walk(er)

Это, наверное, неизбежно. Приглушённое тиканье за спиной, словно шаги палача, заносящего топор над их шеями. Неплотная тишина, скользящая в темноте, принимающая самые причудливые формы. Свечи разгоняют тени по углам, голос Уолкера рвёт паузы на части, дробит в мелкое крошево. Уолкер говорит все эти глупые вещи “я всех спасу” и “я смогу защитить тех, кто мне дорог”. Чем дольше Линк остаётся с ним, тем чаще сам начинает нести подобную чушь. Их комната — три на четыре метра, две узкие кровати и деревянный стол, залитый воском. Дорожные плащи, наброшенные на спинки двух крепких стульев, вместо крестов на них сейчас только дешёвые блестящие пуговицы, ничего величественного и благородного; они были бы похожи на отшельников, если бы не были беглецами. Уолкер усаживается за столом с книгой, ворочается так и эдак, переставляет свечу, чтобы было посветлее. У него сильно отросли волосы, Уолкер взял в привычку собирать их в хвост, но сейчас они распущены и мягко мажут по его плечам. Уолкер выглядит вымотанным, но как-то совсем по-особенному спокойным. Его спина расслаблена, проклятая рука лежит на бедре, и, кажется, что в ней нет и не было никакой силы. Уолкер выглядит как очень старый подросток. Линк не может определить момент, когда всё это вдруг стало личным. Выходящим за рамки его обязанностей. Выходящим за рамки его совести и гордости. Почему-то Уолкер — со всеми его привязанностями, верой в добро и жутким желанием жить. Почему-то Уолкер — и Четырнадцатый, сидящий внутри него, словно паразит. Небо за крохотным окном их комнаты стремительно темнеет, наливается тяжестью, где-то мелькает проблеск одинокой звезды, и из-за тучи выглядывает желтоватый кончик полумесяца. Уолкер потирает лоб тыльной стороной ладони и тихо выдыхает, будто отпускает слова, которые вертятся на языке. Тихое и безнадёжное ожидание чего-то; какого-то движения или знака, чьего-то волшебного появления. Эта тень за их спинами иногда становится чётче и словно бы плотнее, кажется, ещё чуть-чуть — и они наконец попадутся, но за секунду “до” они собирают вещи и бегут дальше. Бесконечное движение вперёд, миллиметры, а потом сантиметры отросших волос Уолкера, его белая чёлка, падающая на глаза. Теперь он носит свитера поверх рубашек, мало разговаривает, даже ест меньше. Иногда Линк заходит в булочную и покупает ему хлеб или пирожные, и Уолкер потом смотрит с таким странным выражением лица. Будто ему Линка жаль или вроде того. Иногда так хочется его ударить. Уолкер просит как-то собрать ему волосы, и Линк послушно плетёт тонкую короткую косичку. Уолкер потом долго ощупывает её, улыбается себе под нос и ходит с ней, наверное, неделю. Потом они сражаются с акума. Перебираются на новое место. Уолкер спит трое суток беспробудным сном. Линк не отходит от него всё это время: читает сводку новостей за последнее время. Странные события, убийства и катастрофы. От шороха переворачиваемых страниц Уолкер весь дёргается и напрягается. Он выглядит испуганным и уязвимым в такие моменты. Кажется, что на самом деле они просто ждут, когда Уолкер сдастся. Когда Уолкер сломается. Когда и без того ненадёжная система выйдет из строя. Иногда Линк треплет Уолкера по волосам, пока тот спит. Это странно, и болезненно, и бесполезно, наверное, но это просто дурацкие порывы, которые подавить не получается. Никому от этого хуже не станет. Хочется так думать. Иногда Уолкер смотрит на него, а, кажется, что это и не он вовсе. Кто-то другой, тёмный и загадочный, выглядывающий из-за его плеча. Может быть, Линк боится таких моментов, но Уолкер, кажется, боится их в тысячу раз сильнее. Это, наверное, неизбежно. Конец их путешествия, побега, затянувшегося кошмара, в котором они безнадёжно увязли. Они торопливо завтракают в гостиницах — кофе, хрустящие тосты, немного мяса — часто его подают пережаренным и жёстким. Подхватывают сумки и уходят дальше, чтобы потом остановиться — с надеждой и страхом, что уже навсегда. Птицы стаями парят в сероватом небе, а потом исчезают за линией горизонта, двинувшись куда-то на юг. Им бы с Уолкером тоже в ту сторону, где бы солнечней и жарче. Чтобы хоть ненадолго забыть. Забыться. Было бы неплохо. Чёлка Уолкера завешивает его лицо словно плотная штора, и он как-то раз отрезает её — коротко и неровно, и ему не идёт вообще-то, но он выглядит лучше. В гостиничном номере темно и прохладно, и у них одна кровать на двоих, и одеяло тоже одно. За ночь у Линка затекает бок и отмерзают пятки, Уолкер утром выглядит пристыженным. У него на лице это выражение “лучше оставь меня”. Линк мог бы, наверное. Если бы не долг. Если бы ему было куда идти. Следующей ночью они спят, прижавшись друг к другу. Бок затекает всё так же, но становится теплее. Утром, на рассвете, они лежат, ткнувшись друг в друга. Потом целуются. Завтракают, выпивают кофе. Бегут. Вся эта кутерьма — не такая уж плохая альтернатива несчастливой размеренной жизни обычного человека. Который и проживёт подольше, и столько смертей не увидит. Будет лучше питаться и спать. Ничего плохого и сверхъестественного, а из проблем, ну, может только, как скрыть расходы на любовницу от жены. Есть призрачный образ той, другой жизни, а есть реальность. Запах воска и хлеба, шелест страниц, заляпанные грязью сапоги с разбитыми пятками. Чёрный Орден, семья Ноя и Четырнадцатый. И есть Аллен Уолкер.