Семейные ценности

Наблюдать за окружающими всегда интересно. Я занимался этим увлекательным делом уже третью неделю, а если считать время, проведенное в полете от пункта сбора до этого унылого астероида, то и все пять. Было забавно отслеживать, как проходило знакомство парней, решивших вдруг податься в наемники, видеть их браваду и усиленное раздувание щек — я тут самый крутой. Сразу определилась пара лидеров и началась война за первенство. Подпевал хватало у обеих сторон. Я, как всегда в таких случаях, держался в стороне. Может быть, я и не прав, но одно дело подчиняться дисциплине и выполнять приказы тех, кто имеет право их отдавать, и совсем другое — быть втянутым в какую-то левую группировку. Зачем бы оно мне сдалось? — Эжен! Я обернулся. Рядом стоял раздраженный донельзя Шон Хант. — Ты так и будешь сидеть и ждать, что за тебя остальные все сделают? — он сверлил меня недобрым взглядом. — Сделают что? — недружелюбно поинтересовался я. — Спасут твою драгоценную задницу! — Не надо заботиться о моей заднице, — посоветовал я и отвернулся, — беспокойтесь лучше о своих. Хант плюнул на пол возле моей койки и потопал прочь. Я покосился ему вслед. Очень хотелось сказать что-нибудь язвительное и правдивое по поводу интеллекта некоторых и их же способностей к логическим заключениям, но это означало бы хорошую драку. Ничего не имею против того, чтобы почесать кулаки, но сейчас это было не ко времени. Схватившись с десятком недовольных парней, я бы потом провалялся в лазарете дня три минимум, а вокруг явно что-то назревало. На заговоры новобранцев можно и не обращать внимания, а вот поведение нашего инструктора настораживало. Не знаю, понимают ли это наши подпольщики, но все их хитрости явно шиты белыми нитками. — Эжен, послушай, сейчас мы все должны действовать заодно и дать отпор… Я уселся по-турецки на середину койки и с интересом уставился на Тони Флинна. Надо же, сам главарь шайки пожаловал. Я вырос в собственных глазах. — Эжен, — он сел рядом и взял меня за руку, — неужели тебе безразлична судьба Реджи? — А разве он не сам виноват? — я похлопал ресницами и улыбнулся уголком рта. — Разве это важно сейчас? Речь идет… — Это важно всегда! — я сбросил его руку со своей. – То, что вы затеяли, называется бунтом. Он вскочил и навис сверху: — Мы еще не принимали присягу! А эта сволочь воспользовалась нашей неопытностью и загнала в ловушку! — Незнание законов не освобождает от ответственности. Хотели выпендриться — получайте. Инструктор в своем праве, ты же сам читал свод правил. Нарушение нашел? То-то. — Что-то ты уж очень радостно стремишься в гарем, — Тони пихнул меня кулаком в плечо, — мечтаешь стать любимой женой? — Так вроде как это место уже занято, — я усмехнулся и поймал его запястье. — Как там Реджи поживает? — Пошел ты! Только попробуй нас заложить, сука! — А мне и не надо, — я кивнул в угол, — камер везде достаточно. Тони побледнел и затравленно посмотрел в том направлении, где по моим расчетам должна была быть видеокамера системы безопасности. — Сука, — еще раз повторил он и наконец оставил меня в покое. Я обессиленно прислонился к стене, в который раз похвалив себя за стратегически правильный выбор места. Достанься мне койка посреди казармы, было бы гораздо сложнее отстаивать свою независимость. Сквозь открытую дверь была видна часть коридора. Мимо прошел инструктор. Спокойным уверенным шагом в сторону больничного отсека — ни малейшего намека на беспокойство — как будто два десятка недружелюбно настроенных человек никак его не волновали. С другой стороны, опыта у него более чем достаточно — двадцать лет имел дело с нашим братом. Невольно вспомнился наш первый день, и как Реджи влип в историю и всех нас потащил. Что теперь с ним? Инструктор из своей комнаты выходил редко, понять, что происходит, невозможно. Всякая мура про детей пугает до чертиков, и не только меня. Я не знаю, жалко ли мне Реджи. Скорее нет. За