимательно. Я воссоздала тело кибертронца, но не знаю, сколько оно будет держаться, стабилизировать его будет тяжело. Попробуй подвигаться, походить. Голос Руби звучал в её голове наравне со своим собственным внутренним, что пугало её. Однако она послушно попробовала встать, сначала опираясь железными руками о землю, отмечая про себя то, что они были серебряно-золотистого цвета. На наружных сторонах «рук» были пластины чисто золотого цвета, такого же вида, как у Прайма. А Руби постаралась. Оптимус смотрел на всё это и не мог поверить в то, что видел. Быть может, он в оффлайне? Или же это галлюцинации и процессор повреждён? Нет, всё было более реально, чем он себе представлял. Он сделал пару шагов в сторону Марси и замер, когда она посмотрела на него. Её новое «тело» было метра на три ниже его собственного. Такое тонкое и аккуратное, что возникал вопрос — как она вообще может вставать с такими пропорциями. Фейсплейт напоминал её белковое лицо, вместо ушей у неё были вытянутые рога, а на голове было нечто, напоминающее волосы, золотистого цвета. — Руби, что происходит? — Марси встала на ноги и покачнулась, вовремя согнув одну в колено и опираясь на неё, ощущения были мягко говоря «странными» — перед глазами всё кружилось и ей ужасно хотелось прилечь спать прямо в этом месте, игнорируя то, что происходит. — Двигайся и не задавай вопросы, — раздраженно ответил ей голос в голове. Марси попробовала сделать шаг, балансируя тяжелым телом, ей казалось, что если она не будет напрягать все «мышцы», то просто-напросто упадёт. Привыкая к новым ощущениям, она смело сделала шаг в сторону Прайма, что смотрел на неё так удивлённо, как ещё никогда не смотрел. — Марс… Как ты? — он пошёл ей навстречу, игнорируя сильное желание дотронуться, обнять её. — Я… не знаю. Это очень сложно описать. Словно меня посадили внутрь танка и заставляют им управлять, не выдав инструкцию, — сказала она и тут же рухнула на землю — не рассчитала силу, с которой наступит ногой на землю, отчего та подвернулась и она стремительно полетела вниз. Нога болела, и боль эта была настолько необычная, что Марси не было с чем её сравнить. Словно мышцу сводило, но не так, как в белковом теле, иначе — боль расходилась волнами по всему корпусу, пульсируя в процессоре. Она подняла голову и увидела манипулятор, что протянул ей Оптимус. Подождав несколько секунд, она вложила свою кистью в его. Их руки сильно отличались: если пальцы Прайма напоминали обычные, слегка квадратные человеческие, то у Марси были продолговатые когти, заострённые к кончикам, уже и мельче, чем у Прайма. Они напомнили ей лапы хищной птицы. И их было не пять, а четыре. Так же было и с пальцами на ногах. Держась за одну руку Прайма, вторую она начала изучать своей свободной левой, аккуратно поднимаясь по плечу к шее. Он смотрел на неё изучающе, оптика бегала из стороны в сторону, он всё не мог остановиться. Отстранившись от Прайма, девушка повернулась и уверенно пошла в сторону небольшого озера, которое заметила, когда они только приехали, с целью посмотреть на себя, понять, почему Прайм так смотрел на неё. Она удивлялась тому, насколько быстро она теперь передвигалась — каждый шаг сокращал расстояние в два, а то и в три раза, в отличие от обычных её шагов. Добравшись до цели, она опустилась на землю, посмотрела на своё отражение в воде и ужаснулась похожести фейсплейта с её собственным человеческим лицом. Оптика была такой же формы, как на её человеческом лице, как и губы, подбородок и нос. Цвет оптики, однако, был не голубым, как она думала, а золотисто-медным. Из висков росли два небольших рога, под ними были два совсем крошечных, размером с палец, а на плечи спадали длинные ≪волосы≫, уж очень сильно напоминающие ей человеческие дреды. От уголков глаз вниз, к подбородку тянулись две небольшие щели-слезы. — Я создала тело на свой вкус, не обессудь, — усмехнулся голос в голове Марси. — Хватит любоваться собой, нам нужно делать дела. — Делать… дела? Какие