Я хочу от тебя детей!

      На календаре тридцатое декабря, а в салоне подрагивающего от желания двигаться джипа нет ни капли предпраздничного настроения. Михаил с нажимом трёт затёкшую шею и ненавидит всех окружающих его в этой пробке водителей. Он сегодня чертовски устал из-за затянувшегося совещания. А затянулось оно настолько, что мужчина умудрился встрять в самую кромешно-огромную пробку в своей жизни. Михаил искренне считал, что должность начальника идеальна. Ты всегда можешь выехать с работы на пару часов раньше, чтобы уже через двадцать минут оказаться дома. И если при этом все в конторе будут считать тебя прожигателем жизни, которой готов смыться из офиса при первой же возможности — пускай. Мужчине было искренне плевать на чужие домыслы. Не объяснять же каждому, что, только переступив порог собственной квартиры, ты тут же засаживаешься за деловые переписки с партнёрами и разбор документации...       Кругом мелькали цветастые гирлянды, украшающие деревья, а стёкла магазинов и кафе были изрисованы снежинками (а что ещё делать, когда зима решила, что снег — это слишком большая роскошь для их города?). Брюнет только кривился, старательно отводя взгляд от пёстрых украшений. Новый год никогда не был для него радостным событием. Вот к чему давать людям столько выходных, когда за это время можно успеть заключить новый контракт или съездить в пару-тройку командировок?       На улице уже стемнело, а путь до дома был, наконец, пройден. Въезжая на территорию гаражного кооператива, мужчина искренне надеялся, что на сегодня все эксцессы уже заканчиваются, но, видимо, жизнь посчитала, что он ещё недостаточно настрадался.       Михаил резко дал по тормозам и замер с приоткрытым от удивления ртом. В эту субботу он, как идиот, три часа убил на покраску своего гаража, а теперь... Поперёк железных ворот красовалась огромная надпись, прочитав которую, мужчина только и смог что поперхнуться. Кривоватые белые буквы торжественно возвещали: «Я хочу от тебя детей!». Это был не первый случай, когда кто-то пытался обратить его внимание на себя. Вот только Михаил уже порядком устал выкидывать из своей корреспонденции загадочные записки с одной и той же фразой. Но вот сегодняшняя выходка уже переходила всякие границы!       Михаил, схватившись за голову, завыл страдальчески. Весь его труд полетел в тартарары. Резко захотелось наказать ту шутницу, что пустила под откос всю его трёхчасовую работу. Наказать в самом, что ни на есть, прямом смысле этого слова. Покраска была сущим кошмаром! Второе такое испытание он точно не переживёт. А чего ему стоили постоянные звонки матери, которая всё выспрашивала о «той красавице», из-за которой её сын не смог присутствовать на семейном обеде. Михаил на это лишь глаза закатывал. Не мог же он признаться, что использовал первое подвернувшееся дело, чтобы сослаться на безумную занятость и, наконец, подышать спокойно, не получив при этом сердечный приступ от внезапного появления матери, одержимой идеей женить своего стареющего (двадцать пять — это ещё даже не половина жизни!) сыночка. К тому же жениться мужчина не собирался вовсе по причине весьма щепетильной. О таком за семейным ужином не расскажешь. «Мама, папа! Я — гей. Передайте мне, пожалуйста, вон тот салатик». Вот и приходилось всячески отнекиваться от поездок в родительский дом.       Звук, с которым захлопнулась водительская дверь, затмил бы по количеству децибел даже работающий двигатель истребителя. Мужчина, тяжко вздыхая, приблизился к воротам гаража. От резкого запаха краски тут же начала кружиться голова. Недолго думая, Михаил дотронулся до поблескивающего края одной из букв и перевёл удивленный взгляд на испачкавшийся палец. Краска была не просто не высохшей, она была нанесена буквально только что!       Свободная рука ринулась в карман за мобильным телефоном. Фонарика и света от фар машины хватило, чтобы перестать ощущать себя слепым котёнком. На земле под своими ногами мужчина тут же разглядел белые брызги. Следующая улика нашлась в паре шагов от первой. На полуголых ветках близрастущего кустарника виднелись едва заметные белёсые крапинки. Встрепенувшись, словно охотничий пёс, учуявший свою добычу, брюнет кинулся в их сторону. Не боясь за костюм, который, скорее всего, будет испорчен, Михаил полез прямиком в заросли. Он явно шёл по верному пути! Ослеплённый азартом, мужчина заметил перевернутую банку с краской только когда испортил из-за неё свои кожаные туфли. — Да, чтоб мне сдохнуть, — кинул в сердцах брюнет, стоя в центре огромной белой лужи, и пнул бесполезную жестянку. Но такую ли уж бесполезную?       Злой до чёртиков Михаил со злорадством заметил, что не один он умудрился испортить свою обувь. Слева тянулась кривоватая дорожка следов. Но не успел мужчина обрадоваться, как наткнулся на пару брошенных, перепачканных кедов и выведенную прямо на стене многострадального гаража надпись. Белые буквы ехидно сообщали: «Просто так не сдамся!». И всё бы ничего (к странным запискам Михаил уже успел привыкнуть) вот только обувь никак не ассоциировалась с нежным созданием женского пола. Глядя на лапоть сорок третьего размера, брюнет ощутил, как сердце пугливо кинулось к пяткам. Перед глазами встал образ настоящей русской женщины с конём на одном плече и огнетушителем на другом...       Кажется, судьба и тут повернулась к мужчине задним ракурсом. На секунду в голове промелькнула воодушевляющая мысль, что его тайным преследователем может оказаться миленький парнишка, но... — Да скорей я полюблю новый год, чем это окажется правдой! — зло и одновременно разочарованно рыкнул Михаил. Ну не бывает таких чудес! За прожитые им двадцать пять лет жизни не было ни одного, и каков шанс, что именно сегодня всё изменится? Ноль, умноженный на ноль?       Но на душе противно потеплело, и Михаил, отплёвываясь негодующе и выползая из кустистой местности, клятвенно пообещал себе, что сходит на ближайших выходных в один из загородных клубов. Если его делает счастливым внимание какой-то назойливой бабы — это верный признак передоза спермы в организме.       Заблокировавший машину брелок сигнализации был закинут вместе с ключами обратно в карман. Стоит, наконец, добраться до собственной квартиры, даже если дорога к ней не предвещает ничего хорошего.