глупость надо платить, недаром же говорят, что она самый дорогой товар во вселенной. Обидно до зубовного скрежета за себя — после того, как оказался за воротами приюта, брался за любую работу, чтобы накопить денег на билет до более-менее цивилизованного мира. На наши урановые рудники даже вербовщики и те не залетают. А я не хотел всю жизнь пахать в шахтах — другой работы после муниципальной школы не получить. Наемникам и платят больше, и льготы по выслуге лет дают. Кто доживает, конечно. На погоны я не рассчитывал — не настолько глуп, а вот в десятники вполне можно было попробовать выбиться. А тут Реджи… По коридору снова прошел инструктор, опять в сторону больничного блока. Насколько бы сильно я ни задумался, но пропустить, когда он шел в обратном направлении, не мог — опыт приютской жизни так быстро не растеряешь. Я встал с койки, собираясь выяснить, что за дела творятся на базе. В дверном проеме снова появилась знакомая фигура, я от растерянности налетел на стоящий рядом табурет и затравленно уставился на остановившегося «не инструктора». Потому что это не мог быть он. Похож, но не он. — Простите, — пробормотал я и поставил на место табурет. А когда разогнулся, то никого в коридоре уже не было, как будто все лишние «инструкторы» мне просто померещились. Но этого быть не могло. Кстати, к нашему Сэнди могла прибыть подмога. По спине заструился холодный пот: если и правда приехали его соотечественники, чтобы помочь разобраться в ситуации, то наши дела совсем плохи. Комм в библиотеке про особенности семейной жизни соплеменников нашего инструктора выдавал кучу малоинформативной ерунды. В целом, для других рас они были не опасны. Жили своими семьями, трудились на общее благо, но ровно до тех пор, пока не встречалась им на пути особь, проявляющая к ним определенный интерес. Существовала некая процедура, когда инорасник уточнял: правильно ли оценено внимание и понимает ли заинтересовавшийся, чем ему это грозит. Тут любой нормальный гуманоид должен был делать ноги, потому что иначе труба. Импринтинг страшное дело. И ни один суд потом не встанет на сторону лоха, который будет орать, что, мол, не знал, не хотел и вообще… Только вот у людей нормальное образование получали процентов пять избранных, а простым смертным давали знания в очень усеченном виде. Потому никто из нас сначала и не понял, в какую ловушку угодил. Я уже почти решился пойти на разведку, когда объявили общий сбор. По коридору потянулись недовольные парни, их явно оторвали от обсуждения чего-то важного. Я тоже влился в жиденькую толпу и в числе последних зашел в конференц-зал, наполовину заполненный чужими. — Опоздали, — прошептал кто-то сзади, — совсем чуть-чуть опоздали! Оборачиваться я не стал. На что рассчитывали организаторы восстания на одном отдельно взятом астероиде, на котором нет даже спасательного шлюпа, непонятно. Не говоря уж о том, что нарушение контракта — а мы подписывали же бумаги при вербовке — и нападение на должностное лицо тянет лет на десять тюрьмы. И это в том случае, если нет отягчающих обстоятельств. Можно и до смертной казни допрыгаться. Нет уж, пусть каждый решает за себя, а я так бездарно просрать свою жизнь не намерен. — Итак, начнем. Наш инструктор стоял на небольшом возвышении и собирался толкнуть речь. Он выглядел немного уставшим, но глаза сияли. На ум тут же пришло неоригинальное сравнение со звездами. — На всякий случай еще раз разъясняю ситуацию в соответствии с Межгалактическими нормами и Конвенцией гуманоидных рас… Я привалился плечом к стене и слушал вполуха. Ничего нового инструктор не говорил. Все было в открытом доступе в библиотеке. Единственным отличием в нашем случае стало количество «жен». Я едва сдержал нервный смешок: никак не получалось думать о получившемся гареме без иронии. Инструктор коротко объяснил, что возникшие на первых порах сложности будут решаться с помощью родственников, спешно прибывших на базу по