ещё дела? — Марси коснулась воды и почувствовала холод, но будь она в своём прежнем теле, от руки поползли бы мурашки по всему телу. Тут она решила поэкспериментировать — зашла в озеро по пояс, наслаждаясь холодом. А ведь в теле человека такое не сделаешь. На дворе стоял ноябрь, холодный, неприятный и слякотный. Забравшись в воду в такую погоду, она бы подхватила простуду или пневмонию, а то и всё вместе. — Марси, я не думаю, что это хорошая идея, — Оптимус поспешил за ней, но остановился у берега, озадаченно проглядывая на девушку. — Почему? Это так здорово! — Марси ощущала, как её тело начинает остывать, холодок полз по бёдрам к торсу. — Тем более, я знаю, что заржаветь я не смогу. — Прекращай, мне тяжело стабилизировать всё тело целиком. — Хорошо-хорошо, как скажешь, — насупилась девушка, но послушно вышла из воды. Отряхиваясь от неё, тряся как следует конечностями, она ощущала на себе изучающий взгляд Оптимуса. В последний раз он смотрел на неё так очень давно, когда ещё был человеком. Голубая оптика жадно изучала каждый изгиб её тела, будто бы голодная хищная птица, что следила за маленьким зверьком. Она почувствовала, как в груди словно что-то сжимается. Возникла мысль, что это, возможно, искра, но проверить она не решилась. — Марси, послушай, мы должны кое-что сделать, опробовать тело, так сказать, ты… — девушка перестала слушать голос в голове и направилась в сторону Оптимуса. Он удивился, наблюдая такую картину: совсем недавно она еле стояла на ногах, а сейчас уверенно шагала в его сторону, зачарованно смотря ему в оптику, слегка покачиваясь, словно пьяная. Остановившись в полуметре от него, а подобное расстояние можно было назвать очень коротким, она коснулась когтистой ладонью его фейсплейта, проведя пальцем по «щеке». Они могут трогать друг друга. Их тела почти одного размера. Её голова буквально распухала от мыслей, что одна за другой возникали. Столько возможностей! Они могут быть вместе, наконец-то! Марси хотела, было, подняться на носочки и попробовать быть с Оптимусом на одном уровне, но что-то внезапно звякнуло в её голове. Она перестала что-либо слышать, отошла от Прайма и схватилась за голову, постанывая. Голова ужасно болела, Марси больше не слышала голос Руби, который старательно игнорировала, теперь вместо него был лишь ужасный нарастающий звон. С каждой секундой он всё разрастался, и вот она уже лежала на земле, моля Руби прекратить это. Прайм что-то говорил ей, касался её, пытаясь как-то помочь, но она слышала лишь звуки, отдалено напоминающие слова и никак не могла в последний раз дотронуться до его лица. Перед глазами вновь потемнело, и она погрузилась во тьму. Очнулась она уже в своём обычном теле, в руке Прайма, что крепко держал её, опустившись одним коленом на землю для опоры. В голове всё ещё стоял гул, но сейчас она хотя бы могла двигаться. — Как ты? — он нарушил недолгую тишину, встревожено оглядывая её. — Ужасно. Словно мне кто-то со всей силы врезал по голове битой, — девушка протирала виски, тяжело вздыхая. Попросив опустить её вниз, она огляделась и увидела Руби, что неспешно вставала с травы, гневно поглядывая на Марси и Оптимуса. Когда голова перестала кружиться, Марси пригляделась и заметила, что земля словно была усыпана серебристым пеплом. Он был повсюду, даже на руках Прайма. — Руби? Что произошло? — смотря на неё круглыми глазами, она вдруг ощутила, как холодно ей было — её буквально трясло, хотя она была в достаточно тёплой куртке. — Без понятия. Но ты явно сделала что-то не так, когда прекратила меня слушать. Тело буквально развалилось. А я ведь говорила! — Хорошо, извини. Я не хотела. Но почему это произошло? После продолжительного молчания Руби посмотрела на девушку, сложила руки на груди и грозно прошипела: — Как я и думала, контактировать с телом другого бота долгое время нельзя. Тебе не стоило трогать Прайма, нужно было сразу предупредить. — Н-но почему? Что пошло не так? — Откуда же мне знать? У меня же не мега-компьютер вместо головы, я не обязана знать всё и обо всём. Возможно, ваши тела просто несовместимы. Марси печально посмотрела на Оптимуса и опустила глаза, понимая, что все её недавно появившиеся надежды были обречены на смерть.***