***

      Из кустов на ничего не подозревающую женщину вдруг выскочила тёмная фигура. Заверещав не хуже семнадцатилетней девственницы, Аргентина Леопольдовна кинулась в руки к своей судьбе. Судьба что-то пискнула невнятно и полетала по инерции обратно в раскинувшийся за спиной палисадник.       Аргентина Леопольдовна и подумать не могла, что на старости лет станет жертвой маньяка. Нет, она и её парадные панталоны, конечно же, всегда были к этому готовы, но не в шестьдесят четыре же! Но выйти замуж, как всегда говорила ей мать, никогда не поздно! Щёки залил девичий румянец, а побаливающая ещё недавно спина ощутила прилив живительного предвкушения и, в кои-то веки, разогнулась до своего первоначального состояния. — Насилуют, насилуют, — заголосила радостно «жертва», картинно приложив ладошку ко лбу. Хотя заголосила — это громко сказано.       Ощупывая хрипящего под собой мужчину, пожилая женщина томно задышала и уже с утвердительно интонаций повторила: — Насилуют. — Это не я! — заголосило испуганно тело маньяка.       Почувствовав сопротивление, Аргентина Леопольдовна ещё крепче вцепилась в нового знакомого и заохала с большей выразительностью. — Пустите меня, пожалуйста, — голос «нападавшего» был соткан из паники. Но и Аргентина Леопольдовна была не пальцем деланная. Не зря же она пережила всех пятерых своих мужей! — Больно не будет, — заверила маньяка «жертва», замахиваясь на него полной авоськой апельсинов.       Крик ужаса перепугал всех живущих в округе котов. Маньяк и сам не понял когда успел подскочить на ноги. Вмиг побледневший мужчина выставил вперёд руки в защитном жесте и замотал головой. — Н-не н-надо.       Но его никто не слушал. Пожилая женщина наступала, уже планируя, какие именно грядки её новый муж перекопает ей первым делом. Хищный взгляд женщины был настолько выразителен, что рука маньяка сама собой прикрыла дёргающийся в истерике глаз: — Я наследственный гей! И свинкой болею с детства! — заорал испуганно мужчина, спасаясь бегством.       Спину прострелило болью, и Аргентина Леопольдовна могла только наблюдать, как шестое счастье всей её жизни убегает в неизвестном направлении. Из старческого рта вырвался расстроенный вздох. — Простите, с Вами всё в порядке? — проскрипел совсем рядом чей-то голос. — Я просто уронил свою трость и долго не мог её поднять. Проклятый ревматизм!       Женщина, что уже успела взгрустнуть, взволновано вскинула голову. Раскинувшись прямиком на земле в самой своей эффектной позе, Аргентина Леопольдовна едва слышно застонала, уже предвкушая, что скоро в очередной раз будет сообщать внукам о появлении у них нового дедушки...