первому зову. Я рассматривал братьев нашего Сэнди и находил, что у них много общего. Тот тип, который пялился на меня, тоже был здесь. Стоял за спиной единственного сидящего в кресле мужика и, казалось, с интересом изучал пол. Сидящий был, наверное, тут самым главным и вообще мало походил на остальных. Коротко стриженый, загорелый почти до черноты и седой, он слишком явно выделялся среди длинноволосых чернявых недодевок-недомужиков, одетых почти поголовно в короткие юбки. По нему сразу было видно — мужик. Черный строгий костюм, белая рубашка с расстегнутым воротом, резковатые черты лица и отсутствие груди не давали усомниться в его половой принадлежности. Я даже решил, что он человек. Похож, во всяком случае, сильно. — Я думаю, что мы, в конце концов, придем к приемлемому варианту совместной жизни, — закончил свою речь инструктор. — А если мы не согласны? Я хмыкнул. Бывают же альтернативно одаренные личности. Только что им расписали все возможности и перспективы, а они как будто ни слова не поняли. — Еще раз, — терпеливо повторил Сэнди, — во время первого знакомства вы проявили определенного рода инициативу. Каждый из вас, кто кричал, что хочет меня и мечтает о детях, автоматически подпадает под закон, который вам был озвучен буквально пять минут назад. Кто не воспринимает информацию на слух или сомневается, может еще раз проверить ее в библиотеке и даже сделать запрос в соответствующий департамент. На этом считаю вопрос исчерпанным. — У нас есть права? — Тони вылез вперед. — У вас есть право самостоятельно установить очередность в постели. У вас есть право участвовать в воспитании детей… — А у вас какие обязанности? — похоже, Тони решил пойти другим путем и стать «старшей женой». — Моя обязанность содержать семью, заботиться о ней и выполнять разнообразные пожелания моих... — Сэнди обвел глазами притихших парней и не стал заканчивать фразу. И так было все ясно, зачем лишний раз напоминать про зависимое положение и ситуацию в целом. — Мы бы хотели заключить контракт и обсудить детали развода. — Мальчики, — сказал седой и зашелся каркающим смехом, — мальчики, расслабьтесь. Никуда вы не денетесь, не сбежите. Даже не думайте. Бесполезно. — Брачный контракт — это обычная же практика! — стоял на своем Тони. — Да не люди они, пойми, бестолочь. Контракт ему подавай, — седой покачал головой и встал, потеряв интерес к разговору. — Проводи-ка меня. Устал что-то. Мужик пошел шаркающей походкой к дверям — сразу стало видно насколько он стар. Стоявший за ним тип подхватил кресло и заторопился следом. За ними поспешно вышел один из братьев. Сэнди напомнил всем еще раз, чтобы установили очередность. — А что с Реджи? — я подошел ближе, вопрос был непраздным. — У него как раз доктор. Все будет хорошо. Через пару дней Реджи будет совершенно здоров. — Хорошо, — больше никаких оснований задерживаться в зале у меня не было, пришлось идти в столовую, чтобы не остаться без обеда. Хотя вопросов стало гораздо больше. А где искать ответы я не знал. Библиотека вряд ли поможет — случай-то у нас особенный. Парни уныло плелись в сторону столовой и что-то вяло обсуждали. Наверное поняли, насколько ситуация безвыходная и теперь думали как быть дальше. — Эжен, — окликнул меня Тони, который все никак не мог уняться, — завтра бросаем жребий. Я молча кивнул. Обсуждать тут было нечего. А вот мне стоило подумать кое-над чем. Еще бы найти с кем обсудить пришедшую в голову идею. Не с нашими — это точно. Если она прокатит, то мои перспективы могли превратиться из откровенно дерьмовых в умеренно радужные. Главное, все досконально продумать. И черт его знает, может, и правда написать запрос? Надежду на благоприятный исход я затолкал подальше, чтобы не так сильно разочароваться, если вдруг не выгорит. В спальне толпился народ, снова что-то обсуждали — не казарма, а сенат какой-то. Пришлось искать тихое местечко, хотя с прибытием такой кучи народа с этим стало