Шум морских волн раздавался по берегу равномерным шёпотом, успокаивая, усыпляя. Чайки летали высоко в небе, изредка падая камнем в воду и вылавливая ещё живую рыбу, улетая к семейству, кормить птенцов, прочь от холодной воды. Солнце уже давно высоко стояло в небе, но было затянуто свинцовыми тучами — в любом другом месте это был бы верный признак дождя, но не здесь. Холодные волны облизывали песчаную землю, жадно и нехотя уползая прочь. Иногда, идя по берегу, можно было наткнуться на крошечные кусочки некогда огромных ледяных глыб — такое здесь бывало часто, северное море, как-никак. Смотря на ритмично прибывающую и убывающую воду можно вечно, она гипнотизировала, успокаивала. Неру часто был тут, особенно в тяжёлые моменты в жизни, когда ему было плохо. Ему почему-то всегда казалось, что ледяная вода понимает его лучше всех окружающих вместе взятых. Подойти к воде, опустить в неё руки, омыть лицо и тут же пожалеть об этом, трясясь от холода. Как часто он делал это? Уже и не помнит. Почему-то это место он считал той самой землёй, на которой будет жить всегда. Он стоял на этом мокром песке, смотрел вдаль и ощущал себя так уверенно, будто не понимал, что скоро его ждёт. Он хотел бы остаться тут, жить в этом прекрасном холодном месте вечно, но, зачастую, нам не дают выбрать то, чего мы хотим больше всего. С самого раннего детства его жизнь была предопределена. Куда бы он не шёл, что бы не делал, всегда знал — иного исхода не будет. Сначала он сопротивлялся, поначалу думал, что это ему поможет, но со временем он перестал видеть в этом смысл и просто смирился. Жить в смирении — его кредо, не иначе. На редкость большая волна неслась на берег, но разбилась вдребезги о торчащую каменную глыбу, всегда напоминающую ему остроносую ладью. С годами она сточилась и превратилась в небольшой полумесяц, выпирающий из воды, совсем небольшой по сравнению со своей предыдущей формой, но такой же величественный и устрашающий. Поток мыслей Неру прервал звук ботинок по мокрому песку. Он грустно протяжно вздохнул, понимая, что его долгие рассуждения нарушат и вряд ли он ещё сегодня вернётся в это прекрасное место. Как досадно, ведь побыть наедине с самим собой было такой редкостью. — Алик, я ведь просила не уходить тебя, — он слышал женский голос, но не хотел поворачиваться. — Не будь таким нелюдимым, сейчас не время для твоей меланхолии. Он резко развернулся и возмущённо посмотрел в сторону нарушителя его тишины — перед ним в десяти метрах стояла его родная сестра. Он сощурился и отвернулся вновь. Девушка тяжело вздохнула и подошла к нему, присев рядом с ним на землю. Неру заметил новые, уже слегка затянувшиеся царапины на её смуглых, крупных руках и повернул голову чуть ближе к сестре, приглядываясь. Это опять началось. — Давно она бодрствует? — спросил он будто не её, а самого себя, аккуратно притрагиваясь к воспалённой коже, поглаживая, словно извиняясь за что-то. — Уже где-то час, — теперь уже её взгляд был устремлён вперёд, она смотрела на бескрайнее море и так сильно напоминала Неру его самого. Они действительно были очень похожи, почти как двойняшки, только вот Аяке было двадцать четыре, а ему всего лишь двадцать один. Его сестра была невероятно мудрой и взрослой, точно не на свой возраст. Она напоминала ему их мать, в лучшие её годы. Они оба были как две капли воды похожи друг на друга, отличаясь лишь тем, что парень был склонен уходить глубоко в себя, чего не могла себе позволить Аяка — она была старшей, она всегда за всё отвечала. Ей было не до самокопаний. — И что же нам делать? — он нахмурился и пригладил растрепавшиеся от ветра черные непослушные волосы. — Я не знаю, — ответила Аяка таким тоном, словно он не понимал, что это был глупый вопрос, пустая