***

      Залетев в подъезд на сверхзвуковой скорости, Михаил, минуя лифт, понесся вверх по лестнице. Нет, он не был напуган, просто... Просто собственная квартира казалась сейчас самым безопасным местом на земле. Чуть было не проскочив свой этаж, брюнет едва умудрился вписаться в поворот. И всё бы ничего, если бы тело его не врезалось в кого-то. Послышался вскрик и глухой звук падения. Мужчина испуганно застыл на месте, не зная, куда деть себя от смущения. Перед ним, украшая собой бетонный пол подъезда, сидел молодой паренёк.       Михаил как обычно проглотил собственный язык, только взглянув на давно привлёкшего его внимание юношу. Два сапфировых глаза в панике заметались по зелёным стенам подъезда, а паренёк, не дожидаясь помощи, подскочил на ноги. — Простите, — только и шепнул, сбегая вниз по ступенькам и оставляя Михаила в одиночестве. Опять. Мужчина даже не был уверен, что сможет назвать точное число вот таких побегов симпатичного знакомого незнакомца, а вот сердце с филигранной точностью могло воспроизвести все болезненные ощущения, которые испытывало каждый чёртов раз. — Идиот, — шепчет себе мужчина (опять же, в очередной раз) и больно кусает собственную щёку. С каждым разом Михаил начинал ненавидеть себя всё больше за этот странный анабиоз, в который впадало его тело, только завидев парнишку. Да и шанс, что паренёк играет за его команду, ничтожно мал. Микроскопичен.       Засунув руки в карманы, Михаил медленно плетётся к своей квартире, считая про себя секунды. Три, два, один... На втором этаже хлопает, закрываясь, дверь, а в груди брюнета образовывается вакуум. Каждый день его сосед спускается на несколько этажей ниже, пропадает за одной и той же дверью, которую отпирает своим комплектом ключей (Михаил до сих пор корит себя за то, что решился однажды проследить за мальчишкой). Наверное, его встречает там миленькая девушка и тёплый ужин. Мужчина усмехается собственным мыслям, переступая порог своей холостяцкой берлоги. Кажется, сегодня придётся добавить в кофе немного алкоголя, чтобы сжимающееся в груди сердце смогло немного успокоиться, а воображение перестало представлять то, чего никогда не будет...