тяжеловато. Куда ни сунься — везде маячила чья-то физиономия, а то и не одна. Помыкавшись безрезультатно с полчаса, плюнул и пошел в так называемый зимний сад, где под ярким светом галогеновых ламп пытались расти зеленые насаждения. Там стояли скамьи, и можно было сделать вид, что никого за кустами не видишь. — Прошу прощения, — я попытался уйти, когда понял, что помешал одному из гостей вольготно лежать на лавочке, закинув ноги в тяжелых ботинках на подлокотник. — Не мешаешь, — пожал тот плечами и сел, одернув юбку. Кажется, это был тот самый тип, которого я приметил раньше в коридоре и у кресла старика. — Привет, — запоздало проявил я вежливость. — Здравствуй, — он посмотрел на меня снизу вверх и вздохнул, отчего тонкая ткань на груди натянулась. Я сел рядом на лавочку, но у противоположного края. Он напряженно застыл, будто раздумывая — остаться или уйти. Мне же в голову, наоборот, ничего не шло, только упорно казалось, что нужно как-то пообщаться, что ли. — Как тебя зовут? — спросил я. Он долго молчал, сначала разглядывая свои тонкие длинные пальцы, совсем ничем не отличающиеся от человеческих, потом повернул голову и с минуту рассматривал меня, словно решая, достоин ли я такой важной информации. — Оникс, — наконец сказал он. — А тебя Эжен? — Да. Дурацкое имя. — Почему? Не сочетается с фамилией? Или родители хотели быть оригинальными? — Не родители. В приюте постарались. — Я удивился, что инорасник разбирается в тонкостях имен и фамилий людей. — В холле висела репродукция картины Эжена Делакруа. Я потом ее испортил, чтобы не приставали с шуточками и не просили ничего нарисовать. А вообще, в нашем секторе такие выверты с именами не в чести. Я бы предпочел называться Дэном, например, или Томасом. Не знаю, зачем я вывалил это на постороннего даже не человека, но он поразил меня еще раз: — Понимаю. У меня тоже имя дурацкое. Как раз на наш выводок пришелся пик активности мамы в выборе имен. — Да? — Моих братьев зовут Берилл, Бирюза, Агат, Хризопраз, Турмалин, Сапфир и Опал. — Оникс красивое имя, — улыбнулся я. — А чем алмазы и рубины не угодили? — Наверное, дети кончились. Предположение показалось забавным, и я искренне засмеялся, Оникс улыбнулся в ответ. — Никси, — позвал кто-то. — Прости, мне пора. До вечера я просидел на этой скамье, перебирая в памяти короткий разговор и думая о новом знакомом. Было ли у нас что-то общее, кроме странных имен? Хотя Оникс не в пример лучше собачьей клички — Никси. Надо было придумать. Возвращаться в казарму желания не было, и я все время вглядывался сквозь редкую зелень в лица проходящих мимо людей и нелюдей, подспудно ожидая, что Оникс вернется. На ужин все же пришлось идти, но и там я продолжал вглядываться в гостей базы, пока, наконец, не заметил знакомый профиль. Я привстал со стула и помахал рукой. Оникс рассеянно посмотрел в мою сторону, одновременно повернулись головы и сопровождавших его братьев. Они сели поодаль и продолжали коситься на меня во время всего ужина. От этих взглядов стало неловко. Возможно, по незнанию я нарушил какие-то правила этикета, но в книгах и доступных файлах ничего такого не было. Оставалось только потом подойти и извиниться. До отбоя пришлось заниматься уборкой — нас решили отвлечь от заговорщицкой деятельности. Следить вроде никто не следил, по крайней мере над душой не стояли, и наш будущий гарем, не слишком усердствуя, размазывал грязь по стенам. Снова кто-то что-то шепотом обсуждал, наверное, строили очередные планы. Меня же занимал вопрос о том, как поговорить с Ониксом и извиниться, понять бы только за что. Я постарался как можно незаметнее исчезнуть, прикрыл за собой дверь, якобы собираясь помыть ее и с другой стороны. По пустым коридорам добрался до зимнего сада, почему-то уверенный, что там обязательно будет Оникс. Его не было. Разочарование было слишком сильным, пришлось идти обратно — оставаться вне спальни после отбоя я не рискнул. Пусть