трата времени. — Однако она пребывает в хорошем состоянии, даже не бредит. Она очень хочет поговорить. — Так поговори с ней, в чем проблема? — возмущённо ответил он, вставая и отряхиваясь, собираясь пойти прочь, тем самым желая прервать неприятный разговор, но сестра остановила его, крепко схватившись за руку и выразительно посмотрев своими голубыми глазами — вторым, значительно весомым отличием от него самого. Её глаза были словно двумя ярко-голубыми маяками в темноте — посмотрев в них, ты уже никогда не почувствуешь себя потерянным, ведь они направят тебя именно туда, куда тебе нужно. Его же глаза были карими, тьмой, в которой можно заблудиться, потеряться. Так всегда говорила их мать. — Она хочет поговорить с тобой. Поняв, что этого он избежать уже не сможет, Неру высвободил руку из её мёртвой хватки, направляясь в сторону высокой деревянной лестницы, ведущей к мшистому холму. Идя в дом, он первым делом закурил — единственное, что в такие моменты помогало ему. Это было вредно, но не вреднее того, что его ждало впереди. Открыв резную чёрную дверь, он выпустил последний клуб серого дыма, вытер ноги и поднялся по широкой мраморной лестнице с чугунными перилами, задерживая дыхание и считая секунды до тех пор, пока он не остановится у двери его матери — это был некий обычай, и каждый раз он насчитывал ровно двести тридцать две секунды. Постучав трижды, он не дождался ответа и открыл дверь, что издала ужасный скрип. Она лежала на огромной деревянной кровати с роскошным балдахином из алого бархата — любой человек, придя сюда впервые, будет восхищён столь богатым местом, обставленным дорогой мебелью, но Неру цвет алой ткани и запах старого дерева не переносил в принципе, все это наводило ужас, заставляя трястись чуть ли не от страха. У изголовья кровати сидели две женщины — одна следила за техникой, что присоединялась к его матери и следила за каждым дыханием, каждым сердцебиением, вторая же подавала всё, о чем просила женщина. Он не видел её лица, но был уверен, что оно выглядело точно так же, как и всегда — бледная, практически белая кожа, синие, некогда голубые глаза, обрамлённые черными редкими ресницами и длинные волнистые седые волосы, что, казалось, были повсюду. Её лицо перестало меняться семь лет назад, когда она внезапно из статной высокой женщины благородных кровей начала превращаться в ветхую старуху, горбатую и увядающую. Сначала она могла ходить, но потом сил ей хватало лишь на поднятие рук и ног. Затем она перестала вспоминать своих детей. Женщина, совсем недавно выглядящая так молодо и свежо, поседела и покрылась многочисленными морщинами, крича от страха, когда дети, родные дети, которых она вырастила сама, приносили ей еду и пытались с ней поговорить. Она просыпалась ночами, будя всех домочадцев, пронзительно кричала и рыдала, порой даже выла. Сестра рассказывала ему, что она вспоминала войну Неурина — в те времена их мама была совсем юной, поэтому запомнила всё слишком хорошо, слишком подробно. Она кричала о погибших близких ей людях, просто о людях, что теряли свои жизни за неё, за свой мир. Почти каждую ночь она оплакивала их, тихо нашёптывая песни на незнакомом древнем языке, который знала лишь она. Песни её были такими же старыми, как сама она, казалось, что она вкладывала в них остатки своей души, настолько пронзительными и душещипательными были непонятные тексты. Подобные ночи доводили Неру до слёз, он, будучи пятнадцатилетним мальчиком засыпал лишь со светом, а порой и приходил к сестре в слезах. Она не прогоняла его, слишком хорошо понимала. Они вместе плакали до самого рассвета, пока мама не засыпала. — Неру, подойти ко мне ближе. Девочки, вы можете идти, оставьте нас одних, прошу, — проскрежетала своим выцветшим голосом старуха, направляя взор блеклых синих очей на сына. Женщины послушно поклонились и вышли из комнаты, оставив его наедине с матерью. — Ты хотела меня видеть, таакия? — обратился Неру к старухе, подходя ближе и присаживаясь на стул