***

      Когда тебя будят в четыре утра, хочется убивать. Когда тебя будят громыхающими на весь подъезд ударами кулаков о железную дверь, расчленение не кажется таким уж отвратительным занятием.       Михаил вылетает в коридор в розовых боксерах со свинкой Пеппой — мама всегда умела выбирать для него подарки на двадцать третье февраля — и одном носке. Глаза наполнены кровью, а руки так и тянутся к бейсбольной бите, что уже слишком долго валяется в квартире без дела. — Что? — рычит, не взглянув даже в глазок на двери, а сразу открывая.       Перед носом возвышается светловолосый мужчина, чьи габариты описываются простым словом «шкаф», а вот лицо незваного гостя кажется каким-то подозрительно знакомым. — Или ты его уже на свидание позовёшь, или я вас в одну палату запишу.       А слуховые галлюцинации лечатся? Михаил был как-то не очень в этом уверен. Не успевает он что-либо ответить, как блондин продолжает свою мысль: — Да я из него маньяка-преследователя сделал, надеясь, что ты его быстренько отыщешь. А теперь он там! — обвинительно тычет пальцем блондин куда-то вдаль. — Там? — невольно поворачивает голову в сторону указанного направления Михаил, всё ещё пытаясь перебороть собственную сонливость. — Гараж пошёл твой обратно перекрашивать. Всё! Теперь сами разбирайтесь. Я задолбался! Ещё и кеды свои любимые угробил.       Когда перед самым его носом захлопнули дверь, Михаилу вдруг явилась картинка из прошлого.       Два поразительно похожих внешне блондина смеялись, стоя рядом, когда один из них завопил громко: «Глеб, ещё раз скинешь мои трусы с балкона, и я не посмотрю что мы братья. Получишь по первое число».       Сонный мозг переваривал полученную информацию мучительно долго — почти целую секунду. Пока в голове не случился настоящий коллапс.       То, что можно запрыгнуть в джинсы и натянуть на себя куртку за две секунды, Михаил подтвердил на собственном опыте. Кроссовки, в которые едва успел сунуть ноги, пришлось завязывать уже на бегу.       Ночной холод со скрежетом проник в лёгкие, при первом же вдохе оцарапав их собой, но это показалось мужчине мелочью, не стоящей внимания. Оказывается, что бежать в расстегнутой куртке не лучшая идея, но... вдруг становится действительно плевать на это. Тихие всхлипы, что громовыми раскатами проносятся над молчаливой парковочной зоной, вышибают из Михаила дух.       Выскочив из-за поворота, мужчина замирает, не понимая уже, жив он или мёртв. Одна из створок ворот благополучно приобрела свой первоначальный вид, а около второй, вытирая раскрасневшееся лицо рукавом, стоял молодой парень. — Глеб.       Кисточка с оглушающим грохотом, выпав из замёрзших пальцев, ударяется о землю, тогда как фигура ночного маляра застывает на месте. А Михаил больше не медлит. Подходит быстро, обнимая пальцами чужое запястье, и ведёт парня в сторону дома. — Холодно же, — бурчит невнятно, так и не найдя в себе сил обернуться. Но одно уже то, что Глеб не вырывает дрожащие пальцы из его ладони, заставляет мужчину давиться окружающим его воздухом. Родной подъезд всё ближе, а сердцу уже мало места в груди — настолько оно вдруг становится огромным, жадным, живым. Вот только обернуться всё ещё страшно. — Милок! — слышит Михаил знакомый голос и замирает пугливо.       Голова поднимается в сторону звука. В окне второго этаже приветливо улыбается прохожим уже знакомая бабулька с чугунным ковшиком в руках. Старушка, водружая очки на нос, восхищённо вздыхает. — Ой, а ты, поди, новый парень моего младшенького оболтуса? — поигрывая щедро нарисованными бровями, воодушевлённо щебечет седовласая женщина. — Ну, ба! — покрывшись румянцем, возмущается за спиной молчавший всё это время Глеб. — Его. Парень, — сглотнув, смело повторяет Михаил. На мальчишку, что после этих слов застывает, смотреть уже не просто страшно, а по-настоящему жутко. С трудом удаётся угомонить собственное сердце, что рванулось по направлению к мозгу, обещая прописать тому хорошенький пинок. — Глебушка, милый, веди его сюда! Я его потискать хочу! И пусть салаты поможет резать. А то праздник скоро, а у нас одни мандарины на столе стоят, — воодушевилась старушка, скрываясь в недрах квартиры. Михаил неожиданно улыбнулся, представив, как его щёки уподобятся щекам шарпея, от постоянных посягательств чересчур любвеобильной старушки.       Медленно-медленно, словно находясь под прицелом снайперской винтовки, брюнет поворачивает голову в сторону притихшего паренька. Глеб нервно дёргает рукав собственной куртки, пряча нос в слоях вязаного шарфа, и бубнит что-то тихо-тихо, отводит взгляд. Нервы Михаила оказываются вдруг совершенно не железными. Мужчина вздрагивает, от пришедшей в голову догадки. — Или ты против?.. — не услышав ответа, мужчина теряется. Какой же он, оказывается, дурак. — Знаешь, прости. Видимо, я неправильно всё понял. Ты же плакал и... Я...       Слова закончились быстрей, чем воздух в лёгких, и теперь кругом одна лишь тишина. Михаил усмехается грустно, пальцами сжимая края собственной распахнутой настежь куртки. Правильно, а чего он ожидал? Чудес ведь не бывает... Вот только сердцу отчего-то вдруг делается слишком больно, а зубы сами собой сжимаются на нижней губе. Сделать шаг назад почти невозможно, видимо поэтому у Михаила получается сдвинуть вдруг отяжелевшие кроссовки лишь на пару сантиметров.       Но этого оказывается достаточно. Глеб вздрагивает, заметив движение и кидается вперёд, вцепляясь пальцами в чужую ладонь. Словно прорвав дамбу молчания, с губ паренька сыпется водопад слов, приперчённый горючими, катящимися по щекам, слезами. — Я же в карты проиграл на желание. И брат... брат, — заикаясь от волнения, тараторит парнишка. — Письма писать пришлось. Про детей — это, чтобы ты не догадался. Ты же такой красивый... и я бы хотел от тебя детей, но я же парень... А тут девушки кругом... И...       Слушать бессвязный лепет сил больше нет и мужчина делает уверенный шаг вперёд, прижимает к себе дрожащего от ползущих наружу эмоций паренька, и выдыхает тихо: — А, знаешь, я в детстве просил у Деда Мороза самый-самый лучший подарок на свете. Вот только не получал его никогда. Каждый год находились изъяны в том, что лежало под ёлкой. Наверное, я только сейчас стал хорошим ребёнком, раз на этот праздник мне подарили тебя.       Раскрасневшееся от слёз и холода лицо с огромными, горящими синим, глазищами явно стоило того, чтобы проснуться ради него среди ночи. Михаил усмехается своим мыслям и, выцеловывая чужие щёки, решает для себя, что волшебство — это не так уж и нереально.