присягу мы еще не принимали, но в контракте девятнадцатым пунктом как раз стояло предупреждение о наказании за подобное нарушение. — Эй, пацан! Я не сразу понял, что обращаются ко мне. Тот самый старик, которого я видел во время собрания, стоял в коридоре в забавной фланелевой пижаме с рисунком из облаков и овечек. Она скорее подошла бы ребенку, если бы не темно-зеленый цвет. — Пацан, помоги дойти до койки. Я вроде заблудился. — Где ваша комната? — Если бы я знал, — старик зашелся кашлем, — вышел, прошел пять шагов и все. Коридоры одинаковые. — Давайте поищем, — я подал ему руку. — Не помните хотя бы, рядом с чем она была? От нее до конференц-зала далеко? — Не помню, — старик повис на мне всем весом и едва переставлял ноги. Задача по поиску комнаты из просто трудной превращалась в почти невыполнимую. — Малыш, ты зачем сбежал? — возле нас оказался один из пришлых, мазнув по мне холодным взглядом, он сосредоточился на старике. — Я хотел сок. — Неужели некому принести было? — Я попросил, а меня бросили! — Айвен, ты как маленький! Не мог подождать пять минут, пока сходят? — А я сейчас хотел, — упрямо повторил старик. — Иди ко мне, горе мое, — вздохнул инорасник, ласково погладил страдальца по голове и легко поднял его на руки. Я зачем-то пошел вслед за ними. Странная сцена поразила до глубины души, рождая внутри чувство, очень похожее на зависть. В приюте любому воспитаннику недоставало внимания. Кто-то пытался привлечь его заискивая, кто-то, наоборот — вел себя вызывающе. Воспитателям вообще не было до нас никакого дела — им слишком мало платили, чтобы вкладывать душу в то, что не приносило ни дохода, ни удовольствия. Мы сбивались в стаи в поисках тепла и поддержки, но в результате получалось, что кто-то самый наглый и сильный пытался командовать. Мне помогли понять, чем это может закончиться, — был один человек — и я занял позицию стороннего наблюдателя. Всего два раза провести выходные в семье оказалось достаточно, чтобы понять — суррогат мне не нужен. И чужая семья тоже. Не факт, конечно, что у тех людей все было так гладко, как мне это показывали, но пусть даже увиденное надо было поделить на десять — неважно. Все равно эти отношения настолько отличались от ставших нормой приютских, что хотелось выть. Выходить в город, стоять сбоку от чужой счастливой жизни — ну хорошо, обычной — и возвращаться обратно к своему унылому существованию оказывалось нестерпимо больно. Как будто тебе дали подержать игрушку, а потом отняли, не дав поиграть. На третий раз я не пошел, сказавшись больным. И на четвертый, и на пятый… А потом уже больше не звали. Сейчас же случайно увиденная сцена из чужой жизни отозвалась в душе почти забытой болью. Смирившись с обстоятельствами, я отгородился от всех и спланировал будущее со всей возможной тщательностью. Теперь же благополучно похороненные еще в приюте мечты выпрыгнули на меня посреди коридора совершенно внезапно, и я оказался не готов к проявлениям родственных привязанностей. Я бы мог заподозрить Айвена в постановочной сцене, но он не играл. Совершенно точно не играл, слишком стар он для таких выступлений и не мог заранее знать, что я окажусь в этом коридоре, если я и сам не знал. Ему бы пришлось бежать от своей комнаты, чтобы успеть оказаться там. И со стороны семьи не было заметно никакого раздражения по отношению к старику, только бесконечное терпение, ласка и беспокойство за него. Кто он и почему заслужил такое уважение — этот вопрос не давал покоя. Нужная дверь оказалась за ближайшим поворотом. Из нее как раз выходил Оникс — Никси — держа стакан оранжевого сока. — Морковный? — требовательно спросил старик и, увидев кивок, скривился: Гадость! — Мама, ты просил морковный. — Ты же знаешь, что я не люблю, а несешь! — Апельсиновый будешь? — Буду! Они скрылись в комнате, но дверь осталась приоткрытой. Я прижался спиной к стене и навострил уши — подслушивать нехорошо только тогда, когда