у кровати. — Надо же, ты помнишь язык, которому я учила тебя так давно. Столько мы не занимались с тобой, ты наверняка всё позабыл… — Нет, матушка, я и сейчас могу говорить с тобой на нём, если ты желаешь этого, — в голосе его звучала сталь, он не дрожал, и это давалось Неру с трудом — он еле сдерживался, вот-вот его начнёт лихорадить. — Не стоит, мне тяжело будет сейчас вспомнить всё это. Не будем отвлекаться, нам нужно с тобой очень серьёзно поговорить, — женщина приподнялась на кровати, чтобы быть на одном уровне с сыном. — Что ты хочешь обсудить? — безучастно осведомился Неру, нервно сглотнув. — Ты наверняка знаешь, что кристалл Аракии, что носит на шее твоя сестра, покраснел. Это знак того, что время пришло. Избранный готов, и ты знаешь, что это ты. — Не хочу тебя прерывать, но откуда ты знаешь, что избранный — я? Им может быть кто угодно, ты ведь прекрасно понимаешь это, матушка. — Не смей так говорить. Я знаю, что это ты. Как и Аяка знает. Совсем скоро за тобой придёт дочь Юинни. Ты не помнишь её, наверное, она приходила, когда тебе не было и двух лет. Это было незадолго до её смерти, но не важно. Она говорила, что её место займёт её дочка, и я думаю, сейчас она готова, как и ты. Вы встретитесь и поведёте наш народ в мир, что готов встретить нас с распростертыми объятиями. — Я не думаю, что… — Алик, послушай меня! — она схватила его за предплечье правой руки и впилась ногтями в кожу так сильно, что тут же потекли небольшие струйки крови. Вот, почему руки Аяки так выглядели. — И сколько я должен ждать, мама? — с каждым словом лицо его бледнело и говорить с ней было всё сложнее и сложнее. Он не хотел верить во всё то, что слышал. — Не знаю, Алик. Но ты узнаешь первый, когда она будет рядом. Закончив разговор с матерью, он безмолвно покинул комнату, направляясь сам не знал куда — ноги вели его вперёд, и этого было достаточно. Он чувствовал себя опустошенным. Три года назад он узнал, что правление Неурином ляжет на его плечи. Всю жизнь он был уверен, что новой королевой будет его сестра, но каково было его потрясение, когда она сообщила ему столь неприятную новость. Любой другой на его месте был бы счастлив, ведь корона всегда означает власть в руках. Однако он знал, что это вовсе не так. Власть будет, конечно, но вместе с ней будет великая ответственность. Так уж получилось, что Неру не был ответственным молодым человеком. Его растили так, что он не должен был быть близко к короне, ею должна была владеть Аяка. Но все изменилось. С тех пор он перестал жить так, как прежде. Прежний Неру умер в тот день. На его месте появилась лишь отдаленно похожая на него серая тень. Не такой правитель нужен Неурину. Выйдя на улицу и вернувшись к тому месту, где он так любил побыть один, он обнаружил Аяку, что сидела в той же позе, в которой будто бы замерла, когда он уходил. Она наверняка знала, промелькнула мысль в его голове. Сев вновь рядом с ней, он схватился за голову и беззвучно заплакал, обняв колени. Сестра была единственным человеком, которому он мог показать свою слабость. Она не осуждала бы его за слёзы или за глупые мысли, которыми он делился с ней, наоборот — она прекрасно понимала его, поддерживала. Потому что они были слишком похожи. Успокоившись и растерев раскрасневшееся лицо, он посмотрел на её шею — на чёрной бархотке висел достаточно крупный камень цвета спелого персика. Неру аккуратно протянул руку, посмотрев девушке в глаза и получив разрешение, коснулся холодного камня. Спустя несколько секунд он стал более алым, будто бы кто-то добавил в розовую воду каплю красной краски. Он отдернул руку с такой скоростью, словно обжегся. — Ты ведь и сам знаешь, что камень покажет. На что-то ещё надеешься? — Конечно. Думаешь, я хочу быть тем, кем меня видит мама? — Нет, не думаю. Я знаю лишь то, что всё это не для тебя. Он подавил желание вновь расплакаться, зажмурился и вдохнул соленый воздух, после чего не удержался и вновь закурил, игнорируя недовольный взгляд сестры.