этикет для тебя имеет хоть какое-то значение. Подслушивать для спасения собственной шкуры или для получения нужной информации – это, наоборот, важное умение. Жаль, что спрятаться в коридоре негде. В комнате ласково уговаривали старика потерпеть и не капризничать. Уверяли, что морковный сок очень полезен. — Эжен? Что ты тут делаешь? — какой-то тип остановился рядом и уставился на меня. — Оникса жду, — буркнул я и отвернулся. — Я Оникс, — нагло соврали мне в лицо. — Нет, — я помотал головой и попятился. — Простите, я должен идти. — И до самого поворота проклятого коридора ощущал спиной тяжелый изучающий взгляд лже-Оникса. Зачем так бессмысленно лгать, я так и не понял. Долго ворочался в койке, сбивал простыни, выслушивал приглушенные проклятия, что мешаю спать другим, и думал, зачем понадобилась такая абсолютно бессмысленная ложь. И произнесенное слово «мама» в отношении того старика тоже не давало покоя, разум отказывался верить в то, что он и правда… До утра так толком и не заснул и потом за завтраком был вял и невнимателен. Если бы Тони не шепнул мне на ухо, что родственнички Сэнди пялятся на меня как на давно разыскиваемого преступника, то сам бы я этого не заметил. — Тебе просили передать, что будут ждать в оранжерее, — неприязненно сообщил мне Шон. Уточнять, кто именно просил, смысла не имело. Вариантов-то только два: Оникс или не Оникс. Во всей этой катавасии, с моей точки зрения, не было вообще никакой логики. Да, признаю, что мог по незнанию нарушить правила. Согласен на карцер или что тут вместо него. Но вместо заслуженной кары вокруг началась какая-то непонятная возня. Ладно наши парни с мечтами о свободе и спасении собственных задниц, но что движет теми, другими? В зимнем саду меня ожидал сюрприз: Оникс ждал меня не один, а в компании. — Привет, — сказал я и посмотрел на Оникса. — Привет, — сказал тот, что сидел справа. Я посмотрел на него недружелюбно, но он улыбнулся в ответ: — Ты хотел поговорить со мной. — Я хотел поговорить с Ониксом. — Я Оникс. — Нет, — я помотал головой и попятился. — Не знаю, в какие игры вы играете, и главное, зачем. Но так глупо и нелепо врать? Не понимаю. — Постой! — настоящий Оникс вскочил и схватил меня за запястье. — Прости за представление. Просто казалось невероятным, что ты можешь узнать меня. — Почему? — Люди нас не различают. Для них мы совершенно одинаковые. — Эм, — я посмотрел на братьев: да, похожи, но не как близнецы. — Что вы мне голову морочите? — Отвернись, а потом скажи кто где. Я Эрти, а это Джилли. Я пожал плечами и честно постарался не смотреть, как они меняются местами. — Джилли, Оникс, Эрти, — мне не составило труда опознать всех. — Убедились?! — воскликнул Оникс. — А теперь оставьте нас. Малыш хотел поговорить. Я скривился. Фраза напомнила сцену со стариком и отдавала дешевой мелодрамой. Мы стояли друг напротив друга. Я молчал, не зная с чего начать и нужно ли вообще начинать разговор. Он просто ждал, пока я соберусь с мыслями, и никак не выказывал нетерпения или недовольства. — Почему вы всех называете малышами? — спросил я совсем не то, что собирался. — Всех? — Айвена, например. Он же Айвен? И он старик. Несколько странно такое слышать по отношению к нему. — Для отца мама всегда малыш. Хоть восемьдесят лет назад, хоть сейчас. — Твои родители? — я плюхнулся на скамью. Не сказать, что новость сильно ошеломила. Нечто в этом роде я и подозревал, но все равно в голове не укладывалось: возраст же! Как?! — Да. Сэнди сказал, что нашел свое счастье и попросил совета и помощи. Мама, конечно, немолод, но для своих лет бодр и полон сил. — Да? — с сомнением спросил я. — Простыл перед путешествием немного, но никак не хотел оставаться дома. Сказал, что будет скучать и хочет увидеть внуков. Пришлось брать с собой кроме врача для вас, который останется потом здесь, еще и личного доктора. Вот мама и капризничает — не любит лечиться и соблюдать режим. — Как у вас терпения хватает… — Это же мама. Главное, чтобы он был счастлив и доволен. Оникс сел рядом и сцепил пальцы в замок. Я же пытался переварить то, что узнал. Это просто культ матери получается. — Сэнди будет сложно. Слишком большая семья. Слишком все разные, — наконец сказал я. — Да, — Оникс согласился. — Такого почти никогда не бывает. Но на первых порах мы поможем, а потом дети подрастут и все наладится. — Хорошо бы. — Я думаю, все так и будет. Зато вам повезло. — Чем же? — совершенно искренне удивился я. С моей точки зрения везение было сомнительным: гарем гуманоида, непременная обязанность вынашивать его детей и постоянный контроль вряд ли искупались заботой и ласковым обращением. — На круг каждому из вас придется гораздо реже обзаводиться детьми. — Ну да, наверное, — с сомнением протянул я. — Дети не могут рождаться одни за другими. Нужен перерыв, чтобы Сэнди мог выкормить один выводок и немного восстановиться. Вот и посчитай, как часто каждый из вас будет становиться матерью. Я прикинул: действительно, выходило как-то совсем умеренно. Но что мне не нравилось категорически, так это необходимость быть одним из многих. Подстраиваться, искать точки соприкосновения, отстаивать личную свободу не перед инорасниками, а среди таких же бедолаг. Я как воочию видел нашу войну с Тони и споры по поводу того, чьи дети лучше. — Послушай, я хотел уточнить один вопрос. — Да? — Оникс развернулся ко мне всем корпусом. — В ваших законах сказано, что согласие должно быть явно выражено. А если я просто стоял молча? Не участвуя в происходящем? Оникс задумался, совсем по-человечески закусив губу и наморщив лоб. — Тогда ты, наверное, не можешь быть в семье Сэнди. Я узнаю у него. — Хорошо, спасибо. Я вернулся к себе. Плюхнулся на жалобно скрипнувшую койку, как будто сделана она была не по новейшим технологиям на специальном заводе, а изготовлена кустарями-одиночками лет этак полтыщи тому назад. Отвернулся к стене, накрылся одеялом. Свет ночников мешал сосредоточиться и жутко раздражал. Как я на него раньше не обращал внимания? — Эжен? Я накрыл голову подушкой. Что еще можно обсуждать в той ситуации, когда я тщетно пытался убедить себя не слишком надеяться на счастливый исход переговоров Оникса с Сэнди. Ведь должен же был он сразу понять, что на меня он не запечатлился? А значит, сказал бы? Лежать под подушкой, накрывшись одеялом, было не слишком приятно, но я не высовывал нос наружу. Пусть угомонятся. Общаться ни с кем не хотелось. Хотелось только жалеть себя и думать, как бы оно все вышло, если бы я попал на другую базу, с другими парнями. Готовился бы уже вовсю, выполнял нормативы. Но если говорить откровенно, то военная служба никогда не была мечтой. Она была лишь средством изменить жизнь, вырваться из унылого мирка с одинаковыми и скучными посиделками в баре по пятницам. Я понял, что окончательно запутался. Перед глазами от недостатка кислорода мелькали цветные пятна. Хорошо бы пойти проветриться, но бродить по базе после отбоя я не решился. Новых правил нам не озвучили, а что там со старыми — кто знает. — Эжен, ты куда? — В душ! — рявкнул я, взбешенный пристальным вниманием. Ночью действительно пойти было некуда, кроме как помыться. Оставалось надеяться, что прохладная вода немного прочистит мозги, и я хотя бы успокоюсь. Я уже разделся и едва успел прикрыться полотенцем, когда меня окликнул знакомый голос: — Эжен? Я мысленно чертыхнулся: вот что Ониксу не спится? — Я поговорил с Сэнди. У меня пересохло во рту. — Да? — Я едва смог выдавить из себя это короткое слово, язык будто прилип к гортани, а пальцы судорожно стиснули махровую ткань. — Он не запечатлен на тебя. Ты свободен. — Спасибо. — Ты рад? — Не знаю, — я попытался пожать плечами и чуть не выпустил полотенце из рук. Оказаться без одежды перед чужим нечеловеком я был не готов, хотя по жизни и не страдал от излишней скромности. Приютская жизнь она такая, быстро приучает и к отсутствию личного пространства, и к тому, что почти все нужно делать чуть ли не строем. У нас даже в туалете не было отдельных кабинок. — Как так? — Погоди, — я вытер испарину со лба углом полотенца, уже забыв, что прикрываюсь им из скромности. На взгляд, скользнувший по моему телу, я почти не обратил внимания. — Эжен? — Можно задать тебе пару вопросов? Личных? — Можно, — Оникс странно дернулся и отошел к стене, зачем-то проведя по ее поверхности кончиками пальцев и отслеживая это движение. — Ты не подумай чего, я… Мне любопытно просто. Вот твои родители… — Да? — подбодрил меня Оникс. — Твой отец, он… Айвен же стар… Когда у вашей расы заканчивается этот самый период? — Понимаешь, — Оникс говорил медленно, подбирая слова, — это зависит от пары. Когда происходит инициация, то начинают вырабатываться гормоны и созревают специальные клетки, которые нужно поместить в тело реципиента. После того цикл начинается сначала. Он занимает полтора-два года. Но если не… То… Оникс жалобно посмотрел на меня и вздохнул. — Если не трахаться, яйца опухают? — я уточнил в меру своего понимания проблемы. — Типа того, — с облегчением улыбнулся Оникс. — Хотя у нас нет яиц, но да, может быть очень больно. Отцу сейчас очень плохо: он переживает за маму, для людей сто лет очень много. — Но как же? — Постепенно функция затухнет. Нужно просто перетерпеть. — А потом что будет с вашей… вашим матерью? — Не понимаю, что ты хочешь узнать. — Он так и останется в семье? — Конечно! Он же мать! Его благополучие самое главное. — А он сам счастлив? — я дотошно выяснял подробности, уже понимая чего именно хочу. — Да. Ты все узнал, что хотел? — он повернулся, чтобы уйти. — Нет! — Еще что-то осталось? — удивился Оникс. — Да. Не сочти за непристойное предложение, но твой орган, он какой? — Орган? Яйцеклад? — Да! Оникс с минуту изучал мое лицо. Казалось, что он пересчитывает все веснушки на нем. Потом что-то, видимо, решив для себя, просто молча задрал юбку и уставился в потолок. Я сделал три шажочка вперед. Против ожидания, ничего особо страшного, опасного или отталкивающего я не увидел. Яйцеклад был похож на обычный мужской член, на треть длиннее моего, и выглядывал из складки внизу живота. Наверное, в обычном состоянии его там и прятали. Я прикоснулся кончиками пальцев к чужой плоти. Она была гладкая и упругая на ощупь. Оникс вздрогнул и отшатнулся. — Извини, — сказал я. — А человек всегда должен быть снизу? — Только когда нужно сделать детей. Достаточно? — Оникс опустил юбку. — Твое любопытство удовлетворено? — Нет! Оникс посмотрел на меня уже просто с изумлением. — А как проходит запечатление? Оникс пожал плечами: то ли вопрос был дурацким, то ли он просто не знал. — Вот ты бы мог на меня запечатлиться? — Как? — Я тебе совсем не нравлюсь? — Мне кажется, что ты сошел с ума. Я думаю, что пора отвести… — Трудно ответить? — Нетрудно, но ты можешь нарваться! — А что я, по-твоему, делаю? Оникс нервно засмеялся: — Ты какой-то совсем неправильный человек. Мне кажется, что мы поменялись ролями. Это же я должен тебя спрашивать, уверен ли ты и все такое. — Уверен, согласен, готов! Я же не зря вопросы задавал. — Я знаю, зачем мне это нужно. Но вот зачем это нужно тебе? — Если бы я не видел Айвена своими глазами, то никогда бы не задумался о семье, о том, что она может быть у меня. Я вырос без родителей и решил стать наемником от безысходности. Просто от чертовой безысходности! А тут такие отношения. И для вас это норма. Я не хочу полжизни торчать в казармах и дальних гарнизонах один или вообще сдохнуть, защищая чужую собственность. Я не хотел бы быть одним из наложников твоего брата. Это не для меня — я ревнив и я собственник. Что мое, то мое. Я готов вынашивать детей и воспитывать их, но это будут мои дети. Понимаешь? — Теперь да, — прошептал Оникс и прижал меня к себе. Полотенце выскользнуло из моих разжавшихся пальцев и упало на пол. Но это было уже неважно. Совсем неважно.